О началах, истоках, достоинствах, делах рыцарских и внутренних славного народа литовского, жмудского и русского, доселе никогда никем не исследованная и не описанная, по вдохновению божьему и опыту собственному. Часть 2
Шрифт:
В этом же году после пасхи мать короля Александра Елизавета с сыном Фридрихом, который был кардиналом, и с двумя дочерями, королевнами: Барбарой и Елизаветой, приехали к Александру в Вильно, который с великой радостью мать, брата и сестер принял, и время немалое те в Вильне жили. А потом с великой почестью и с великими дарами отпустил их в Польшу.
Этой же осенью король польский Ян Альбрихт послал к брату своему, князю великому литовскому Александру, прося его, дабы сейм с ним сделал в Парчеве. Но, поскольку Александр с княгиней Еленой и со всеми господами советными (панами радными) литовскими [364v] объезжали замки окраинные русскиеи были в Смоленске, в Полоцке и в Витебске, в Орше и т.д., то по этой причине столь быстро съезд в Парчеве быть не мог. В году 1496 ехал Александр в Брест с господами литовскими, а король Альбрихт с братом Зыгмунтом в Люблин, и потом туда же со всемигосподами своими, коронными и литовскими, съехались на сейм в Парчев и тайно, в отсутствии всех, кроме господ советов коронных и литовских, посоветовались, как и раньше в Левочии с Владиславом, королем венгерским и чешским, и разъехались прочь. Ни один человек не ведало том, зачем съезжались.
О войне короля Альбрихта и великого князя Литовского Александра против турок решенной, и походе их в Волохию и о напрасном добывании Сучавы в Волохии
Ян Альбрихт, король польский, согласно съезду и сговору в Левочии с братом Владиславом, королем чешским и венгерским, и с другим братом Александром, великим князем литовским, в Парчеве, советом тайно замкнутым готовился на войну против турок, неприятелей страшных всего христианства, либо для приобретения славы, либо для отмщения за смерть Владислава Ягелловича, дяди своего, короля венгерского
На эту войну пригласил Александра, великого князя литовского и Яна Тыфемуса [275] , мастера прусского, а еще Конрада, князя мазовецкого [276] , и брата Зыгмунта согласно договору общему и миру обязательному. Шляхте тоже всей коронной, пруссам, поморянам и шлензакам в месяце мае во Львов общим движением говорил съехаться. Помимо этого, за деньги служебных солдат большое число собрал, также к воеводе волошскому послал, говоря ему и прося, дабы с ним на турков готовиться, обещая ему у турок Белогрод и Килию отбить.
275
Яна Тифемуса – Ян фон Тифен, мастер крестоносский в
годах 1489–1503.
276
Конрада, князя мазовецкого – Конрад III Рыжий.
Двинулся тогда король Альбрихт с братом Зыгмунтом и с людом служебным, и у Пшемысля войска ожидал. Несколько дней лежал. Там его Кшеслав из Куровзенк [277] и епископ куявский назначенный, от своего и от кардинала Фридриха имени от этой войны красивыми, законными причинами отводили. Но король, выругав его, строго говорил ему идти прочь, говоря, что ксендзу мессой, не войной заниматься пристало, и о ней, если бы даже и рубаха его о предприятии этом ведала, то сжечь ее бы присягнул. Александр же, великий князь литовский, согласно тайному на сейме парчевском с братом принятому решению тянулся с Литвой в Волохию через Браслав и Сороки, и король Альбрихт с другой стороны двинул Литву, Жмудь, русаков, [365v] Волынь и подляшан.
277
Кшеслав из Куровзенк – канцлер коронный.
А когда к реке Буг притянулся, то господа литовские спрашивали его, где бы шел, так как с ними об этом не советовался. Александр просил господ, дабы ему плохим не сочли и злости не держали, и с ними эту тайну открыть не может, давая им те же причины, что и Альбрихт полякам: «Когда бы и рубашка моя об этом ведать могла, определенно ее спалил, так как эти дела должны быть в тайне храниться, сам с братом своим, королем польским, решил». Из чего стало ясно, что они все тянулись на Стефана, беднягу. Господа, будучи этим очень обиженными на Александра, поведали ему на это: «Поскольку эти перед советом своим затаил предприятия свое, мы с тобой далее не поедем и воевать не будем». Потому Александр был не в состоянии уже согласно договору своему поступать, который заключил с королем Альбрихтом, так как господа совета и все рыцарство литовское не хотели с ним идти. Отправил на помощь Альбрихту маршала своего, наместника лидского, господина Станислава Петровича Кишку, и князя Семена Ивановича, и с ними несколько тысяч князей, женщин и дворян люда перебранного, и сам говорил строить Браслав замок, который был ранее сожжен воеводой волошским.
