Оберон - 24. Трилогия
Шрифт:
Я представил себе… Поёжился. Опускаюсь всё ниже. Растлитель малолетних!
— Дедушки, тоже?
— Ну, с дедушками проще, но самое надёжное, это старый добрый метод, сохранность 99 процентов.
— А один процент?
— Гибель, — пожала плечами Катя, — ну что, берём контейнеры?
— Конечно, берём! Понравившегося тебе объекта нежно усыпляем, и берём у него то, что нам нужно!
Катя фыркнула: — Знаю я твоё «нежно», после этого он даже дышать не сможет, не то что…
Но я
— Собираемся? — спросила Катя.
— Да, только надо взять с собой аптечку, что-то мы забыли об этом.
— Ты не знаешь, что на скафандре есть пояс? На поясе есть минимальный набор для выживания. Нож, аптечка, маленькая, правда, разовая, если надо срочно кого-то спасти.
— А я и не знал! — удивился я.
— Но ты хорошо придумал! Возьмём с собой большие аптечки!
Я задал направление «Мальчику», а Катя принялась учить меня пользоваться аптечками. Всего сразу не упомнишь, поэтому там прилагалась инструкция.
В аптечке были инъекции и мази для быстрой регенерации, кровоостанавливающее, препарат для ускоренного сращивания костей, заживление без шрамов, восстанавливающее потерю крови, даже восстановление утраченных органов! Конечно же, я представил утрату и выращивание своего любимого органа.
Спросил Катю. Та прыснула, но сказала, что всё может быть, но лучше не рисковать.
Въехали в зал уже слегка повеселевшими.
Как ни странно, дверь открылась туда, куда мы хотели. Здесь по-прежнему была зима. Или мы отсутствовали недолго, или прошёл год, а то и больше.
Осмотрелись, увидели свои свежие зарубки, поняли, что времени прошло немного. Тогда спокойно пошли по своей, уже знакомой, тропке.
При подходе к дозорной тропе нас остановили, потому что мы не скрывались, шли прогулочным шагом. Если бы захотели, прошли незаметно, как они сами нас учили.
— Стойте! — послышался негромкий окрик, и увидели Ладислава. Он расплылся в такой широкой улыбке, что я заподозрил и его в связи с моей женой.
Жаль, что я не чувствую нужных людей! Я бы их проредил. Да, кстати, где моя сабля?!
В тот раз так спешил, что забыл её в нашей светёлке? Пусть там полежит, подумал я, а то ещё придёт идея отрезать кому-нибудь уши.
Улыбающийся Ладислав проводил нас до ворот, и вернулся. Дежурный дружинник хмуро взглянул на нас, сказал, что вызовет Микулу сюда. Ему, дескать, не было приказа пропускать нас.
Я облегчённо вздохнул:
— Катя, пошли отсюда, нам здесь не рады, найдём другой Мир! — я сделал движение, что разворачиваюсь, взяв Катю за руку. Катя поняла меня, подыграв:
— Да, Тоник, пошли отсюда, — мы шагнули назад.
— Эй, стойте! — заволновался стражник, — сейчас вызову Микулу!
— Не
— Более, чем! — Катя заволновалась, упираясь:
— Тоник, мне надо!
— Нас хотят унизить!
— Я, наверное, заслужила, кто-то распустил слухи.
— Кроме твоего любимого Вольхи некому. Кстати, они все кричали тебе, чтобы ты возвращалась, что теперь произошло?
— Что звал? — услышали мы знакомый голос, и обернулись.
— Да вот, бояричи вернулись, я их задержал, ты же велел сразу тебя вызывать, а они уходят! Обиделись, наверно.
— Дубина! Я сказал тебе, меня вызывать, а не держать их на пороге! Придётся тебе ещё постоять на воротах! Лада, Ратибор! — Микула сам подбежал к нам, забыв приличия.
— Спасибо, что вернулись! Сегодня отдохнёте, а завтра с утра отправитесь в дорогу! Заходите, гости дорогие, банька уже ждёт вас, я все глаза проглядел, высматривая вас! Не сердитесь на этого дуболома!
Ошеломлённые, мы пошли вслед за Микулой.
— Как там Вольха? — спросила Катя. Микула махнул рукой:
— Лежит, сильно порвали его волки.
— Нам надо к нему, — я поморщился, хотел было уйти, но подумал, что лучше буду рядом, при мне они будут сдержаннее.
— Тоник, тебе надо успокоиться, — сказала Катя, увидев мою реакцию, — я тебе вколю чего-нибудь…
Я скривил презрительную гримасу, и Катя отвернулась.
Вольха лежал на лавке, в лечебнице, выглядел неважно, у него был жар, возможно, заражение. Всё-таки волчьи зубы далеко не стерильные.
— Разденьте его! — приказала Катя знахаркам. Заставила снять бинты, представлявшие собой ленты серой холстины. Раны были нехорошего цвета и отвратительного запаха.
— Хорошо, что ты напомнил об аптечке, — сказала мне Катя, снимая рюкзак, и вынимая чемоданчик с красным крестом. Катя намазала раны, регенерирующей мазью, что-то вколола, потом забинтовала раны белыми бинтами. Я стоял рядом, не делая попытки чем-то помочь своему бывшему лучшему другу.
Вольхе стало лучше, он открыл глаза, увидел Катю и улыбнулся:
— Лада! Вернулась ко мне, милая моя!
Мне стало противно, и я вышел из лазарета на чистый морозный воздух. Следом вышел Микула:
— Постой, Ратибор! Нельзя же так!
— А как можно?! Ославить мою жену на всю заставу! Сейчас, поди, все зубы скалят, или в очередь к ней выстраиваются! — скрипнул я зубами.
— Зачем так плохо о людях думаешь? — покачал головой Микула, — Люди сочувствуют и тебе, и Вольхе, Ладу жалеют, любят её все, но не так, как ты думаешь. В том, что произошло, ты сам виноват. Много воли своей суженой дал.