Облака и звезды
Шрифт:
Жаль, очень жаль, что от них обоих осталось так мало: рабочие дневники Сиянко, несколько статей, заметок Фальцфейна — вот и все. Но тем ценнее немногое, что есть, — в скупых строках раскрывается душа создателей Аскании.
Вот письмо Фальцфейна. Он пишет, что с зоологическим парком подчас не расстается даже ночью, — поздним вечером подымается на вышку, вознесенную над Большим загоном:
«Провожу здесь тихие ясные ночи среди питомцев моего парка. Проснешься на заре, глянешь в степь — одни звери бродят, другие спят. А то как-то слышу внизу стук: это антилопа канна, самец «Герман», бодает столбы вышки…
Дивная
Строки эти оказались прощальными: в 1917 году Фальцфейн навсегда покинул Асканию — уехал сперва в Москву, потом за границу.
Аскания осталась на руках Сиянко и его помощников. Тяжкие испытания ожидали ее: вблизи пролегал фронт, степь стала театром военных действий, Асканию навещали незваные гости — деникинцы, махновцы, всякие «батьки», бродившие вокруг. Невежественные, жестокие люди измываются над обитателями зоопарка — рубят шашками лебедей на прудах, стреляют по антилопам, громят музей, библиотеку.
Старый Сиянко чуть не на коленях умоляет «охотников» не губить зверей и птиц. От него со смехом отмахиваются. Знаменитый Козлов, приехавший от Москвы комиссаром, также пытается спасти парки. Это едва не кончилось бедой: только случай спас Петра Кузьмича от расстрела.
Беды эти ушли с концом гражданской войны. Аскания, как и вся страна, принялась залечивать свои раны. Их много, они тяжелы. Во дворах, где содержат диких животных, горы навоза поднялись до крыш: убирать некому. В стенах домов зияют пробоины — прямые попадания артиллерийских снарядов. Вокруг еще бродят банды; местное кулачье ждет не дождется, когда можно будет разобрать дома на дрова, на кирпич — в хозяйстве все пригодится.
Но уже близка историческая дата — восьмое февраля 1921 года. В этот день Украинский Совет Народных Комиссаров принимает исторический декрет об Аскании.
Вот он:
«Принадлежавшее Фальцфейну в Днепропетровском уезде имение Аскания-Нова объявляется Государственным степным заповедником УССР». Его задачи: «…Сохранение и изучение целинной степи и ее природы, сохранение, акклиматизация и изучение в условиях целинной степи возможно большего числа видов животных и растений; создание и массовое разведение видов растений и животных, имеющих народнохозяйственное значение».
Весной того же года в Асканию прибыли рабочие, техники. Начался капитальный ремонт, строительство, а летом вышел в свет первый номер «Известий» нового Государственного заповедника.
Сюда-то, в старую Асканию и в молодой, всего десяти лет от роду, заповедник, и приехал я на свою первую практику.
Прямо с грузовика отправился в рабочее общежитие, — с жильем здесь было туго: койка в старом, казарменного типа, здании почиталась за роскошь. Но в двадцать два года кто думает о бытовых удобствах? Хотелось одного: узнать, похожа или непохожа Аскания всамделишная на ту, мою, созданную в воображении. Что ждет меня — радость или разочарование?
Покончено с документами, получены карточки в рабочую столовку (питаться практиканту в «итээровке» было не по карману: в месяц положено всего сто рублей).
Из столовки я прошел мимо «Степной станции» — так назывались научные лаборатории зоологов, энтомологов, ботаников, почвоведов, гельминтологов. Через окна видны пустые комнаты, пустые столы. Все заперто. Обед, отдых. Сейчас увижу людей, с которыми буду работать все лето. Кто они, как меня встретят?
Вот
— Вы к нам?
Я назвал себя, объяснил: жду ботаника.
— Ага! Так вы ко мне, — вы мой практикант.
Я усмехнулся: шутит девица.
Она опечалилась.
— Ну вот, не верите… Никто не верит; а я уже давно работаю научным сотрудником: в позапрошлом году окончила биофак в Смоленске.
Ошибки быть не могло: это была Нина Трофимовна Нечаева — ботаник Аскании-Нова. И было ей двадцать один год — на год моложе меня!
— Сделаем так, — совсем уж по-деловому сказало мое неожиданное начальство, — сегодня устраивайтесь, отдыхайте после дороги, а завтра с утра поедем в степь. Введу вас в курс дела, покажу ваши площадки для фенологических наблюдений. Я ведь вас давно жду: степь цветет, площадок уйма, мечусь одна как угорелая. Вот сейчас надо класть под пресс утренние гербарные сборы. Работать мы начинаем ровно в восемь. — И, кивнув мне, она пошла в лабораторию.
Это было совсем неожиданно; к тому времени у меня уже имелся кой-какой опыт полевой работы: в каникулы на неделю-две мы с Михаилом Васильевичем Клоковым, молодым, но уже известным ботаником, выезжали в различные районы Украины; я неплохо освоил флору лесостепи, собрал небольшой гербарий. Думалось: в Аскании моим руководителем будет опытный ученый; он, разумеется, старше меня. Получилось иначе…
Настало утро. К восьми я был уже на степной станции. Нина пришла раньше, ждала меня.
— Пошли на конюшню. Возьмем Орлика — он смирный конь.
Я удивился:
— Разве мы не пойдем пешком?
— Нет, стационарные площадки далеко, километров пять-шесть. Пешком идти нет смысла.
Конюх, угрюмый старик украинец, работавший еще при Фальцфейне, не торопясь запряг Орлика в тачанку — двухколесную тележку. Нина взяла вожжи.
— Садитесь. Поехали.
Главная улица поселка разделяла Асканию на две части: «зоопарковскую» и «ботпарковскую». Мимо пронеслись корпус дирекции, музей, старые, еще фальцфейновских времен, дома для рабочих, и вот граница поселка, башня, водокачка, увитая диким виноградом. Вблизи она не казалась такой высокой, как вчера, когда подъезжали к Аскании. Дальше, насколько хватает глаз, — степь.
Здесь мне предстоит вести наблюдения на ботанических площадках, расположенных среди растительности различного видового состава. Состав этот зависит от местоположения площадки, от рельефа степи: есть высокие, сухие места — плато; это самая «степная степь», растут здесь травы-сухолюбы. Но степь не идеально ровна: возле Аскании лежит огромный Чапельский под — неглубокая ложбина. Весной в ней скапливаются талые воды. Влаги больше, чем на плато, поэтому и растения здесь иные — влаголюбивые; промежуточное положение между плато и подом занимает склон пода. Условия для жизни тут наилучшие: не очень сухо летом, не очень мокро весной. Поэтому травное население на склоне пода самое обильное — и по числу видов, и по количеству особей.