А послы, которые в Волохию были посланы, поведали королю, что Стефан, воевода, на этот поход против турок, всего христианства и своему внезапного неприятеля с большой радостью бы позволил, обещая королю станции для войска его и сам со своими волохами и с Чаклом к нему присоединиться, только дабы король ранее [366] в нижнюю землю, под Белогрод и под Килию, своей мощью притянулся. Но венгерские господа, видя, что волошская земля из обороны и опеки их должна была выйти после той войны, сразу же Стефану, воеводе, через письма и послов своих говорили, дабы остерегался, так как король польский войско не на турок, но против него самого ведет, дабы, его изгнав, брата Зыгмунта волошским господарем поставить. При таких тогда от господ венгерских предостережениях Стефан, воевода, начал внимательней присматривать через шпионов, что бы король хотел начать. А король, построив войска коронные, у Львова последнего дня июня месяца двигался прямо в Волохию, где злые знаки будущего поражения наших явно показались, ибо Сробский, землянин, у которого испортилась голова, во Львове кричал, что наши на свое зло идут. К тому же под самим королем, когда ехал тот через малый поток, конь живой, беленький, на редкость красивый, которого король на редкость любил, упал и утонул в потоке воды. Под шатрами же гром убил одного шляхтича и двенадцать коней; а еще жрец, когда проводил мессу, неосмотрительно свалил тело Господне с алтаря, на что даже сам король, как Ваповский, Бельский и Меховиус пишут, увидев, обратил внимание.
А Стефан, воевода волошский, имея на Альбрихтово предприятие, к чему бы все стягивалось, внимательный глаз, быстро увидел, что не к Каменцу идет, где была ближайшая и простейшая дорога к Килии и Белогроду, замкам турецким, а на Покутье тянется. Начал он тем более быть более осторожным и послал трех благородных господ волошских [366v] к королю, узнавая, по– приятельски либо по-неприятельски тянулся в Волохию, что если бы на Турцию хотел войну вести, тогда это мог прямой дорогой идти, до границ турецких прийти, обещая войскам его польским и литовским еду давать и сам своим людом сразу же к помощи прибыл, когда все равно на турецких границах положился. А если бы хотел король против него войну невинно начать, тогда будет стараться о том, чтобы король пожаловался, когда на Стефана меч поднимет. Тем посольством надменным король был оскорблен, и, послов тех вопреки закону человеческому взяв в плен, во Львов под стражей отослал, и сам, не ожидая ни войск литовских, ни пруссов, ни мазуров, вошел по-неприятельски в Волохию, где Сучаву [278] , столичный замок, с четырех сторон осадил, и мощно стволами стены разоряя, добывал, надеясь, что волоши, раздосадовавшись суровым и тиранским правлением Стефана, к нему должны были пристать. Но в этом он ошибся, ибо хоть восемьдесят тысяч люда рыцарского коронного было, не считая возниц, поваров и других помощных людей, которых сорок тысяч было, ибо и возов с едой тридцать тысяч было в лагере. Волоши мужественно оборонялись и где наши дыры днем, выбили, то они в ночь гноем, деревом, камнями заделывали. Таким образом, когда наши долго около Сучавы время проводили, Стефан собрав также войска своих волохов, из Турции, Мультании и Чаклов. Хоть явно он с ними в поле не строился, [367], но наших регулярно из углов мучил, особенно непорядочно за едой, попойками били их везде и имели, убивали. Потому шляхта кричала, дабы их король к домам пустил, видя, что им отовсюду великая нищета пригревала. Более того, ни литовцы, ни мазуры не пришли на помощь. Еще мастер прусский, Тифемус, больной [279] во Львове лежал и там умер. А Стефан все дороги говорил позарубывать, и осадить, дабы нам ни еда, ни помощь прибыть не могла. А поляки тоже глупыми в своей обычной беспечности были потому, что себе дороги, которыми пришли, не укрепили. А послы приехали от Владислава, короля венгерского и чешского к брату, королю Альбрихту, прося его, дабы любовно с воеводой волошским Стефаном поступал, дабы он с отчаяния к туркам за помощью не подался. Позволил тогда король Альбрихт легко на соглашение, когда и сам феброй заболел и ущерб, неожиданно в своем войске плохие делам увидел. Но когда об условиях обоюдного мира договориться не могли, перемирии решили взять до времени, в которое бы говорили об утверждении мира. Тогда осаду Сучавы наши прекратили и король тоже послал к Александру, брату, великому князю литовскому, у Брацлава лежащему, дабы уже с войском литовским далее не трудился. После этого вывод и возращение из Волохии в Польшу на определенный день были в войске согласованы и назначены. [367v]
278
Сучава –
279
Тифемус больной – Ян фон Тифен, прибыл на помощь и умер от дизентирии.
