Облака и звезды
Шрифт:
— Мне же надо принимать фенологические площадки, — с горечью сказал я, — завтра же принимать.
— А ты их и примешь. Только не завтра. Обязательно примешь. Как же иначе? Для этого и приехал.
И вот мы в степи. Вышли на заре, восход солнца встретили далеко от Аскании. Из большой брезентовой сумки от осоавиахимовского противогаза Серафима Ивановна достала сверток со снедью, термос, белую салфеточку. Аккуратно разложила все на траве.
— Давай перекусим, Шурочка. А травы пока подсохнут. Сейчас они мокрые от росы, собирать нельзя.
Мы
Сидя за «столом», Серафима Ивановна протянула руку, сорвала долговязую тонкую травинку.
— Эй, Тонконог! Чего в чашку заглядываешь? Ты уже росы напился. — Она протянула мне стебелек с узким колосом: — На, Шурочка, возьми на память Тонконога. У него и второе есть имя — Келерия грацилис. Хорошее имя: грацилис — грациозный. Но мне наше, украинское больше нравится — Тонконог.
— А вот Медвежье ухо, — Серафима Ивановна потянулась в сторону, сорвала большой пушистый лист. — Это шалфей. Ты видел их в степи, они там все синие — лесной, мутовчатый, поникший. А этот с белыми цветами и зарос весь седой шерстью. Прямо как леший. Возьми и его в папку.
Не сходя с места, только наклоняясь то вправо, то влево, Серафима Ивановна собирала все новые и новые растения, называя их по-своему: Долговязик, Седой Леший, Синяя Звездочка.
И степь оживала, становилась своей, близкой, почти домашней. Вчера еще незнакомая, сплошная, одноликая трава исчезла. Появилось множество живых и разных растений; все они были старые знакомые Серафимы Ивановны.
Предсказание ее сбылось: за два дня пеших хождений по степи я твердо освоил, разумеется, не весь видовой список профессора Пачоского, а несколько десятков самых распространенных видов. Степь пугает новичка лишь вначале, на самом деле она не страшна: зная полсотни видов, ботаник может смело отправляться на опытные площадки, собирать гербарий, чертить кривые динамики растительного покрова целинной степи.
Вскоре я это делал, кажется, не без успеха: прошел месяц, и Нина Трофимовна сочла возможным уехать в отпуск, оставив отдел на своего практиканта. И я в общем справлялся со своими, не очень уж сложными обязанностями: вел наблюдения на фенологических площадках, руководил сбором и обработкой гербария, а однажды даже прочел в степи целую лекцию о флоре студентам педагогического техникума, приехавшим на экскурсию из Мелитополя.
Дни шли за днями, заполненные работой в лаборатории, в степи. Но я был неспокоен: приближалась осень, конец моей практики, а мне все не удавалось познакомиться с главным богатством Аскании — с ее зоологическим парком.
Временами в раскрытые окна лаборатории слышались голоса птиц — пронзительные вскрики фазанов, гоготанье водоплавающей птицы; иногда ночную тишину нарушал мощный рев зубробизона. Как, когда увидеть все это?
В парки приезжали экскурсии, но и в рабочие дни и в воскресенье я был занят — работал за себя и за Нину. Надо было ждать ее возвращения из Смоленска.
И вот Нина Трофимовна снова в Аскании.
Короткое приветствие.
—
— В меру своих скромных сил. Одна вот беда…
— Какая?
— Не был в зоопарке, а отъезд не за горами.
Она засмеялась.
— Беда поправимая. Завтра поговорю с директором. Он сам вас везде поведет — в награду за двойную нагрузку в мое отсутствие.
Обещание свое Нина Трофимовна выполнила точно: на другой же день в итээровской столовой подвела меня к директору зоологического парка — Александру Павловичу Гунали. Я до сих пор только мельком видел этого приземистого, почти квадратного человека с широким коричневым от загара лицом, в клетчатой ковбойке с засученными рукавами. Гунали приходил в столовую позже всех, ел молча и очень быстро, часто поглядывая на часы.
— Знакомьтесь, — сказала Нина, — наш ботаник, — она назвала меня, — жаждет хотя бы на два-три часа стать зоологом.
Гунали подал мне руку. Я ощутил быстрое стальное пожатие.
— Давно у нас?
— С мая.
— Вероятно, уезжали и возвращались?
— Нет, живу у вас безвыездно вот уже два месяца.
Гунали непонимающе взглянул на меня.
— Позвольте, за два месяца вы ни разу не были в зоопарке? Биолог не был в зоопарке, живя с ним рядом? Не верю!
Я смешался вконец. Нина Трофимовна пришла мне на выручку.
— Он был очень занят, Александр Павлович, — работал за двоих. Я ведь ездила в отпуск.
Гунали, кажется, смягчился, но смотрел на меня хмуро.
— Нет, все-таки непонятно, — ворчливо заговорил он, — ежедневно у нас бывают десятки экскурсий: колхозники, учащиеся, военные, рабочие со всех концов страны, из-за рубежа едут за тысячи километров. А тут биолог, сотрудник заповедника, ежедневно слышит голоса зверей, птиц и не стремится их увидеть… Как хотите, — обида! Кровная обида мне, директору, всему нашему зоопарковскому братству.
Я рассказал о том, как еще в Харькове мечтал увидеть зоопарк, но вот… так случилось…
— Ладно, — Гунали махнул рукой, — повинную голову меч не сечет. Приходите сегодня после работы ко мне в кабинет. Увидите, какие прелести вы могли бы узреть еще два месяца назад. Авось, раскаетесь.
Я вздохнул облегченно: Гунали уже не сердился, он шутил.
В пять часов я, не заходя в общежитие, отправился в зоопарк. Гунали увидел меня из окна кабинета, вышел навстречу.
— Итак, пришли, памятуя, что лучше поздно, чем никогда?
Я виновато опустил голову.
— Ладно, ладно, — засмеялся Гунали, — это последний упрек. Больше не буду. Пошли в наше царство.
Мы вышли из кабинета.
В высокой глухой каменной ограде была прорезана маленькая, потемневшая от времени калитка. Гунали открыл ее ключом.
Я переступил порог и остановился, оглушенный писком, свистом, щебетаньем.
От калитки вдаль уходила аллея. По обе стороны ее росли старые толстые платаны, клены, тополи; со всех сторон они были обнесены проволочной сеткой.