Об интеграции и адаптации ведьм в иномирном обществе
Шрифт:
Словно услышав мои мысли, ведьмак появился из-за деревьев, держа в руках пушистую охапку свежесрезанных еловых веток, и эти самые ветки закрывали ему весь обзор. Лера меня не видел, но чувствовал, потому, бодрым шагом пересекая поляну, поинтересовался:
– Всё хорошо, родная? Ручей нашла?
Ну, как бы «да». Нашла.
Бросив свежие лапы к уже имеющимся, Лерка повернулся и только теперь ошарашенно замер.
А я, предъявив чугунок и постукивая зубами, отрапортовала:
– Воду принесла.
В ответ же глазами блеснули недобро
А что «Васька»? Я тут вообще не при чём!
Раздели до белья, укутали в одеяло, как в кокон и поставили в полуметре от костра. Сам же ведьмак сноровисто сложил из еловых лап лежанку, и укрыл её поверх вторым тонким походным одеялом. Движения чёткие, отработанные, по-военному экономные: никакой суеты, ничего лишнего. И сам полубог тоже быстро разделся. Повернулся спиной, и, протягивая вслепую мне свою рубашку, скомандовал:
– Бельё тоже снимай. Давай, Вась, быстро.
Быстро не получилось, конечности не слушались, но, когда я натянула Леркину рубашку, она всё же хранила остатки его тепла.
– Пошли греться, горе моё.
И схватив в охапку, ведьмак потащил меня к импровизированной кровати. Улёгся сам, уложил меня поверх, укрыл одеялом и принялся аккуратно растирать мои заледеневшие пальцы.
– Теперь расскажешь, что случилось?
Спросил Лера, когда я перестала стучать зубами.
– Оленей увидела.
– честно призналась я.
Лера не понял.
– И из-за этого полезла купаться?
– Нет, я испугалась и поскользнулась.
– Оленей?
– недоверчиво переспросил полубог.
– Зайца.
– буркнула в ответ, понимая насколько это глупо звучит.
Находящийся подо мной горячий твёрдый пресс подрагивал в попытке сдержать смех.
– Бедное дитя мегаполисов.
– пытаясь сохранить серьёзность, сокрушался мой жених, - Ладно, поженимся, переедем ненадолго во дворец. Дядя для пятилетней дочки там зверинец завёл. Будем приучать тебя к флоре и фауне. А то зайцев на нашем пути встретится ещё много...
Лере было очень весело.
Я мстительно положила холодные ладони ему на рёбра, полубог вздрогнул, но когда я попыталась убрать руки, накрыл их поверх своими, и, поцеловав в макушку, прошептал:
– Грейся.
И я грелась.
И по мере того, как отогревалась, мысли текли всё медленнее и медленнее. Вспоминались события последних дней, утренняя месть, которую и местью-то назвать стыдно, ибо совсем не ведьминская она у меня получилась: чую ведьмы мстят если не изощреннее, то уж точно дольше. Но посде Бранигона обиженно отфыркиваться от ласк своего мужчины почему-то совсем не хотелось. Не такая я, по сути, и «ведьма». А мой «ведьмак», если вспомнить, что подтвердились мои предположения, тоже на самом деле не ведьмак.
– Значит полубог.
– заговорила я вслух.
– А что с твоей божественностью?
– А что с ней?
– переспросил Лера, поглаживая мою поясницу, - С ней ничего. Кровь отца, в общем-то, во мне так и не проявилась. Не пробудилась.
– Каждая из семи кровей проявилась?
– Угу.
Ну, если по поводу шести у меня вопросов не было, о вот про одну последнюю...
– И эльфийская?
– Да.
Вспомнив демонические когти и драконьи чешуйки, потянулась к Леркиным ушам. Проведя же по овальному краю и не обнаружив острого кончика, спросила:
– И в чём же она проявилась?
А полубог, усмехнувшись, приподнял меня выше, чтобы иметь возможность заглянуть в лицо, и ответил:
– В тяге к прекрасному.
ГЛАВА 14
Ильвар сидел на ковре, подтянув под себя одну ногу и вальяжно свесив кисть руки с согнутой в колене второй. Чуть откинувшись назад, он привалился боком к подушкам. Поза расслабленная, от неё так и веяло властностью. Все расселись под навесом. Близилось время обеда. Ковры и шкуры были брошены прямо на землю, и заставлены широкими блюдами. Зенитное солнце палило нещадно, раскаляя воздух степи, и тонкая ткань навеса, укрывавшая импровизированный «стол» от прямых солнечных лучей, белокожего мага совсем не спасала. Было невыносимо душно. До головокружения. До дурноты.
Хотя со стороны старый лис в данный момент был похож скорее на сытого льва, лениво скользящего взглядом по своему прайду, нежели на представителя дипломатической миссии, оценивающего обстановку, просчитывающего свой следующий ход и при этом пытавшегося унять бешено зашедшееся сердце. А сердце униматься не желало, бухая о рёбра слишком быстро, и слишком громко. И одышка, как у загнанного ребятнёй дворового пса. Вот хадур! Маг медленно-медленно вдохнул.
Бой дался нелегко. Но ни один степняк не заметил, насколько. Ни один из них не почуял в Ильваре ни усталости, ни страха. Кочевники не видели, как сейчас под рубашкой старого мага пот, выступая капельками, собирается и скользит вдоль позвоночника, доставляя белому человеку новую порцию неприятных ощущений... Как будто их за весь этот грёбаный день было недостаточно!
Правила приличия степняков требовали прибытия гостей с утра. После ночного перегона. Таким образом гость даёт понять хозяину, что не имеет дурных намерений:
«В ярком свете солнца ты видишь моё лицо, ты можешь увидеть мои мысли, написанные на нём. Видишь моего коня, оружие и людей. Я не прячу и не прячусь. Я показываю тебе себя»
Ага. Показываю. Взмыленный, уставший, не спавший и получаса, злой и голодный. Красавец. Прям не налюбуешься!
Да и какие дурные намерения могут быть? Ни на что действительно дурное после ночи пути уже не остается сил.