О поражении поляков и мазуров от волохов на Буковине и о погроме примерно нескольких тысяч литовцев над Днестром
Стефан, воевода волошский, только поняв, что поляки другой дорогой, не той, которой пришли, назад в Польшу вытянуться хотели (либо более короткой оную дорогу считали, либо этот край еще не опустошили из– за чего бы войско легче еду получало), приказывал королю через послов, чтобы той дорогой, по которой пришли, назад и вернулись, говоря, что та дорога, которой умыслил на левую сторону вытянуться, была не так, как первая широка, но лесами густыми и высокими обиловала, что неудобно было, и оврагов теснотой пересечена и заполнена была. Из-за чего нужно было опасаться, дабы люди волошские суровые, жестокие и неусмиренные, которых едва умел воевода в послушании держать, в тех теснинах против поляков отыгрываясь, вреда своего не попробовали. Этому приказу поляки веры не дали, говоря, что ему это Стефан, предатель, хитро заходит, дабы ему и те края его подданных не опустошались, и целыми от нас остались. Шли тогда, где кто хотел, без дела и без ряда грабя, разбойничая, что им навернулось. Так после четвертого привала притянулись в Буковину. Она из себя представляет лес буковый очень густой шириной в две мили, дороги имеет овражные, гористые и из-за скал, камней с них очень тесные. Через этот лес неудачный говорил король полякам великим с поврежденными возами вперед ехать, и переехали через него без малейшего ущерба. А Меховский и Бельский [368] пишут, что король с великополянами сразу же вперед ехал но сам король, как Кромер свидетельствует, на второй день за ними послал сперва лишь пушки и возы, и только затем выехал со двором своим. За королем, потом Малой Польши шляхта и русские без дела, без строя, без оружия голые как домой беспечно волоклись, а напоследок солдаты ехали. И Бельский пишет, что пушки посредине к собственному ущербу пустили. Уже возы королевские и другие грузы снаряжения военного в нижнюю часть леса спустились, когда волоши, крестьянство, вырвавшись предательски со всех сторон, и из пещер лесных на лагерь королевский ударили. Наших секут, колют, убивают: ПЛ «Убей, убей!» кричат, возы разбивают, разметают, добычу берут. Более того, деревья большие специально подрезали, и дороги ими заваливают, дабы последние отряды как можно дольше задержать, а передние чтобы подальше отошли и на спасение своим вернуться не могли. Вдруг без промедления сам Стефан воевода неожиданно с большими и с мощными войсками конных и пеших прибыл, хоть некоторые пишут, особенно русскиелетописцы, что говорил пушки на санях везти, ибо на подагру болел, так с великим окриком на последний отряд наших с тыла и с флангов ударил. Перемешались наши, делом неожиданным встревоженные, однако каждый мужественно оборонялся, но без военных знаков и без дела все это творилось, и один другого не мог слышать, перед гулом, криком, коней ржанием, деревьев обваливанием, и треском оружия, и звуком который все громче по лесам широким устрашающе разносился. Напоследок, когда уже наших [368v] волоши доставали, вернулись наши в лагерь свой, от которого недалеко отъехали. Но и там, окруженные, уже усомнившись в обороне и в здоровье, только дрожа, ожидая и с неба помощи желая, другие в Ченстохову, другие в Св. Крест обет давали. Но тем больше волохи их отовсюду били, хоть король двора своего рыцарство избранное, на спасение им послал, которые, быстро из леса выехав, труб и бубнов звуком и оружия красотой неприятелей на себя обратили. Вступили в битву вновь, и в это время, те, которые были осаждены в лагере, бросив возы, оружие, и другие вредные грузы, где кто мог, удирали через лес. К первому общему отряду пришли, к которому уже и король прибыл. Волохи, также не выдержав битвы, ко двору королевскому рассыпались и придворные с победой через лес к королю вернулись. На второй день король на этом же месте со всем войском лагерем встал, ожидая, кого из своих в лесах затаился либо заблудился. Но очень много шляхты польской и русской погибло, частично побитых, частично взятых в плен, и сегодня еще на этом месте видел сам могилы очень большие и кости растлевшие. А Стефан, воевода, суровость употребляя большую, чем языческую, всех, которые во власть его пришли, перед лицом своим убить приказал. Те, которых турки и татары, взяли в плен, в неволю были загнаны. Из них были знатнейшие: Николай, граф из Тенчина, воевода русский, и Габриэль, второй Тенчинский из Моравиц наследник, и Авениус Герборт, которые, мужественно обороняясь, были убиты. А Януш, сын Збигнева, графа, подкомория краковского и старосты малборкского [369], из того же Тенчина (котороголетописцы маршаллом великим зовут), в Турцию был завезен, но потом удрал в отчизну так Меховский, lib. 4, пишет. Еще Петр Прухницкий, как Кромер свидетельствует, и много других из Турции и Татарии поудирали. А о сыне Одровонжа, воеводы русского, сомневаются. В восемнадцатый год и он вернулся, и матерью был благодарно принят и к имениям родным допущен был, но, говорили еще, что не был Одровонжа сын, а его подданный Но все, как один, твердят, за сына сошел, время все потом в пьянстве, и в ущербах как выродок провел.
