О моем перерождении в сына крестьянского 2
Шрифт:
Маги любопытны. По крайней мере, хорошие маги — и в отношении всего, что связано с областью их специализации.
Вот и Голос Гостеш даже не стал пытаться скрывать свой интерес. Шепча магические формулы разнообразных чар школы прорицания, он только что на зуб мой ледяной кубик не попробовал. Через раз его свободная рука дёргалась так, словно искала (и не находила на привычном месте) какой-нибудь инструмент артефактора. На третьей минуте он по неосторожности сдавил кубик чуть слишком сильно — и активировал вмороженные чары. Которые отработали свои несколько секунд, после чего кубик обратился тем, чем и должна быть воды
— По отдельности всё понятно, — пробормотал он. — Ничего нового. Вроде бы. Но всё в сумме… — взгляд, что медленно переполз на моё лицо, полнился странноватыми оттенками чувств. А ещё Голос Гостеш более не улыбался. — Ты точно иллюзионист?
Я молча развёл ладони, зажигая между ними радужно переливающееся, тонко звенящее, стягивающее на себя внимание и сулящее ожидание чуда слово МАГИЯ.
Обман зрения, слуха, чувств и разума — всё в одном.
Хлопок в ладоши — и мини-представление, точнее, презентация магии иллюзий завершается.
— Преимущества широкого образования, — повторил я, слабо улыбаясь. Слегка сочувственно даже. — Но да, у меня класс золотого ряда, связанный с иллюзиями. Достоверными настолько, что ими возможно имитировать что угодно, если устройство этого чего угодно известно мне достаточно хорошо. Ну и если от имитации не требуется слишком большой твёрдости либо прочности.
Я ничем не рисковал, раскрывая это, поскольку естественные ограничения иллюзий и без того знал любой маг, получивший хотя бы начальное классическое образование. Как вот Лейта.
— А кубик…
— Полностью материален. Был. Обычная вода плюс немного моей фирменной магии. К тому же я искренне сомневаюсь, что смог бы создать иллюзию льда, обманывающую чары опытного мага Льда. Чувства тела, духа, даже отчасти разум — да. Но имитировать действие чар, которые я к тому же не знаю? Такое не то что магу, но даже богу не под силу…
И добавить лёгкую нотку сомнения:
— Наверно.
— Хм…
Признаться, тут я уже просто вредничал и сбрасывал избыток стресса.
Ну в самом деле: чего мне бояться? И что Захейро обо мне вообще знает либо может знать? То, что моему текущему, эм, воплощению ещё двенадцати не исполнилось (хотя уже скоро, да). Что я знаю как минимум один язык, на Цоккэсе никому более не известный. То есть, если для объяснений всякую фантастику не привлекать, это должен быть очень старый язык. Но весьма богатый и развитый: в моём толковом словаре было двадцать четыре тысячи слов… примерно вдвое больше, чем в современном гриннейском, между прочим. Да плюс замороженные чары, которые кое-кто только что испытал на себе.
Вот и что тут прикажете думать?
Но что бы Голос Гостеш ни надумал, а ещё до того, как я ему кубик показал, он счёл нашу встречу достаточно важной, чтобы лично прилететь из Столицы. Для имеющего собственный полётный артефакт — не такая уж великая жертва времени и сил, но факт показательный. Как и то, что мне без звука простили сделанное с Лаэлиной — причём опять-таки до демонстрации кубика.
Да, пуганул меня Захейро знатно. Профессионально вполне. Но уже ясно: как я не стану ни с того ни с сего устраивать присутствующим Гостешам травматическую ампутацию
Нет.
Мы будем говорить, как цивилизованные люди, по своей доброй воле и общему пониманию севшие за круглый стол. И мы договоримся.
Потому что разумные люди тем от неразумных и отличаются, что договороспособны.
Цим Денор, зверолюд трибы Сокола
— О! Летят.
— Наконец-то, — проворчал Три Щита. — До последнего тянули.
— Не ворчи, друже, — Арьергард их команды хлопнул Торелра по плечу. Правда, хлопок вышел почти беззвучным: меховая броня поглотила удар за малым без остатка. — Они ведь предупредили нас по ментографу, что усиленно готовятся.
— Как будто за неполный месяц можно новую звезду взять!
— Вот и посмотрим, что этой команде удалось сделать за неполный месяц.
Последняя реплика, не слишком громкая, но привычно-твёрдая, завершила обсуждение и заставила собравшихся подобраться. Три Щита нахмурился, однако не решился продолжать.
Идти против слова Эгвана Лесорождённого? Не-не, тут уже не упёртость Авангарда нужна.
Тут нужна глупость. И то не всякая, а редкостная, былинная даже.
Цим снова повернул голову в ту сторону, где первым, как самый зоркий из присутствующих, да ещё пользующийся чарами Оптического Фокуса, заметил на фоне юго-западной части небосвода крошечную точку. Навёлся на ту самую точку и модифицировал чары. Впрочем, в них изначально закладывалась возможность значительной смены кратности, раз этак в двадцать или даже сорок.
Мир покорно сместился, оставаясь на месте. Удалённое скакнуло навстречу. То, что даже зорким не по-человечески глазам казалось точкой, превратилось в кружок с парой коротких и тонких выступов по бокам. Впрочем, эти выступы уже увеличивались, а у верхнего края кружка их догонял ещё один, большой, параллельный изначальным. Дополнительная плоскость для уловления ветра, не иначе.
«Модификация чар заявленного шестого круга — буквально — на лету? Впечатляет. Особенно если вспомнить, что создателю этих чар ещё и дюжины лет не исполнилось».
Впрочем, уже через пару минут, когда чужая леталка сократила расстояние, сбросила скорость и развернулась боком перед посадкой на крышу центрального отделения гильдии, что в Мелире, Цим без лишних сомнений скорректировал свой вывод:
'Не чары. Это результат чар, то есть чародейский конструкт. Гибрид иллюзии и воплощения.
Изящно. Сложно. Искусно'.
Ещё мгновение назад казавшийся цельным борт леталки протаивает, образуя широкое отверстие, и на крышу мягко спрыгивают две фигуры в экзотической, плотно облегающей, полностью защищающей всё тело броне — серо-чёрной с тусклой зеленью местами. Расходятся в стороны, освобождая место. Следом спрыгивают ещё две фигуры, в таких же костюмах. И под конец — последняя, пятая. Выстроившись в ряд, пятёрка одновременно, словно по сигналу (или в самом деле по сигналу?), поднимает руки и снимает свои шлемы. Точнее, раскрывает шлемы: прозрачные верхние части забрал съезжают к темени, нижние части опускаются на шею, упираясь в верх груди. Лица становятся видны почти полностью.