Облака и звезды
Шрифт:
Приехал он сюда в тридцать пятом Году из Тульских засек, из древних русских лесов. Сын лесничего. Проработал в Каменной степи тринадцать лет. Посадил за это время сорок полос и описал все посаженные до него. Но это не все. Ключников создал замечательный метод посадок лесных полос. Коридорный метод. Он с сорок первого года применяется в Каменной степи. Все посадки за последние четверть века велись по коридорному, ключниковскому методу. Его все время усовершенствуют. Теперь он принят в науке как «каменностепной коридорно-диагональный метод». А Юрия Вениаминовича уже нет — умер в декабре сорок восьмого года.
Идем
— Слышу голос не биолога, но литератора.
— Андрей Андреевич, скажите: каково альбедо — светоотражательная сила — березового листа?
Он смеется.
— Попался впросак! Впервые за все время поймали. Признаюсь честно — не знаю. А интересно, надо покопаться в специальной литературе.
Я поддразниваю его:
— Ключников, вероятно, знал.
— Возможно. Он много знал. О нем можно долго рассказывать, но времени мало. Вчера я оставил вас и Колю без обеда. Повторять не хотелось бы.
И он говорит о главном деле жизни Юрия Вениаминовича. О его коридорном методе.
В чем его сущность? В создании для дуба наилучших условий развития. Молодые дубки лучше выводить из желудей. Взойдет такой дубок в заранее уже освоенной среде. Отродясь он знает только одну почву. А сеянцу из питомника нужно приживаться в новой обстановке, привыкать к ней. Такой сеянец в четыре года еле-еле вытягивается до полуметра. Деревце-лилипут. Ровесник его, выросший тут же, на месте, из желудя, вдвое выше — метр, а отдельные крепыши — и все два метра.
Ключников выращивал дубки, с боков окружая их породами, не очень быстро растущими в молодости, — липа, клен остролистный, груша лесная. Эти породы в меру затеняют дуб, гонят его ввысь, они же ослабляют силу ветра, накапливают снег на лесополосе. Вскоре дуб оказывается в коридоре пород-спутников. К трем-четырем годам в полосе уже пружинит под ногой лесная подстилка, не дает почве сильно промерзать зимой; вызывает более быстрое оттаивание земли весной. Междурядья в коридорной полосе широкие. Есть где развернуться трактору с культиватором. Вскоре деревья смыкают кроны. Спутники дуба в коридорной полосе нужны ему до поры до времени, пока не поднялся сам хозяин полосы. После этого «мавр сделал свое дело — мавр может уйти». К сорока — пятидесяти годам дуб уже царит в первом ярусе; липа, клен отстали и скромно довольствуются вторыми ролями. Безраздельное господство дуба — его высокий удел. Даже в старых лесополосах — морозовских, михайловских — двадцатиметровые красавцы дубы пережили почти всех своих спутников. Полосы-ветераны — в большинстве уже чистые дубравы.
— Мы с вами не доживем, — говорит Шаповалов, — а молодежь увидит: Каменная степь станет сплошной дубравой.
Освещение дня заметно изменилось. И березы светятся тише, приглушеннее. Мы уже пятый час в степи. Я бы не прочь по примеру вчерашнего продолжать осмотр полос. Сколько их осталось? Каких-нибудь две с лишним сотни…
Шаповалов усмехается, качает головой:
— Нет, нет, не подстрекайте. Будем закругляться. — И командует Коле: — Домой!
Восемь утра. Над Каменной степью густой туман. Как бы не было дождя. Я уже простился с Андреем Андреевичем, сейчас прощаюсь с Докучаевскими рощами, уезжаю в Воронеж.
Мне
У подъезда института стоит директорская «Волга». Скачков живет в доме напротив.
Я кладу в багажник свой командировочный чемодан. На крыльце появляется Скачков; он в габардиновом пальто, в шляпе — едет в столицу области. Куртка и кепка для дома.
— Семечками угостите?
Он смеется — вспомнил.
— И семечками, и яблоками. У нас свои местные сорта. В садах наших не были?
В садах… Только ли в садах… Не был на фермах, на опытных полях, в восемнадцати отделах института, проскочил мимо дендрария, мимо заповедного Степного участка.
— Ничего! — утешает Скачков. — Оставим это на весну. Говорят, Каменная степь как Арктика — раз побываешь, снова тянет. А сейчас скажите мне вот что: недавно в Москве вышел однотомник Кафки. У нас его не издавали, но говорят о нем давно. Вам удалось достать?
— Удалось, Игорь Александрович.
Литература… А мне так хочется узнать о будущих весенних исследованиях на «лесополосных» полях, о юбилее Каменной степи. Ей скоро семьдесят пять лет. Ну, да ладно, пока поговорим о Кафке, а там Скачков мне и про опыты, и про юбилей расскажет. До Воронежа далеко. Времени хватит!
«ЗОЛОТОЙ КУСТ»
За рекой на горе
Лес зеленый шумит…
— Петр Алексеевич стоял там, где вы.
— Именно здесь, на этом месте?
— Да. Оно самое высокое. Кто осмелился бы стоять выше царя? Стоял, смотрел вокруг… И сказал про Шипов лес: «Место сие красно есть. Золотой куст государства Российского».
Мы трое — Константин Викторович Крыжановский, Андрей Андреевич Шаповалов и я — стоим на высоком берегу, круто спадающем вниз, к мелкой степной речке Осереде. Речка недалеко, но ее не видно; она — узенькая, мелководная — скрыта густыми ивняками. Ивняки зеленой каймой тянутся вдоль обоих берегов, петляют, сворачивают вбок, уходят вправо, резко обозначая извилистое русло. А за речкой до самого горизонта — Воронежская степь.
Позади нас решетчатая ограда Красного лесного кордона. Ворота распахнуты. Над ними деревянная арка. На арке под двумя скрещенными дубовыми листьями надпись: «Шипов лес».
За оградой — дома: небольшой, бревенчатый — леспромхоза; поодаль — двухэтажный, каменный — шиповской лесной опытной станции. А дальше, сразу же за домами, высокая, темно-зеленая живая стена — Шипов лес.
— Если на высшей точке стоял царь Петр, то я сейчас стою на месте Александра Меншикова, а вы, Константин Викторович, на чьем же — князя Шереметева или графа Брюса? — Шаповалов говорит серьезно, но глаза за толстыми стеклами очков сузились, смеются.