Обещаю, больно не будет

Коэн Даша

Раз и всё.

— Басов, ты меня просто поражаешь, — чуть потерялась в звуках Храмова и пьяно икнула. Ну наконец-то пробрало. Можно пытать.

— В смысле? — нахмурился я.

— А с чего ты взял, что каждому слову твоего деда можно верить?

— А зачем ему врать?

— Может быть, и не за чем, да только никаких денег я при Вере так и не нашла. Хотя твой дед меня тоже в этом уверял.

По телу медленно поползли мурашки, поднимая волоски на затылке и заставляя меня вздрогнуть. Я нахмурился и чуть подался вперёд, пытаясь немного успокоить сердце, которое слишком

сильно ударилось о рёбра и почти сошло с ума.

— Так, может, Вероника просто делиться с вами не захотела? — осторожно уточнил я, но Храмова уже ушла в какие-то другие дебри, пьяно сетуя на всё и всех.

— Знала бы, что дело так встанет, то и квартиру бы Веркину продавать не стала. Да и деньги бы в этот святой гадюшник за её грехи не понесла. Идиотка воцерковленная. В бога всей душой верила, славила его, а он вон чего со мной сотворил на пару с вашей чёртовой семейкой. Где я теперь, Басов? Оглядись по сторонам. Я в жопе!

— Дед сказал, что ваша дочь взяла у него деньги, Алевтина Петровна. Я лично на фото видел, как она держала в руках конверт.

— Ты глухой? — скривилась она. — Я тебе русским языком говорю, что не было у неё никаких денег при себе, когда она домой явилась, рыдая по тебе почём зря. И к чему вообще эти вопросы? Верка же с тобой жить собиралась, всё требовала её отпустить, мол взрослая уже, так решила и я не имею права её удерживать. Да и я её лично всю обыскала, а потом ещё раз и ещё, когда мы переезжали. Потом тоже по её тряпкам рыскала — ничего. Так что, читай по губам, Басов: даже если Вера и взяла тот конверт, как ты говоришь, то выбросила его или ещё что с ним сделала. Эта гордая идиотка до такого бы легко додумалась.

И тут же в моих мозгах вместе с термоядерным взрывом воскресли слова, сказанные Истоминой ещё вчера:

«Думай что хочешь. Взяла? Да, взяла! Но жаль, что выбросила их в горящий мусорный контейнер. Дура!»

Твою мать...

Лёгкие застопорились — не вдохнуть, не выдохнуть. И по венам заструился чистый, концентрированный страх. Он шарашил по мозгам и в моменте скручивал всё тело в бараний рог, ломая кости и разрывая сухожилия.

Медленно. Со вкусом. Наслаждаясь тем, как расширяются мои зрачки от шока и паники.

— Вы уверены? — ломающимся голосом выдавил я из себя.

— Уверена ли я? — расхохоталась Храмова. — Басов, неужели ты думаешь, я не нашла бы эти бабки, если бы они у Верки действительно тогда были. Да и ей было совсем не до них, уж поверь мне. Эта дурочка всё убивалась, что ты посмел скинуть мне её фотографии в деликатном виде. Нет, я, конечно, уже потом поняла, что это Тимофей Романович выкрутил тебе руки и заставил всю эту гадость провернуть, но тогда... тогда я была готова откусить тебе голову.

— Заставил..., — прошептал я, ощущая горечь на языке, и прикрыл веки, чувствуя, как немеют и отнимаются конечности.

И пока я горел к себе презрением, мать Вероники продолжала жечь все бумажные замки, которые я за эти годы настроил, отказываясь поверить в очевидное.

— Когда же твой дед перестал мне платить, я, признаться честно, хотела вывалить всю правду на тебя и на Верку, ну так — ради прикола.

И даже написала чистосердечную простыню каждому из вас. Но ваши номера оказались заблокированы, сообщения до сих пор висят непрочитанными.

Охренеть!

Ладони мои задрожали, и я спрятал их под стол. А затем, на автопилоте напоминая себе, что женщин бить нельзя, задал свой следующий вопрос:

— А почему Вероника вас заблокировала?

— Да потому что я дала ей пинка под зад, вот почему! — пьяно грюкнула Храмова чашкой об стол и форменно взбесилась. — Она была моей собственностью. Я её родила, мне и было решать, какое будущее ее ждёт. Ясно? Всю жизнь мне, дрянь такая, изнахратила. Фигуру, зубы, молодость — всё украла! И она была должна мне за мои мучения! За бабкой вон ухаживать надо было, — кивнула она на старуху, которая уже уснула в своей коляске. — Или, на худой конец, в монастырь уйти.

— В монастырь-то зачем? — уже в полном ахере спросил я, ощущая, как до рези в глазах, крутит меня изнутри долбанная центрифуга.

— Да просто так! — рявкнула Храмова. — Потому что я так решила! Её жизнь принадлежала мне, а она взяла и всё испортила. И ты тоже, Басов! Знаешь, какой она была до того, как тебя, козла, встретила? Знаешь? Она была моей послушной марионеткой. Всё бегала и преданно в рот мне заглядывала. А потом появился ты и нагадил там, где тебя не просили! И какой итог? Вместо того чтобы матери помогать, она в город ушилась, в институт поступать. Лучшей судьбы ей, видите ли, захотелось. А то, что я ради нее своей пожертвовала ничего, да? Неблагодарное отродье!

Я в полнейшем ступоре смотрел на эту безумную бабу и мечтал придушить её голыми руками.

И себя тоже.

— И куда она пошла, когда вы её выгнали?

— Да плевать мне, куда там она пошла, — отмахнулась Храмова и снова закурила. — Но точно знаю, что её родной папаша тоже её послал в дальние дали.

И это существо женского пола снова рассмеялось. Гадко и визгливо, продолжая свой развесёлый рассказ о том, как втаптывала собственную родную дочь в безысходность.

— Позвонил мне и давай упрекать, что я, видите ли, посмела дать Верке его номер. Всё думал, что я таким образом пытаюсь его на деньги развести. Чёрт позорный! Ещё и угрожать посмел, что если я в его жизнь ещё раз сунусь, то он найдёт на меня управу. Развода он не хочет, проблем с родными детьми, ко-ко-ко... Послала его на три весёлых буквы и трубку бросила. Не человек — язва. И зачем я только его встретила? Зачем полюбила? Зачем поверила?

И ни слова о дочери. Что? Где? Как? Родила девчонку, использовала и выбросила за ненадобностью.

— И вам совсем не интересно, как и где сейчас живёт ваша дочь?

— Да нет у меня дочери, Басов, — почти нечленораздельно заключила Храмова и сплюнула на землю. — И никогда не было. Верка — просто ошибка. Вот и всё...

Она ещё что-то пьяно и гневно лопотала, а я сидел, смотрел на эту тварь и медленно закипал ненавистью к самому себе. К тому, что всё это долгое время я счастливо жил в своё удовольствие, тогда как сама Вероника каждый божий день выгребала из того дерьма, в которое мы все вместе её закинули.