Оберон - 24. Последние приключения перед школой.
Шрифт:
– Как это прекрасно! – восхитилась Лариса, когда мы подошли к ребятам - Наверно, надо сказать, божественно?
– Что ты! – замахал я рукой, - Это лишь капелька, которая мне доступна! Мне повезло, что вы верите мне, иначе ничего бы не вышло. Потому что человек лечит себя верой, а не лекарствами.
– Объясни! – нахмурился Трофим.
– Если бы вы высмеяли меня, сказав, что я мошенник, а никакой не бог, у меня ничего бы не получилось, вот и всё. У всех народов так. Даже самое лучшее лекарство, если в него не верить, не поможет больному. Надо, чтобы человек
– А как же дети? Они же ничего не понимают.
– Дети всё понимают, и хотят жить больше, чем взрослые, к тому же, они намного более доверчивы. Вы ведь сами дети, должны понимать.
– Ну уж! – хмыкнул взрослый двенадцатилетний Трофим.
– Но ты же веришь мне?
– Тебе – да, - согласился Трофим, а я счастливо рассмеялся и предложил побороться, пока нас не видит Ия.
– Давай! – вскочил Трофим, сбрасывая хитон. Я тоже разделся.
– Только не применяй свою божественную силу, - предупредил меня Трофим.
– Нет, - усмехнулся я, - не буду. Я буду бороться по своим правилам. Можно?
– Попробуй! – улыбнулся Трофим, играя мышцами.
Приблизившись, я свалил его подножкой.
– Так нечестно! – закричал Трофим, лёжа на лопатках.
– А кто говорил, что будет честно? – удивился я, - А честно, когда ты, такой здоровый, побеждаешь такого маленького, как я?
Трофим подскочил и бросился на меня, чтобы, поймавшись на приём, грохнуться спиной на песок.
– Ну вот, а ты не верил, - сказал я, подавая Трофиму руку. Трофим дёрнул меня за руку, уложил на песок и сам навалился сверху.
– Вот! Теперь не вырвешься!
– Пусти, сдаюсь! – согласился я, отплёвываясь от песка.
– Научишь нас так бороться? – спросил Ксанф.
– Конечно! – согласился я. Ребята сбросили хитоны, мы поборолись, развлекая Ларису.
Потом побежали в море, отмыться от песка. Лариса тоже купалась с нами, потому что уже стемнело.
Накупавшись, мы не стали одеваться, попрощались с Ларисой и побежали по домам, обсыхая на ветру, несли хитоны в руках.
Так мы и стали дружить, бегая на берег каждый вечер. Лариса уже с нетерпением ждала нас, иногда угощая рыбным супом, или супом из ракушек и морской травы. Мы старались принести хлеб и финики.
Конечно, большей частью нам доставались оливки, вместо фиников, но иногда добывали козий сыр.
Лариса уже привыкла к нам, и я давал ей уроки борьбы. Сначала, когда стемнеет, а потом ей надоело стесняться нас, потому что в этом возрасте очень трудно усидеть, и теперь мы играли все вместе. Её сестрёнка уже ожила и бегала по берегу, весело смеясь. Трофим её любил без памяти. Он признался мне, что всегда хотел младшую сестрёнку, добрую и ласковую, у него был только брат, суровый гоплит, проходящий сейчас военную службу, а сестрёнка умерла в возрасте двух лет, потом ещё одна, при родах, и больше мама не могла родить.
Лариса рассказывала, как они жили, тогда ещё всей семьёй, в Лападокии. Жили не бедно, но и не богато. Был у них один раб, ещё совсем не старый Лид. Работал вместе с хозяевами, питался вместе со всеми, но,
Семья Ларисы сбежала, но в дороге, проходя через перевал, они потерялись, и вот теперь Лариса живёт здесь, лишь благодаря нам не испытывая нужды.
Я же думал, что делать дальше. Скоро уже должна прибыть за мной Катя, мы вернёмся к себе, потом здесь начнётся зима, будет холодно. Куда деваться Ларисе с малышкой? Может, заплатить маме? Пусть оформит на неё опеку? Вспомнив маму, задумался: почему-то Климена последнее время ходила невесёлая, вероятно, близились какие-то события.
Беспокоило оживление персов, которые пытались пройти перевалом к нам, в нашу плодородную долину. Пока все попытки врага пресекались, на море тоже перевес был на нашей стороне, но персы не унимались. Наш вечный враг хотел покорить всю Элладу, с её плодородными долинами, горами, где можно пасти коз, а также священные оливковые рощи, источник благополучия Эллады.
Однажды, придя из школы, я был позван в комнату Климены.
Климена сидела, обнажённая по пояс, перед серебряным зеркалом, рабыня приводила её причёску и лицо в порядок.
Увидев меня, мама отослала служанку, накинула на плечи диплакс.
– Антоний, - сказала она мне, - подойди ближе.
Я подошёл, чувствуя неприятный холодок в животе.
– Антоний, ходят упорные слухи, что в ближайшие дни может быть совершено нападение на город. Где вы сейчас играете?
– В катакомбах, которые обрушились.
– Это хорошо. Туда могут не сунуться, это место считается проклятым. Слушай меня, возьми вот в этом шкафу лук и стрелы, заверни их в гиматий и отнеси в катакомбы. Потом вернёшься, возьмёшь меч, здесь должен быть, по твоей руке. Заберёшь Ию. Предупреди своих друзей, ночуйте там. Если ничего не произойдёт, вернётесь. Запомни, предупреди только своих друзей!
– Мама! – севшим голосом возразил я. – Здесь живёт ещё много детей!
– Антоний! Я надеюсь на твоё благоразумие, и ты не побежишь сейчас с криками по городу, что напали персы! Ты знаешь, что такое паника? Нет? Люди потопчут больше детей, чем погубят персы, если даже нападут. Я не имею права даже тебе говорить о своих сомнениях, сын! Ты понял?
– Я понял, мама! – я не удержался, обнял свою приёмную маму, прижался к ней, как будто знал, что вижу её в последний раз.
– Ну, мальчик мой, не надо драматизировать, всё обойдётся, - гладила меня по голове мама.
Я, с трудом сдерживая слёзы, стал собираться, выбрав себе маленький меч, который только придавал мне уверенности, но никак не мог помочь при встрече со взрослым вооружённым гоплитом.
Потом небольшой лук, который мог растянуть, саадак со стрелами.
Нашёл гиматий, две туники, для себя и сестры, тщательно упаковал всё это.
Мама посмотрела на мои сборы, поцеловала на дорогу, велела вернуться за Ией, и позвала рабыню, продолжать готовиться к собранию.
Я быстро отнёс своё оружие и одежду Ларисе, попросил её ничего не спрашивать, и убежал обратно.