О, Мари!
Шрифт:
Возле входа в гостиницу, метрах в десяти-пятнадцати от нас, двое явно подвыпивших молодых мужчин писали в мусорный бак. Я хотел незаметно сбавить шаг, однако Ольга Викторовна, погруженная в свой монолог, не замечала вокруг ничего. Парни стояли боком к нам, так что нам необходимо было обойти их, чтобы попасть в гостиницу. Я громко кашлянул, желая обратить на себя внимание, но мужчины были слишком заняты разговором, каждое второе слово которого сопровождалось смачной руганью.
– Мужики, что, другого места не нашли для своих нужд? Давайте валите отсюда!
– Не надо, Давид, – тихо произнесла Ольга Викторовна. – Они пьяные, пусть идут своей дорогой.
– Ты кто, пижон? – поднял на меня мутные глаза один из пьяниц.
– Смотри-ка, голубой шарф! –
Я находился уже в двух-трех шагах от них. Молча, без предупреждения, я кинулся на «шутника» и резким ударом в челюсть отшвырнул его на метр. Его приятель, не ожидавший такого поворота событий, застыл на месте, а я пнул его ногой в пах и, когда он согнулся, ударом колена в лицо опрокинул на спину рядом с первым, затем взял под руку оцепеневшую от изумления Ольгу Викторовну, и мы поднялись на гостиничное крыльцо. Все это длилось три – пять секунд, не больше. Швейцар почтительно, с улыбкой открыл дверь. Мы жили здесь уже третий месяц, и он всех нас знал в лицо.
– Друг мой, – обратился я к нему, – там внизу лежат два мертвецки пьяных мужика. Вызовите, пожалуйста, милицию, пусть их отвезут в вытрезвитель. Спокойной ночи, Ольга Викторовна.
Не отвечая, глядя под ноги, она пошла в свой номер.
На следующий день перед ужином Ольга Викторовна в своей обычной жесткой деловой манере проводила совещание. Каждый из нас отчитывался о результатах нашего недельного труда. Она делала заметки, давала указания, обобщая уже сделанное, констатировала, что у всех есть заметные сдвиги.
– Признательные показания лучше всех добывает Коробко. Всем остальным тоже следует стараться завоевать доверие подследственных, убедить их, что чистосердечное признание будет рассмотрено в их пользу, возможно, смягчит для них меру наказания.
За все это время она ни разу не посмотрела в мою сторону. Когда совещание закончилось, все встали и начали расходиться, уже у двери я услышал:
– Давид Ваганович, останьтесь, у меня есть к вам вопросы.
Я остановился, потом повернулся и подошел к Ольге Викторовне. В комнате, кроме нас, никого не осталось.
– Ну что, решили произвести на меня впечатление? Признаюсь, ваша профессиональная бойцовская выучка действительно впечатляет. А если бы те люди получили травмы, стукнувшись головой о мостовую, наконец, погибли? Тогда что? Я бы первой дала показания о случившемся.
– Не вижу смысла производить на вас впечатление. Вы в своей жизни видели столько преступлений, убийств, драк, что этот маленький инцидент вряд ли бы вас поразил. Просто у меня свой кодекс чести. Пьяный мерзавец мочится прямо у входа в гостиницу, обзывает меня голубым, видя, что я иду с женщиной. И как, по-вашему, я должен был отреагировать? Сделать вид, что это не имеет ко мне отношения? Быстро прошмыгнуть в гостиницу, поспешно распрощаться с вами, повесив на лицо деланую улыбку, и пойти спать с осадком на душе? Да я бы заснуть не смог от возмущения и унижения. На следующий день вы бы делали вид, что ничего не случилось, но осадок у вас на душе тоже остался бы. А эти мерзавцы обнаглели бы еще больше. Это не мужчины, а пьяные животные, которые не отвечают за свои поступки, мочатся где попало и оскорбляют всех подряд. Так что я считаю, что поступил правильно, и не сожалею о случившемся.
– Давид, это Россия, пьяный мужик тут не в диковинку. А если бы кто-нибудь из них умер? Что тогда?
– Это было бы, конечно, очень нежелательно. Они заслужили то, что получили, и не более того. С другой стороны, это не обычные безобидные пьяницы, а наглые и агрессивные хулиганы.
