Оберон - 24. Трилогия
Шрифт:
Доктор на сводил с меня внимательного взгляда.
— Твоя девочка жива, — сообщил он, и у меня остановилось сердце от радости, потом чуть не выскочило из груди, меня бросило в пот. Подняв на доктора сумасшедшие от радости глаза, я не мог усидеть на месте, вскочив.
— Не вскакивай, садись, — доктор даже не улыбнулся моей радости:
— Теперь давай обсудим размеры оплаты за лечение. За возвращение к жизни, Катя уже заплатила, сейчас она в искусственной коме, её сознание мы удерживаем отдельно от тела.
— Чем
— Мы изъяли у неё яйцеклетку.
Я даже почувствовал облегчение. Катя больше не будет беситься!
— Но это ещё не всё. Нужны твои клетки.
— Но я ещё…
— «Ещё», это не «уже» — перебил меня доктор, — Ты не врач, чтобы что-то решать, рано, или поздно.
— Нет ещё носителя клеток, постоянно обновляющиеся половые клетки всегда есть. Изъять их сложнее. Но это не столь важно.
Куда важнее дальнейшее лечение девочки, её реабилитация. Для этого нужно время и средства.
Я готов приобрести у вас генетический материал и оплатить лечение. Для этого ты должен подписать договор. — Доктор вынул из папки, лежащей на столе, несколько листов бумаги, — Вот, читай и подписывай.
Я взял договор. Написан он был на каком-то незнакомом языке, совершенно незнакомыми мне значками, несколько похожими на арабскую вязь, японскую хирагану и кипу индейцев одновременно.
— Я не умею это читать, — нахмурился я, — и, разве не должен присутствовать юрист? Тем более, что я несовершеннолетний?
— Можешь не подписывать, — сказал доктор, тогда, или оплачивай её лечение сам, или забирай девочку из больницы. Но не забывай, ты мне кое-что должен!
Я молчал, доктор тоже, давая мне обдумать ситуацию.
— Я тебе могу предложить ещё кое-что, — решил продолжить разговор доктор, — выздоровление твоей подружки может затянуться, и я предлагаю вам пожить в других телах года два. Вы не будете ничего помнить, будете жить и радоваться. Потом, когда срок контракта подойдёт к концу, мы вернём вас в прежнее состояние. Дальнейшая ваша судьба будет зависеть уже от вас самих. Если решите принять мою помощь, помогу. Уверяю вас, к тому времени я буду уже довольно влиятелен в этом секторе Галактики. Могу даже вернуть вас домой.
Я слушал, и решал, взвешивал все «за» и «против».
— Вы не обманете? — хрипло спросил я, — Детей обмануть очень просто!
— Да, это так, — согласился доктор, — но держать вас у себя дольше, для меня будет слишком опасно, а мне вполне хватит двух лет. Ну, что?
— В кого вы нас хотите вселить? — уже начал я сдаваться.
— Сделаю сканирование твоего сознания, и отправлю вас в твою прежнюю жизнь.
— А Катю?!
— Будет твоей сестрой!
— Сестрой? Но у меня никогда не было сестры!
— Значит, будет. Поверь, сестра намного надёжнее подруги, вы будете всё время вместе. Вы же будете ещё маленькими,
— Это правда? — спросил я с надеждой. Мне вовсе не улыбалось жить здесь эти годы.
— Могу поклясться на крови. — доктор закатал рукав, достал ланцет, сделал разрез на предплечье и капнул кровью на договор. Договор вспыхнул, кровь задымилась, и бумага засияла.
— Вот, теперь читай.
Теперь я смог прочитать. Там, на самом деле, было написано так, как предлагал мне доктор.
— Ну, что? — спросил меня доктор, — будешь подписывать?
— Кровью? — глупо спросил я. Доктор промолчал, протягивая мне ланцет.
— А вы не могли бы мне сделать разрез? — спросил я, сглотнув, — Я не сумею…
— Нет, ты должен сам.
Я взял ланцет, прижал к худенькой руке, слегка надавил, и закапала кровь, задымилась чёрным дымом на договоре.
— Сейчас вы можете сказать, чем мы так ценны?
— Теперь могу, — облегчённо вздохнул доктор. — В ваших телах присутствует ген Бога. То есть, вы несёте в себе ген Первых Людей, которых создал Бог!
…Я держал сестрёнку в руках, и чёрный дым развевался в клочья, унося остатки воспоминаний. Через секунду я уже ничего не помнил.
— Что с тобой, Котя? — тревожно заглядывала мне в глаза Катенька, — Где ты был?
— Катя, я не помню! — удивился я, — Что-то было, какие-то виденья, как во сне. И они растаяли, как сон.
— Пошли лучше купаться! — вскочил я, и побежал в море.
Домой мы пришли, уже по темноте. Когда звякнула калитка, из летней кухни вышла мама.
— Явились! Где вас только черти носили, такие грязные!
Мы молчали, переминаясь с ноги на ногу. Не рассказывать же маме, что после пляжа мы полазили по свалке, там столько интересных вещей! Нашли там поломанный игрушечный грузовик, спрятали в кустах, завтра будем его ремонтировать.
— Что молчите? Идите, мойте руки, и за стол!
Мы побежали к рукомойнику, но были перехвачены папой, который тоже вышел из кухни.
— Папка! — визжали мы, повиснув у него на шее.
— Ну и чумазые! — весело говорил папа, прижимая нас к себе, — идите, мойтесь! Видели, я сделал в саду летний душ? А то ноги у вас такие грязные, отруби, брось собаке, и то, есть не станет!
Наша собака насторожилась, оторвавшись от миски, и гремя цепью.
Мы освободились из папиных объятий, и побежали в сад.
— Котька, неси полотенце и чистые трусы, я пока помоюсь! — распорядилась Катя.
— Почему я? — возмутился я.
— Ты мальчик, или я? — спросила меня сестра, уже из-за занавески, выбрасывая мне трусики и маечку.
— Ну, Катя, вечно ты меня обижаешь, — надулся я, подбирая Катину одежду.
— Котичек, я не обижаю тебя, просто прошу помочь твоей любимой сестрёнке!