Облака и звезды
Шрифт:
Я умылся водой из арыка и пошел искать штаб экспедиции. Его, оказывается, знали: местная молодежь работала в поисковых отрядах. Когда подходил к штабу, раздался звонок: работа начиналась в шесть утра.
Меня принял главный инженер экспедиции — пожилой, спокойный, медлительный украинец. В маленькой комнате с глинобитным полом всю стену занимала карта района мелиоративных изысканий.
— В гостинице остановились?
— Нет, на вашей базе.
— Сейчас пойдете в отряд, до обеда отдыхайте, потом включайтесь в работу. Сроки у нас жесткие: жара мешает.
Главный инженер сказал, что в отрядах много москвичей,
— Мы вчера получили телеграмму о вашем приезде. Будете работать во втором отряде. Начальник ваш — Курбатов — сейчас в командировке в Ашхабаде. Замещает его Калугин — мелиоратор, работает за себя и за геоботаника. Теперь ему станет легче. Отправляйтесь в отряд. Калугин дома, сидит над гербарием, в штабе очень тесно.
Калугин жил в глинобитной туркменской мазанке. Меня встретил грузный мужчина лет пятидесяти, в цветастой тюбетейке, в синей рабочей спецовке. На топчане, на табуретках, на столе, на полу были разложены серые гербарные листы. От порога до стола оставалась узкая тропка.
— Смотрите не оступитесь, — сказал Калугин, — у вас под ногами весенние эфемеры.
Эфемеры, первые цветы пустыни, появляются уже в конце февраля на влажном, пригретом солнцем песке; я только читал о них, но никогда не видел.
— Можно на них взглянуть?
— Еще насмотритесь! Сперва расскажите о себе, кто вы, что вы, где работали. С сегодняшнего дня нам с вами идти по пескам неразлучной парой.
Я кратко рассказал о себе, упомянул о своих печатных опусах в журналах.
— Не читал, — коротко ответил Калугин. — Вообще, мой вам совет: забудьте о Европе, о ее флоре. Вы в Средней Азии, это особый, ни на что не похожий мир. Вам предстоит открыть его для себя. Сделать это надо в предельно сжатые сроки. Сейчас вы неофит, а выехать в в пески должны геоботаником-каракумцем, способным вести самостоятельные изыскания.
— Ничего, — сказал я, подбадривая себя, — говорят, не боги горшки обжигают.
— Правильно, не боги, — мы, грешные. Но надо научиться их обжигать, и, главное, в считанные дни. Посему, не тратя золотого времени, сегодня же после завтрака садитесь и штудируйте вот это.
Он вынул из-под стола толстый том, протянул мне. Это была «Растительность Средней Азии и Южного Казахстана» — классическая работа известного ученого Евгения Петровича Коровина. Я в общих чертах знал ее. Но одно дело читать о пустыне в Москве, в Ленинской библиотеке, другое — здесь, рядом с песками, когда живой материал книги находится в нескольких километрах.
Я взял Коровина и потянулся за «Флорой Туркмении». Четыре тома в желтой бумажной, порядком потрепанной обложке лежали на подоконнике. Ими пользовался Калугин: определял неизвестные виды.
— Э, нет! — он отодвинул книги. — Это для вас пока запретное.
— Почему?
— По себе знаю: расстроитесь вконец. Здесь сотни видов. Начнете читать описания — в глазах зарябит: вообразите, что завтра в песках встретите их всех. А это не так. Особенно сейчас, летом.
Он поднялся, головой задел лампочку, висевшую на длинном шнуре, привычно остановил
— Теперь оставляйте здесь чемодан, идите завтракать. Жить будете в отряде. Мы сняли у хозяина целый дом. Сами они летом по древнему обычаю обитают в кибитке, во дворе.
…Я лежу поверх спального мешка на глиняном полу в пустой комнате, читаю Коровина, делаю выписки, рассматриваю фотографии.
Уходит до горизонта, пропадает вдали песчаная зыбь бугристых песков, выставил свои «рога» одиночный бархан. А вот поникшие саксаулы на обарханенных вершинах песчаных бугров. И все это не только в книге — рядом, в считанных часах ходьбы от нашего дома.
Пустыня — неведомая, полная тайн — ждет меня. В открытое окно врывается ее дыхание. Надо готовиться к встрече.
Итак, завтра, еще не видя, не зная пустыни, я должен включиться в работу, включиться с ходу, немедленно. Иначе зачем же было соглашаться на Каракумы? Завтра я попаду на «белое пятно», на неведомую землю, на «терра инкогнита». Захочется сразу же узнать о ней как можно больше, начнутся метания от одного «чуда природы» к другому, начнутся лихорадочные записи, жадные сборы гербария — брать, брать, брать все, что попадется на глаза; все ведь незнакомое, все необычное, все видишь впервые. А со стороны с усмешкой будут наблюдать Калугин и неизвестные пока товарищи по отряду: ведь требуется работа, прежде всего работа.
Человеку приятно иметь право смотреть на другого чуть свысока. А тут новичок, первогодок, в пустыне впервые. Лицо, шея, руки бледные, не тронутые загаром. Может, еще кто вазелину предложит? Пожалуйста, мол, помажься, а то с непривычки можно обгореть… Так вот ни вазелина, ни ахов-охов, ни метаний, ничего этого завтра не будет. Я должен сразу поставить на место всех, готовых посмеяться надо мной, над моей неопытностью, незнанием, неумением. Пусть знают: к ним приехал прежде всего полевик, участник нескольких экспедиций. Трудностями, жарой, фалангами, скорпионами его не испугать. Навыками освоения незнакомой флоры он владеет неплохо. Эмоции умеет сдерживать. Восторги, междометия по поводу красот пустыни не для него. Это он оставляет третьекурсницам с биофака. Вот такие или подобные им и убоялись пустыни, наотрез отказавшись от рискованной поездки в Туркмению. А я-то знал, куда еду! Поэтому с первого же дня внимание свое надо взять в шоры, заниматься только необходимым, фиксировать только нужное для изысканий. Романтические, таинственные «черные пески» останутся в книге Коровина. А для изыскателя пустыня — прежде всего объект практических мероприятий. Пески имеют узкохозяйственное значение: пригодны или непригодны для выпаса овец; нуждаются или не нуждаются в закреплении травами и кустарниками.
Но смогу ли я вот так с первых же шагов ограничить себя? Вопрос! Разве не к этому готовился я еще в университете? Годами воспитывал в себе выдержку, характер, волю? Еще студентом-первокурсником купил себе большой календарь на деревянной подставке, с широкими полями, поставил на полочку возле кровати — чтобы всегда был на глазах. По дням на месяц вперед расписано было все, что должен сделать. Указаны подробно предмет, книга, страницы — «от» и «до». Это безотказно помогало. Листок календаря с утра смотрел на меня глазами крупных, четких букв, почти гипнотизировал, приказывал, заставлял.