– Но все-таки давайте представим худший сценарий. Вы бы тогда попали в тюрьму, а меня, как вашего руководителя, не сумевшего остановить хулиганствующего подчиненного, отстранили бы от должности, а возможно, и уволили из прокуратуры. Как вы на это смотрите?
– Даже при таком исходе событий вряд ли было бы возможно
– Вы считаете меня человеком, который может пойти на сделку с совестью?
– Все мы в определенных ситуациях вынуждены идти на сделку с совестью. Так требует инстинкт самосохранения и разум. Если быть принципиальными до конца, то вы уже должны были представить начальнику докладную о вчерашнем происшествии. Но тогда ваше имя и репутация были бы скомпрометированы. Вы, будучи в командировке, возвращаетесь в гостиницу за полночь в компании подчиненного – пусть даже и с почты. Хоть сто раз докажи, что все было именно так, подозрения определенного плана все равно остались бы. Впрочем, не отрицаю, что, если бы вас сопровождал Коробко, никто не заподозрил бы вас в предосудительном поведении.
– А вы не считаете, что это звучит самонадеянно и даже нагло? – холодно усмехнулась Ольга Викторовна.
– Возможно, но я ни в коем случае не хотел вас обидеть. Вы мне очень симпатичны и как руководитель, и как женщина. Ольга Викторовна, могу я пригласить вас на ужин? Мы могли бы в неофициальной обстановке обсудить за рюмкой коньяка наши мировоззренческие подходы к различным жизненным ситуациям.
– Давид Ваганович, вы несколько перешли границу, – резко сказала Ольга Викторовна. – Ищите себе компанию среди ваших сверстников. Я вас не задерживаю.
– До свидания, Ольга Викторовна.
Ответа не последовало.
Глупо получилось. Невольно я поставил свою начальницу в двусмысленное положение. Но ведь я приглашал ее на ужин без всякой задней мысли! Черт, получилось как в известном анекдоте: женщина, придя к врачу, на его вопрос, как она себя чувствует, отвечает, что у нее болит голова, а доктор парирует: «Собственно, я вам ничего и не предлагаю». Надо же!
Глава 17
Шла вторая половина апреля 1965 года. Буквально через несколько дней, 24-го, наступала годовщина страшной даты Мец Егерн – Великого Злодеяния, геноцида армян, учиненного пришедшими к власти в Османской империи исламистами-младотурками. В результате геноцида было жесточайшим образом вырезано почти два миллиона христиан – армян, греков, ассирийцев, русских (молокан). Большинство из них составляли армяне – миллион семьсот или миллион восемьсот тысяч человек. Это было первое в истории массовое убийство мирных граждан по религиозному признаку. Так турки-османы ответили на требование правительств стран Антанты решить армянский вопрос. Уничтожая христиан, в первую очередь армян, турки стремились решить и вторую немаловажную для себя задачу в регионе – ослабить позиции России, главным союзником которой выступали армяне. Решение армянского вопроса, в котором с момента подписания Сан-Стефанского договора 1878 года до Северского договора 1920 года участвовали Россия, Англия, Франция и США, было прервано в 1915 году в результате этой кровавой резни.
К концу 1920 года образованная после падения царского режима в 1918 году Республика Армения контролировала области Еревана, Карса, Ардагана, Карабаха, Зангезура и Нахичевани. Национальные съезды Карабаха (1918–1920) принимали решения о присоединении области к республике Армения.
Северским мирным договором от 10 августа 1920 года Турция и союзные державы признали независимость Армении, включающей вилайеты Эрзурума, Трапезунда, Вана и Битлиса. В результате совместных действий против Армении Турции и Советской России, руководители которой считали, что традиционно дружественная Армения стала ближе Франции и Англии, не только была сорвана возможность претворения в жизнь решений Северского договора, но и сама республика подверглась расчленению: Карс и Ардаган были переданы Турции, Карабах и Нахичевань – Азербайджанской ССР, Джавахк – Грузинской ССР. Оставшаяся незначительная часть Восточной Армении была советизирована и на этой небольшой территории образована Армянская ССР.