Оберон - 24. Трилогия
Шрифт:
— Тош, а насовсем остаться? Никак? — спросила Алиса.
— Я бы согласился хоть на год, или два, но Катя не может.
— Антош, а где ваши родители? — вдруг спросил Димка.
— Ммм… — промычал я, не зная, что сказать.
— Что ты пристал к человеку?! — накинулась на Димку Алиса.
— Да я так! — отбивался Дима. А я подумал, что хорошо бы их подружить. Маша, скорее всего, опять помирится со Славкой. Между прочим, все они подранки, у всех нет отцов.
— У меня приёмные родители, — сказал я, — есть ещё сводные брат
Все дружно вздохнули, только Димка сказал, что с удовольствием остался бы один в доме, хотя бы на недельку.
— Дима, когда придёшь ко мне? — спросил я. Дима пожал плечами:
— Наверно, когда дождь будет, — я не стал настаивать.
Пройдясь по магазинам, купили мне канцтовары, которые, по мнению Маши и Алисы, мне были просто необходимы, Дима подтвердил, в общем, хотя половину он оставил бы на прилавках.
— Ты, Димка, совсем ничего не понимаешь! Человек первый раз идёт в школу! — я хмыкнул.
— Я имею ввиду, в нашу школу, — поправилась Алиса, — Ой! — вдруг вспомнила она, — А ты правда…
— Не человек? — усмехнулся я, — Алиса покраснела.
— Разве заметно? — поинтересовался я.
— Ничего не заметно! — сердито сказала Маша, — Алиска, не выдумывай!
— Заметно, — негромко сказал Димка, — надо смотреть правильно.
— Ты потому не остаёшься у меня? — удивился я, — У меня даже хвоста нет!
— Нет у него хвоста! — подтвердили девчонки.
— Да знаю я! — махнул рукой Димка, — Просто чувство неприятное иногда возникает, рядом с ним, будто ты мелкое насекомое! Это, когда Антон задумается, и смотрит сквозь тебя. Тогда здорово заметно, что он другой. Но ты не обижайся, Тошка, я всегда буду с тобой дружить.
— Что мне обижаться? Наоборот, хорошо, что вы понимаете, почему я не могу здесь остаться.
— Всё равно здорово! — улыбнулась Алиса, — Дружить с ангелом!
— До ангела мне ещё очень далеко! — покраснел я, — Давайте, забудем этот разговор? Хочу немного побыть человеком! — засмеялся я. Ребята согласились помочь мне быть человеком.
В супермаркете мы накупили продуктов. Я решил попробовать сделать плов, купили ещё курицу. Приглашу Алису, пусть запечёт, как-нибудь. Взяли колбасы и сыру, для завтраков, конфет и печенья, угощать друзей.
Всё это еле донесли вчетвером, рассовали в холодильник и в шкафы. Потом, когда поставили жариться мясо, Маша утащила меня в мою комнату.
— Ну! — сказала она. Я, приложив палец к губам, потихоньку увёл Машу в Катину комнату, и там, за шторкой, на застеклённой лоджии, поцеловались.
— Как чудесно! — приникла ко мне Маша.
— Маша, Славка, он как, хороший мальчик? — спросил я, немного погодя.
— Я его ненавижу! — скрипнула зубами Маша.
— А если забыть про меня? Мне показалось,
— Может, и любит, — ответила Маша. Мы так и стояли, в обнимку, положив головы друг другу на плечи, — он мне нравился.
Я больше ничего не стал говорить, и так всё ясно. Мы вернулись на кухню.
Приготовив плов и сварив компот, мы всё это попробовали, и ушли на улицу, где гуляли до темноты. Набегавшись до упаду, сидели на скамейках, обсуждая планы на следующий день.
— Дима, — предложил я, — сделай Алиске саблю. Возьми её с собой, и вместе смастерите.
Алиса с Димой переглянулись, и согласились со мной.
Тогда я рассказал сказку писателя моего Мира, о деревянных кинжалах, сделанных для друга. В этой сказке говорилось, что такой подарок будет в руках друга крепче стали.
— Конечно, ребята, это сказка, но в каждой сказке есть только доля сказки, потому что для друга всегда будешь делать что-нибудь лучше, чем для себя. Чтобы другу было приятно и радостно получить подарок, и тогда он ответит тебе преданностью, жизни не пожалеет ради тебя, всегда прикроет спину.
Я опять вспомнил Катю, которая заслонила меня от стрелы, приняв смерть, и никак не мог понять, что потом могло случиться, почему она предала меня.
Придёт Катя, надо спросить, если решусь. Как-то боязно о таком спрашивать. Потому что непонятно, за такое ведь не прощают, почему она пощадила Урана?
Начались звонки мобильников. Мои детские часы уцелели, никто не захотел их снять. Я посматривал на них с надеждой, но они молчали. Потихоньку редела наша компания, выходили парни постарше, вынесли гитару, начали бренчать и петь песни. Песни мне были незнакомы, пел мальчишка, его голос ещё не начал ломаться, был приятен на слух.
— Это Женька Караваев, — сказала Маша, — Тош, пошли, послушаем?
— Пошли? — спросил я у Алисы и Димки.
Подойдя к ребятам с гитарой, мы встали в ряды слушателей. Мальчишка пел, ему аккомпанировал парень лет семнадцати. Песни были о парусах, каравеллах, мне даже показалось, что я слышал эти песни дома, когда ещё там был мальчишкой.
Заслушавшись, я будто оказался дома, и пропустил начало, а услышав, вздрогнул:
«… тыща лошадей, подков четыре тыщи, лошадям не помогли, мина кораблю пробила днище, далеко-далёко от земли. Люди сели в лодки, в шлюпки сели, лошади поплыли просто так…».
Песня, которую мы пели в юности!
Мальчишка закончил пение, взял панамку, и стал обходить слушателей. В панамку полетела мелочь.
Когда он поравнялся со мной, я бросил самую крупную купюру.
Мальчик поднял голову и встретился со мной взглядом. Потом хорошо улыбнулся, и сказал:
— А я тебя знаю! Ты Антошка! А я Женька.
— Ты часто здесь поёшь? Я первый раз слышу.
— Подожди, Тош, я сейчас всех обойду, поговорим, ладно?
— Ладно, я жду!
Мальчишка быстро обошёл всех, и подбежал к нам.