О той, что любила свободу
Шрифт:
– Марта, останься, пожалуйста, – ласково попросил он одну хорошенькую белокурую служанку.
– Сейчас, мистер Сальваторе, отнесу кувшин, – она поспешила на кухню, шурша юбками.
Деймон вышел из комнаты на лестницу. И только он хотел заявить отцу, что уже готов и будет ждать его в коляске, вдруг изумленно замер. Внизу меж перил виднелся его отец и Марта: они страстно прижимались друг к другу, юбка девушки была задрана, и Джузеппе ласкал стройную ножку в белом плотном чулке. Деймон сглотнул, его взгляд был распахнут, ему хотелось закричать, но он не смел – он боялся отца, да и это показалось ему нетактичным. Но, как бы там ни было, эта картина вызвала в нем негодование и какое-то омерзительное и отталкивающее чувство.
– Отец, я готов! – еле сдерживая отвращение, крикнул Деймон.
– Да? – отозвался испуганный, замешкавшийся голос, – молодец!
Дальше последовали шелестения и шорохи, и Марта убежала в другую комнату. Джузеппе убрал рукой выбившуюся прядь волос.
– А что там Стефан? Медлителен, как черепашка! – он фальшиво засмеялся, как обычно смеются люди, успокоенные, что их не застукали за их проделками.
Лицо его побагровело, вспотело, а губы, беспощадно раскраснелись от поцелуев. Деймон поспешил выйти на улицу. Натягивая по дороге белоснежные перчатки, он все больше хмурился: лицо его стало, как у обиженного старика, а не у молодого человека. Через пять минут из дверей выбежал Стефан, здороваясь со всеми людьми из прислуги и также с кучером. Деймон вдруг даже размягчился в душе, восхищаясь добродушием и простотой своего братика.
Вечер был скучным и нудным. Деймон ждал, когда же уже начнут играть. Ему было не интересно слушать о какой-то недавно приехавшей красавице, о постыдном и немодном туалете кого-то еще из знакомых его отца. В буфете, естественно, был настоящий аншлаг из хохочущих дам, поедающих кремовые пирожные, которые они запивали шампанским. У одной престарелой дамы из рук сбежала ее маленькая декоративная собачка, и она подняла старческий вопль: «Ах, держите ее! Божи, Изи, ко мне!» Половина мужчин бросилась прислужливо ловить Изи, которая, скрепя когтями по паркету, бешено высунув язык, пронеслась мимо Деймона. Он был одет сегодня с иголочки – так, как всегда желал отец. Черный выглаженный фрак и белоснежная сорочка, изящная бабочка, давившая горло, а также прилаженные черные, как смола, кудри. Держа руки за спиной, он, как подобает, кланялся почти всем.
И вот, наконец, после стольких томительных, скучных ожиданий он сидит в ложе. В его сознание сладкими потоками льется музыка, воскрешая старые и несуществующие воспоминания. Сейчас он чувствовал себя свободным от всего, он открыто мог чувствовать, не тревожась, что это не понравится отцу, или кому-либо еще «очень важному».
Он долго и пристально наблюдал за каштановыми локонами, обладательница которых сидела внизу, очень близко к сцене. У себя в душе он представил, что это она. Так ему стало легче и приятнее. Девочка с локонами непоседливо вертелась из стороны в сторону, восторгаясь музыкой, что для большинства покажется совсем неприличным, но Деймона это, напротив, восхищало. Потом девочка повернулась и оглядела зал. Да, Деймон сразу узнал ее смуглое лицо, эти черты с мягкой дерзостью. Кэтрин все время шептала что-то на ухо сестричке Елене, а та ей согласно кивала.
По всему телу его начал разливаться лениво, а потом очень быстро и неудержимо истинный восторг, он был взволнован до такой степени, что забыл про музыку и все вокруг. «Пожалуйста, посмотри на меня!» - кричало все внутри него. Его глаза, словно в лихорадке, бегали по ней: «Посмотри на меня!»
Музыка прекратилась. Деймон подскочил и торопливо заговорил с отцом.
– Отец, вы знаете, там, внизу сидит ваш приятель – мистер Гилберт, неужели вы с ним не поздороваетесь?!
