Облака и звезды

Кременской Александр Александрович

Под самой вышкой стояла кормушка с сеном. Ее окружило семейство антилоп. Горбоносая сайга, встав на задние ноги, лезла в кормушку, отталкивая двух желтых, под цвет каракумской пустыни, неутомимых в беге джейранов. Грустно понурившись, стояла в стороне огромноглазая газель.

И вдруг мир и покой обитателей Большого загона был нарушен: через все поле, взбрыкивая на ходу, бодая воздух рогами, несся молодой гну — голубовато-стальной полуконь-полубык с огромной лохматой буйволиной головой и стройным телом арабского скакуна.

Джейраны,

сайгаки, газели, ламы кинулись от него врассыпную. Кони Пржевальского угрожающе сгрудились, готовые к бою. Но гну никого не тронул. Он просто резвился, играл. Сделав два круга, гну мелкой рысью потрусил в глубь загона.

— А если бы он шутя поддел кой-кого на рога? — спросил я.

— Все возможно, — сказал Гунали, — звериная душа — потемки. Но этот пока еще молод, а вырастет, станет не менее свиреп, чем лошади Пржевальского. Тогда мы поместим буяна отдельно; его отец и дед давно изолированы. На совести каждого по нескольку загубленных звериных жизней. И все же этакий рогатый Васька Буслаев здесь необходим. Он восполняет недостаток опасности, присущей дикой природе. Гну поддерживает у животных состояние настороженности. Нам, зоологам, это и нужно: животных мы изучаем в окружении естественной среды.

Мы спустились с вышки.

— Сейчас увидите наших зверей в совсем уж необычных условиях, — сказал Гунали.

Через вторую калитку мы вышли из зоопарка и, пройдя вдоль бесконечной сквозной ограды Большого загона, очутились в открытой степи.

Близился вечер. Солнце опускалось к горизонту. Стоячие кучевые облака на востоке темнели снизу, становились похожими на тучи.

Я и Гунали шли без дороги, раздвигая густые степные травы. Вдруг вдали среди темнеющих вечерних трав возникли черные холмы. Одни были неподвижны, другие как бы плыли по степи.

— Стадо бизонов и зубробизонов, — пояснил Гунали. — Максим Петрович, пастух, поднимает их — пора домой, в Большой загон.

— Гей, Мишка! Гей, Воин! — донесся высокий сердитый альт. Пастух — маленький, щуплый, похожий на подростка старик с седой вихрастой головой, в полотняной рубахе без пояса, в полотняных шароварах, — хлопая длинным бичом, бегал вокруг бизонов. Огромные бурые быки недовольно отворачивались, тяжело сопели, потом нехотя подымались с земли. — Ой, ледаще быдло! Гей! Щоб вам повылазыло! Гей, бисовы диты!

Я оглядел степь. Здесь паслись не только бизоны. Невдалеке от них, срывая на ходу траву, гурьбой шли олени — маралы. Ветвистые рога, сталкиваясь на ходу, сухо постукивали. За оленями цепочкой тянулись полосатые зебры Чапмана.

Невиданное стадо, подгоняемое маленьким стариком, словно сказочным гномом, по древней нетронутой степи направлялось на ночлег, в Большой загон.

Я спросил, не разбегаются ли животные.

Гунали засмеялся.

— А зачем? Куда? Для животных, для птиц у нас создан земной рай. Они пасутся на воле, избавлены от врагов, выводят потомство.

Диковинное стадо медленно удалялось на

запад. Солнце только что село. На багровом фоне зари четко, словно выписанные тушью, чернели горбатые бизоньи силуэты, костяной лес оленьих рогов.

— Вот и кончился день, — задумчиво сказал Гунали, — теперь остается взглянуть на животных, по природе своей полярно противоположных: в первом случае мы добились всего, во втором — почти ничего. Пойдемте, это рядом.

Вблизи Большого загона виднелись приземистые сарайчики.

— Здесь у нас живут самые добрые и самые злые, — пояснил Гунали.

За деревянными перилами находился маленький дворик. К нему примыкал один из сарайчиков. Дворик был пуст. Но вот в темном проеме двери, ведущей в сарайчик, показались две костяные пики; огромная, ростом с быка, африканская антилопа канна медленно вышла во дворик, шумно втянула воздух.

— Крошка! Крошка! — позвал ее Гунали.

Антилопа оглянулась, и я услышал необычные звуки: тугие струи звонко ударяли о дно ведра.

— Доят Майку, — сказал Гунали, — Крошка уже освободилась.

Антилопа, нагнув голову, чесала ногу своим страшным рогом.

Я оторопело взглянул на Гунали. Шутит? Нет, он говорил серьезно: сейчас раздаивают четыре канны. Удой семь литров в день. Молоко повышенной жирности, очень витаминозное, отличное на вкус.

— Зоя, ты скоро? — спросил Гунали.

— Кончаю, Александр Павлович, — отозвался из сарая девичий голос.

Во дворик вышла молодая работница в белом халате с подойником в руке. Она слегка оттолкнула стоявшую на дороге антилопу, подошла к перилам.

Гунали кивнул на меня.

— Вот приезжий товарищ не верит, что ты антилоп доила.

Девушка пожала плечами:

— Чего ж не верить? Майка сама сейчас выйдет.

В открытую дверь просунулись еще две костяных пики.

— Здесь нет никакого чуда, — сказал Гунали, — антилоп много видов, все очень разные. Одни, как канна, легко приручаются, другие более свирепы и дики, чем крупные хищники: те поддаются дрессировке, с антилопой гну мы бессильны. Это — самум, сметающий все на своем пути.

За крепкой оградой из дубовых столбов беспрерывно ходил по кругу старый седой гну — самец. Вблизи было хорошо видно его изящное, литое тело. Громадная бычья голова казалась чужой, принадлежащей другому, более крупному животному.

— Но он ведет себя пока довольно мирно, — я подошел вплотную к ограде.

Гунали усмехнулся.

— Вот именно — пока.

Гну остановился, порывисто и глубоко вздохнул. От мощного дыхания взвихрилась пыль с земли. Маленькие свирепые глазки уставились на нас. Гну топнул задними ногами, стал мочиться, потом ринулся на ограду, нанес ей страшный удар своими буйволовыми рогами. Столбы скрипнули.

— Пойдемте, — Гунали шагнул от ограды, — в ярости он может разбить себе башку. Это дикий старик. Он — дед молодого гну, который давеча пугал зверей в загоне.