О, Мари!
Шрифт:
– Какого плана слухи, Ольга Викторовна?
Она с минуту смотрела на меня строгим взглядом, потом улыбнулась:
– Не прикидывайтесь простачком.
– А я думал, вы вне подозрений.
– А что, я не женщина? Или вы меня уже списали в тираж? Идите спать. Да, кстати, почему вы все время таскаете с собой портфель? Что, материалы уголовного дела возите по городу?
– Нет, что вы! Здесь мои личные документы, предметы гигиены, кое-какая еда.
Руководителю следственной группы были предоставлены значительно более комфортные условия для проживания – тихая обкомовская гостиница с бильярдным залом и сауной. Поэтому двести второй номер, приспособленный для различных мероприятий, со столом для конференций
Как хорошо в этой комнате, чисто и светло! Вот интересно – обычно мы не ценим санитарные условия, в которых живем, но как только происходит перемена в худшую сторону, ломающая все наши привычки, оказываемся выбитыми из колеи. Даже те наши граждане (надо сказать, составляющие значительную часть населения), для которых низкий уровень бытовой культуры был привычным, чувствовали себя подавленными, оказавшись в армии, в тюрьме или в обычной периферийной больнице: окружающая действительность обрушивалась на них своей агрессивной запущенностью, нечеловеческими условиями содержания, почти враждебным отношением должностных лиц и обслуживающего персонала.
Разумеется, особо выделялись тюрьмы и лагеря. По сорок, шестьдесят, а то и больше человек в одной небольшой камере. Известно было множество случаев, когда заключенные-сердечники умирали от духоты. Спальных мест не хватало, как и всего в Стране Советов, – люди иногда спали в три смены по очереди. Вместо туалета – параша, ведро, закрытое деревянной крышкой. Духота, вонь, чахоточные, курильщики, наркоманы, которые каким-то образом и там умудрялись получать свою дозу. Воры и авторитеты устраивались у окна, где воздух сравнительно чище, имели свой угол, свою кровать. В лагерях они не выходили на работу – положенную норму за них выполняли простые заключенные, «фраера». Тюремная криминальная элита наравне с надзирателями «прессовала» слабых, случайно попавших в места лишения свободы людей – виновников автомобильных аварий или осужденных за экономические преступления. Мужеложство, избиения, издевательства… Подобные условия содержания переносились гораздо тяжелее, чем даже многолетняя изоляция.
Может быть, причиняя своим провинившимся гражданам физические страдания, государство стремилось еще жестче и строже наказать их? И да, и нет. Во-первых, по давней российско-азиатской традиции людей, находящихся во власти, трудно было назвать гуманистами – человеческая жизнь и достоинство были для них пустым звуком. Во-вторых, как власть, так и народ в основе своей стояли на исключительно низкой ступени бытовой, а главное – гуманитарной культуры, и проблема обеспечения заключенных элементарными санитарно-гигиеническими условиями никого, по большому счету, не беспокоила.
Худшие традиции царской России советская власть зачастую не только не меняла к лучшему, а наоборот, ухудшала еще сильнее, особенно в области гуманитарной политики. Невольно возникал вопрос: разве могут люди, живущие в грязи и хаосе и не замечающие уродства и неустроенности своего окружения, построить гуманное общество, любить и уважать друг друга, беречь природу, заботиться о слабых? Конечно, нет. Гуманная власть и общество начинаются в первую очередь с повседневной
…Приземляйся, товарищ следователь, у тебя свои проблемы! Завтра тяжелый день. Не забудь завести две-три книжки в Сберкассе – вклад на каждой из них будет равен твоей полугодовой скромной зарплате.
После месяца упорной следственной работы постепенно начала вырисовываться общая картина преступления, выглядевшая настолько же примитивной, насколько ужасной и жестокой.
Торговцы, привозившие из южных краев овощи и фрукты, арендовали на рынке весы с гирями, которые после окончания продажи своего товара должны были вернуть главному весовщику – хозяину склада. На рынке главный весовщик – заметная фигура, правая рука директора. Когда торговец приходил сдавать весы, его почти насильно приглашали на дружескую попойку, где исподтишка выясняли, где он держит выручку. Если деньги были при нем, подошедший сзади член банды тяжелой гирей ударял несчастного по голове, после чего труп заворачивали в мешки, прятали под каким-нибудь мусором, а при удобном случае, подвесив к нему груз, выбрасывали в реку. Обычно жертвами становились одинокие торговцы – бандиты заранее наводили справки, сопровождает ли кто-то интересующих их людей. В одном случае убили сразу двух братьев, оставив сиротами пятерых малолетних детей.
Тем, кто сумел переправить деньги домой раньше, повезло. Однако вся система почтово-денежных переводов была настолько сложна и в то же время примитивна, что люди прибегали к ее помощи лишь в крайних случаях. Гораздо надежнее было везти наличные с собой, несмотря на все опасности, которые могли подстерегать по дороге. Люди просто не верили никаким государственным институтам и не хотели иметь с ними дело, боясь засветиться и показать свои доходы, что тоже могло создать для них серьезные неприятности.
Ездить на арендованных или пригнанных с собой автомашинах было также крайне сложно. Зачастую их останавливали для проверки сотрудники милиции, и если находили большую сумму денег, могли отнять их, иногда дело доходило и до убийства. Авиационное сообщение было развито слабо: требовалось сперва добраться до Москвы и лишь оттуда лететь к себе. К тому же купить авиабилет было крайне сложно. Более или менее приемлемым оставалось железнодорожное сообщение, поэтому после окончания торговли люди прямо с рынка разъезжались по домам, зачастую собравшись в группы, чтобы сообща противостоять опасностям.
Крайне негативную роль играли перекупщики, которым трудности с реализацией сельскохозяйственной продукции играли на руку: таким образом у них появлялась возможность приобрести товар у производителей по гораздо более низкой цене. При определенных условиях, вступив в сговор с милицией и рыночной охраной, перекупщики могли фактически отнять товар у приехавших на рынок крестьян под видом оптовой скупки.
Уже более двух месяцев я в сопровождении оперативника каждый день ходил по рынкам Тулы, по грязным, темным, мрачным помещениям, где совершались жуткие убийства. Вокруг – торговцы, весовщики, уборщики, мусорщики, грузчики, контролеры, охранники, бичи, нищие, алкоголики, опустившиеся грязные проститутки, карманники, воры, убийцы, калеки, сумасшедшие, убежавшие из дома дебиловатые подростки. Даже обслуживающие рынок милиционеры были чем-то похожи на них. Андеграунд. Подземелье. Ад. По-другому и не скажешь. Боже, сколько же здесь человеческих отбросов, которых пользующийся услугами рынка простой обыватель даже не видит! Он заходит, покупает товар и уходит. А то, что я вижу вокруг, даже хуже той картины, которую описал в книге «Москва и москвичи» Гиляровский. Эта картина не только не изменилась к лучшему, наоборот, стала еще хуже.