Оберон - 24. Трилогия
Шрифт:
— Спасибо, Котик! — чмокнула меня Катя в щёчку, и убежала. А я остался, с комком в горле. Я его глотал, глотал, пока не потекли слёзы из глаз. Тогда я сердито вытер глаза рукой, и решил прополоть крыжовник, а то ягоды не будет. Крыжовник я любил, он мне ещё не надоел.
Я встал, и стал выдёргивать сорняк. Сорняк держался хорошо, рукам стало больно.
Тогда я вспомнил, что в сарае у папы, где он хранит столярный инструмент, есть белые нитяные перчатки. Я пошёл во двор, Кати нигде не было. Наверно, примеряет
Вот, подумал я, буду срезать сорняки, выносить на тропинку.
Мой взгляд упал на моток бечёвки, и я вспомнил про грузовик.
Зачем носить сорняки? Буду возить на грузовике! Теперь, когда меня предала родная сестра, мне уже ничего не было страшно. Пусть наказывают, всё равно теперь я остался один. Обида разъедала мне душу, я не верил, что прощу Катю за измену. Я взял клубок, отмерил верёвочку, сколько мне надо, чтобы привязать машинку, отрезал ножом.
Карманов на моих трусиках не было, я обвязал бечёвку вокруг пояса. Засунул за неё перчатки, и решительно пошёл к калитке.
— Костя, ты куда? — услышал я Катин окрик, но даже не обернулся, — Вернись!
Когда закрывал калитку, увидел, что, Катя стоит в своём новом платье.
«В своей обновке не побежит!» — подумал я удовлетворённо, и неспешно отправился на карьер, за машиной.
— Костя, вернись! — ещё раз услышал я Катин голос, но упрямо шагал своей дорогой. Втайне я надеялся, что, Катя догонит меня, и попросит прощения, но этого не произошло.
Мне стало ещё горше. Я понял, что долго буду дуться на неё, а без Кати, какая жизнь? Но и не мог её простить за предательство. Я бы никогда не пошёл к своему другу на день рождения один.
Или с Катей, или никуда. Мне Катя дороже всех друзей. А Кате, наверно, Саша дороже меня. Ну и пусть теперь гуляет со своим Сашей!
С такими горькими раздумьями я добрался до карьера, нашёл в зарослях череды, которая радостно вцепилась мне в одежду, самосвал, вытащил его на дорогу, и стал привязывать к бамперу машинки верёвочку.
— Котька! — услышал я. Оглянувшись, увидел ещё одного Сашу, Павленко. Мы с ним дружили.
— Привет, Саша! — сказал я, вставая.
— Ты чё один? — оглядываясь, спросил Саша, — Где Катя?
— Катя дома, на день рождения собирается.
— К кому, к Сашке? А ты что, не захотел?
— Меня не пригласили, — грустно сказал я.
— И что? Катя пойдёт одна?! — раскрыл глаза и рот Саша, — Вы же даже на горшок вместе ходите!
— Ей Саша стал дороже брата, — сказал я, с трудом подавив дрожь в голосе. Я взял самосвал, стал набирать в кузов песок. Привезу, думаю, песок домой, и грузовик не станет переворачиваться по дороге.
Саша проводил меня до дома, спросив, не хочу ли я с ним искупаться, но я сказал, что наказан, потому
— А мне одному купаться не разрешают, — пожаловался Саша, — и наших пацанов нигде нет.
Я посочувствовал ему и пошёл домой, таща за собой самосвал.
Мама была уже дома.
— Ты где это был? — рассердилась мама, — Я что сказала? Дома сидеть!
— Я за самосвалом ходил, крыжовник полоть буду, на самосвале траву возить. Мама, дай мне нож, буду резать сорняки, а то не могу вырвать с корнем.
— Ты что, на день рождения, не собираешься?
— Не хочу, — глядя в сторону, сказал я.
— А Катя что? Идёт? — я кивнул, отвернувшись.
— Вы поругались с Катей? — удивилась мама.
— Ничего мы не ругались. Хочет идти, пусть идёт, что, я её держать буду? Дай лучше нож.
— Возьми, только не порежься. Как это вы? Вы же всегда были вместе?
Я уже не мог сдерживаться. Чтобы мама не увидела моих слёз, я нырнул в сарай, вытер глаза, взял нож, и поторопился в сад, прихватив машину.
Устроившись там, надел перчатки, которые были мне очень велики, стал резать пучки бурьяна и складывать в кузов машинки.
Оттуда я видел, как вышла нарядная Катя, о чём-то поговорила с мамой, и ушла.
Я решительно взялся за работу, начал играть в шофёра. Скоро игра захватила меня, никто не мешал, я не знал, смотрит на меня мама, или нет, упорно сражался с сорняками.
— Костя! — услышал я мамин голос, — Иди кушать!
— Я не хочу! — крикнул я, не желая отрываться от игры.
— Ну, как знаешь, — ответила мама, — Другой раз не буду греть.
Ну и ладно, подумал я, здесь меня никто не любит, буду ночевать в халабуде.
Работал я до вечера, потом зашёл в летний душ, помылся, как мог, обтёрся какой-то тряпкой, и залез в халабуду, в которой мы всегда сидели вместе с Катей.
Теперь я был один. Зато теперь можно было лечь, свернувшись. Так я и сделал. Здесь меня и нашёл Саша, мой старший брат.
— Кот, ты, что здесь сидишь? — удивился он, — Ушла сестра, так что? От меня тоже часто Юрка убегал к друзьям, ну и что?
Я сел, привалившись к стенке, опять уткнувшись носом в коленки. Саша, Саша! Ничего-то ты не понимаешь!
— Понимаю, вы же близнецы, — вздохнул Саша, присаживаясь рядом и обнимая меня за плечи.
— Ты должен радоваться за свою сестру, а не злиться на неё.
Радоваться? Злиться? Да мне никакого дела до неё нет!
— Я здесь спать буду! — буркнул я.
— Перестань дурака валять, пошли, покушаем, я тоже ещё не ел, мама за тобой послала.
— Мама? — удивился я, — Она сказала, что больше не будет греть мне еду.
— Мне же будет, заодно и тебе дадут, покушать, — весело сказал Саша, потрепав по моей, так и не постриженной, голове.