Потом наши, бедой наученные, порядочным строем двинувшись, от Буковины тянулись. Однако их волоши отовсюду мучить не переставали, и когда в одну ночь был большой ветер, зажгли траву сухую недалеко от лагеря. Огонь, внезапным ветром вознесенный, чем дальше, тем более к лагерю приближался и наверняка бы нашим в лагере большой ущерб причинил, если ибо бы быстро косы не взяли и траву вокруг не посекли и не убрали. Мазуров в то время шестьсот от князя Конрада [280] с крестоносским войском другой дорогой, согласно договору и повинностям на помощь королю в Волошию тянулось, против которых Стефан, воевода, три тысячи отобранного рыцарства послал. Ударили на них в Сепне волоши. Мазуры же, хоть неравную битву видели, достаточно мужественно, защищались, но, большим числом побежденные, на голову разбитые, на поле полегли. Этой битвой счастливой воодушевленным будучи, Стефан до берега Прута, реки, со всем войском своим зашел, дабы нашим переходы запретить. Там, когда наши притянулись, вступил с ними в битву. Бились [369v] с обеих сторон всей мощью, где волоши, умением польским побежденными будучи и великое поражение потерпев, отогнанные, в леса обычно удирали, и потом более на поляков не пробовали. Там король, болея у Черновиц, не у Тарновиц, как Кромер хочет, три дня лагерем лежал, и наши вширь и вдоль вокруг разоряли. И весть пришла, что великие войска неприятелей приходят, и что король, оставив войска, тайно хочет ехать. Эта весть, которой быстро поверили, очень всех потревожила, особенно Великие поляки первыми начали в мешки укладываться, на коней их привязывать, turpеm fugаm – как Кромер пишет, – желая ПЛП подготовиться, срамно побросав возы и другое снаряжение, удирать начали. Узнав это, король, хоть больным и утомленным будучи, должен был в войске показываться, и Зыгмунта, брата, к господам слал, дабы эти вести усмирить и замыслы жадные удирающих пресечь. Что и сделал прилежно Зыгмунт, с зажженными факелами и литыми свечами вокруг войска целую оную ночь ездя. Всех, кого бв ни встретил, утешал и к шатрам господ входил. Так эта тревога затихла. На следующий день, когда уже хотел король из лагеря двинулся, притянулось несколько тысяч конного рыцарства литовского Александром, великим князем присланные, ПЛ Rеgеm еt еxеrсitum оmnеm spе mеliоrе как Кромер пишет, implеvеrunt и королю и всему войску польскому лучшую надежду, и настроения прибавили.
280
Князя Конрада – Конрад III Рыжий не любил Ольбрахта, но выслал ему помощь.
Летописец литовский кладет причину, в которой Кромер сомневается, что Литва, над которыми были командирами Станислав Петрович Кишка и князь Семен Осемячич [281] , потому в деле спасения Буковины задержались, так как только Днестр переплыли, [370] встретило их войско волошское, с которым Литва великую битву свела и на голову волохов при помощи божьей победили. О чем хроники польские замолчали, а Кромер пишет: pеtivеrut а rеgеLitwаni еtс. Просило короля литовское войско, дабы их самих пустил волошскую землю, разорять. Но он этого запретил, больным здоровьем оговариваясь, из-за которого бережения в Польшу спешил, и в Снятыне войско распустил. А Литва назад потянулась в Браслав и за Браславом в двенадцати милях победили несколько сот татаров, как летописец свидетельствует, и потом отъехали в Литву.
281
Семен Осемячичи – по линии князей Друцких, герба Друцк, которые в 1496эммигрировали в Москву. Называли их чаще: Шемячич.