Облака и звезды
Шрифт:
При свете костра стали рассматривать растения. Черкез придвинулся ближе. Правнук передавал ему гербарные листы. Легкие сухие пальцы старика слегка прикасались к листьям, стеблям, и Черкез по-туркменски называл растение.
Я отошел от костра, лег на остывший песок. Звезды сияли с неведомой на севере, пронзительной яркостью. Казалось, если присмотреться, увидишь слабые «звездные» тени от саксаулов на голых, тускло белеющих вершинах бугров.
Угли костра уже подернулись пеплом, еле мерцали в темноте. Хозяева ушли спать.
—
Из грузовика достали спальные мешки, похожие на огромные коконы, залезли в полотняные чехлы — решили спать на воле. Костя и его рабочие уже давно уснули в машине.
Итак, впервые в жизни я проведу ночь в песках. Подумалось: не посетят ли нас незваные гости, выползающие ночью, — фаланги, скорпионы, змеи?
Я поделился своими опасениями с Калугиным. Он вздохнул.
— А кто их знает… В песках, вообще в природе, зверье в отношении человека придерживается правила: «Не трогай меня, я тебя не трону». Скорпион, если его не придавить, никогда вас не укусит.
— А зачем же мне его давить?
— Это вы сейчас так говорите, а если уснете и он забредет к вам в мешок?
Я молчал. Может, пока не поздно, устроиться спать в кибитке или, на худой конец, в машине?
— И со змеями всяко бывает, — уже сонным голосом продолжал Калугин, — хорошо, если «стрелка» заползет, ок-илян. Это безобидная тварь. Укусит — ранка с полчаса пощемит, ну, потошнит вас слегка, голова закружится, вот и все. Чепуха. Вполне можно перенести.
— Лучше бы не переносить, — сказал я.
— Великая мысль… Но в песках водятся не только ок-иляны. Если ночью услышите свистящий шорох, вскакивайте, будите меня — я крепко сплю.
— Что за шорох?
— Его издает ползущая эфа: жесткие чешуйки тела трутся друг о дружку. Эфа — ночная змея, и очень злая: кусает всех и каждого ни за что ни про что. Если сразу не принять мер — конец, умрете в адских муках.
Калугин громко зевнул.
— А я, как на грех, даже марганцовку забыл. Видно, старость приближается, память сдает… — Он забормотал что-то невнятное уже сквозь сон.
Я понял: мне здесь не уснуть.
— Сергей Петрович, не перейти ли нам в кузов?
В ответ раздался храп — да какой! — многоголосый, с присвистом, с хрипом, с каким-то горловым бульканьем.
Я потрогал песок — он совсем остыл. Воздух тоже стал прохладным. Вставать не хотелось.
Над пустыней, над ее бескрайними песками от горизонта до горизонта сверкало, переливалось удивительное каракумское небо. Я нашел Медведицу, без труда различил знакомого еще со школы маленького Алькора — «Всадника». Он находился над яркой Мицар — средней звездой в хвосте Медведицы. По Алькору арабы в древности проверяли остроту зрения.
Звездные часы вселенной свершали свой медленный извечный ход. А эфа? Бог с ней! Неужели в такую ночь способна она укусить? Авось и у нее есть совесть!
Я проснулся на рассвете —
— Подъем! Двинемся, пока не жарко. Может, успеем пораньше закончить.
Хозяева уже встали. Мы простились с ними, разбудили геодезистов, наскоро позавтракали консервами и вышли в пески.
Восток быстро светлел. Только что в синем полумраке слабо проступали темные силуэты саксаулов, и вот уже облака порозовели. Над горизонтом показалось солнце.
Костя с помощниками зашагали на восток.
Пикет — струганый колышек с номером, возле которого остановились вчера, — белел на склоне бугра. Мы сделали отметки в полевых журналах, двинулись дальше.
На восток по-прежнему тянулся массив бугристых песков, покрытых травянисто-кустарниковой растительностью. Надо было уловить его контакт с участком развеваемых песков.
Я подымался на очередной бугор, когда заметил, что Калугин отстал.
— Что там?
— Идите сюда.
Калугин стоял посередине склона, покрытого илаком и редкими кустами селина. От одного из кустов тянулся недлинный песчаный шлейф. Резко выделяясь на зеленом фоне, он врезался в заросли илака.
Калугин поднял с земли несколько сухих овечьих «орешков». Я увидел: в песке «орешков» много, они редким слоем покрывали почти весь склон.
— Вот вам главная беда. Пастухи почему-то облюбовали этот участок. Овцы изо дня в день разбивали копытцами песок, уничтожали дернину илака. Потом включился ветер. Видите — почти все язвы выдувания возникли на северном склоне. Летом здесь преобладают северные ветры. Они и обрушились на ослабленный выпасом склон. Развеваемый песок откладывается пока невдалеке, возле ближайшего препятствия — куста селина. Песчаный шлейф растет, надвигается на илак, на кустарники.
Кое-где шлейфы сомкнулись с голыми вершинами, образуя сплошной желтый фон сыпучего песка. Захватив склоны, песок хлынул в котловину. Узкими длинными потоками он спускался вниз, заживо погребая на своем пути зеленую поросль илака.
Мы перебрались через перемычку западного склона, и нас вдруг окружило «мертвое царство». В соседней котловине растений уже не было. Только на вершинах стояли старые саксаулы. Это были «последние могикане». Саксаулы еще долго продержатся, но поросли не оставят — ее заметет песком.
Спустились в котловину. Я стал рыть шурф, чтобы узнать глубину наметенного слоя. Вдруг лопата зацепилась. Я с силой поддал вверх и выбросил наружу коричневое корневище. Илак был погребен на глубине семидесяти сантиметров. Мы осмотрели корневище. Оно было мертвым, но еще не разложилось — катастрофа произошла недавно.
Теперь надо было точно установить площадь развевания, сфотографировать обарханенные склоны. Но тут у края желтой котловины я увидел зеленое пятно. Оно буквально «кричало» на унылом фоне.