– Справедливо, – закивал тот головой, – а ты чего такой взволнованный да раскрасневшийся? –
– Ничего! – живо ответил сын, – с чего вы взяли? Я просто восхищен игрой музыкантов.
Больше Джузеппе ничего не спросил. Тяжело встав, он направился к выходу из ложи. Деймон поспешил за ним, ведь ему больше чем отцу нужно было якобы отдать свое почтение мистеру Гилберту. Как только две семьи сошлись, Джузеппе и Гордон Гилберт обменялись рукопожатиями, после чего повели какую-то беседу про свои дела, но позже мистер Сальваторе поспешил пригласить семью приятеля к себе.
Пока ехали к дому, Деймон то и дело смотрел в сторону коляски Гилбертов, он не мог дождаться, когда же приедут к дому, и он сможет поговорить с Кэтрин.
Пока взрослые были заняты ужином, дети носились по дому, играя в догонялки. Елена с Кэтрин все время объединялись: взявшись за руки и приподняв платьица, они бежали прятаться за колоннами большой гостевой залы, где у Сальваторе всегда подавали ужин и устраивали танцы. И пусть это было не так современно и выглядело даже по-староевропейски, но Джузеппе нравился его по-королевски огромный зал.
Сестрички разделились, каждая побежала в разные стороны. Тут-то Деймон и поймал за ручку Кэтрин и прижал к заступу у стены, где их было почти невозможно найти.
– Я позову на помощь Елену! – игриво причитала она и отпиралась ручонками.
– Она тебя не услышит, а если даже и так, я ей тебя не отдам, а перекину через плечо и унесу, – гордо улыбаясь, заявил Деймон.
Он не мог наглядеться на детское озорное личико, на взбившиеся кудри и румяные щеки Кэтрин. Она тяжело дышала от длительного бега и попеременно хихикала. Потом она потянулась рукой к его бровям: « Какие у вас густые брови, мистер Сальваторе!» – она нежно погладила их. Потом вдруг беспечно бросила: «А ну и Бог с ними! Давайте прогуляемся?»
Ради забавы Кэтрин говорила с ним в почтительном тоне и с обращением. Оставив игру, дети отправились гулять по тому самом коридору, в котором четыре года назад впервые поцеловались. Но они не говорили об этом, а совсем о других вещах.
========== 3 Глава. «Кэтрин Гилберт» ==========
1884 год.
Гилберты, вернувшиеся из Парижа, наперебой делились с близкими гостями впечатлениями о своем путешествии.
– Ох, позвольте, любезный Джузеппе, вы не поверите, что задумали в Париже в честь всемирной выставки! – Мэриан Гилберт всплеснула руками, затем, сделав торопливый глоток, чтоб успеть рассказать об этом раньше мужа, продолжила, – в Париже хотят поставить огромный монумент – гигантскую арку в виде башни, вы подумайте только! Ох уж этот безумец-архитектор, ну, как же его…
– Густав Эйфель, – спокойно продолжила за мать Кэтрин.
– Ах да! Совершенно верно!
– Французские ароматы в самом деле такие чудесные, как все и говорят. Я себе купила штук десять разных флакончиков и теперь чувствую себя совершенною расточительной дурочкой, – смущенно призналась Елена, показывая французские флакончики с цветочными ароматами.
– Да не извиняйся, Елена, дорогая! Это великолепие того стоит, – Восторженно продолжала Мэриан, которая уже вся извертелась.
«Как же с ними скучно!» - вздыхала Кэтрин. Ей хотелось схватить за руку сестру и убежать куда-нибудь подальше отсюда. Ей порядком надоели глупые толки матери о парижской моде и скандалах. Мэриан Гилберт вместе с семьей провела в Париже три недели, но она уже знала обо всех парижских интригах, сплетнях и прочих грязных скандалах не хуже, чем о нью-йоркских. Кэтрин демонстративно вздыхала и ерзала по дивану, все ей мешало: ей хотелось чуть ли не раздеться, потому что на нее давило не только платье, в котором было до невозможного жарко, но даже и ее сапфировый браслет и серьги. Она их живо сняла и небрежно бросила на стол, затем, приподняв подол платья, убежала наверх.