Облеченные в облако
Шрифт:
На Дёмин солдатский взгляд в ней было не более обольщенья, чем в боевом слоне.
– Привередничаешь, касатик, - правильно понял его мнение одноглазый.
– Каких же тебе киприд?
– У него, наверно, глаза болят. Не видит в бабе прекрасного, - сказал Селяныч.
– Мы б тебе зренье поправили, да окулист у нас околел в прошлом году.
– Ну, не хочешь - не надо, - не стал настаивать предводитель.
– Она жалеет только желающих. Скажи мне, добрая молодица, хочешь ли себе такого бойца?
–
– Молчит-молчит, да как скажет, - с досадой сказал Невзор.
– Уведите ее.
– Пытать-то о чем будем?
– напомнил Селяныч. По-видимому, он был правой рукой предводителя, потому что его тоже слушались. Насколько вообще могли эти хамы слушаться и повиноваться.
– А давай-ка у народа спроси.
– Эй, народ! Вопросы к пришельцу есть?
Общество разом загомонило.
– Они спрашивают: плавать или летать умеешь?
– Летать...
– хмыкнул Дема, вспомнив полет на помеле.
– Хотят знать, чей и откуда?
– С земли, - отозвался Дёма.
– Врешь, - немедленно парировал такой ответ одноглазый.
– Невозможно, чтобы с земли. Туда - сколько хочешь сбрасывай, а обратно - не смей, ходу нет. Даже за край никто не заглядывал. Да и не видно все равно ничего в тумане.
– Хочешь верь, хочешь нет, а оттуда. На летательном аппарате прилетел.
Хамы опять загомонили, перебивая друг друга.
– Спрашивают: чего умеешь?
– А я не сказал? Летать, - огрызнулся Дёма, поражаясь однообразию вопросов.
– Это нам проверить недолго, - сказал с угрозой Невзор.
– Тут многие поначалу противятся. А потом обнаруживают в себе таланты и летать, и петь. Арию Ариэля с искренним воплем. С летальным исходом в конце.
– Какие фокусы, песни знаешь? Анекдоты? Пляски? Истории? Можешь страуса изобразить?
Клоуна из меня сделать хотят, оскорбился Дёма. Чтоб зрелища им показывал. Театр представлял. К Аркадию у них ни вопросов, ни претензий не было. Аркадий и не высовывался, держась несколько сзади, за Дёминой спиной.
– Аркадий Иваныч!
– вскричал человек, минуту назад вышедший из-за осин и выделявшийся из толпы тем, что был брит.
– Опять попался никак?
В руке его была опасная бритва, которую он между делом правил о Дёмин ремень, намотав его на кулак. 'Уже успели загнать мое имущество', - подумал Дёма.
– Тупей!
– узнал его Аркадий и поначалу обрадовался.
– А мы считали, что ты в Аиде уже!
– Он рванулся навстречу, по-видимому, соплеменнику, но его удержали. Бритый в ответ на этот порыв шарахнулся и попытался укрыться в толпе.
– Постой-постой, - догадался Аркадий. Он изменился в лице.
– Так это ты хамам нас передал?
– А ты думал, я всю свою
– А я и не знал, что его Тупеем зовут, - удивился Невзор.
– Имиджмейкером нам представился. Только Имиджмейкера выговорить никто не мог, кроме меня. Так мы его Вареным зовем.
– Этот странствующий парикмахер, - сказал Дёме Аркадий, - некоторое время при нас жил. А теперь видишь, к этим переметнулся.
К этому брадобрею стоило приглядеться внимательней. Дёма и пригляделся. Всё лицо и шея Тупея были в прыщах и пупырышках, что подчеркивало сходство с кожей вареной курицы. Видимо, его профессия в этом племени была невостребованна. И чтобы квалификацию не потерять, ему приходилось обслуживать себя. Даже брови его были выбриты. Не говоря уже о голове, вылизанной до блеска.
– Да и ну вас с вашей цивилизацией и культурой, - продолжал цирюльник.
– Для счастья есть более короткий путь.
– И какой же?
– спросил Аркадий.
– А вот такой. Есть идея на этот счет.
– Скажи-скажи, - подбодрил его одноглазый.
– Он и мне вбил в голову эту идею. Сидит теперь, словно гвоздь.
Видимо, были у него веские основания не доверять парикмахеру. Вероятно, он полагал, что тот идеями голову ему пудрит. А посему мнение людей посторонних было ему кстати.
– Так, ведем изыскания, - неохотно сказал Тупей.
– Это он насчет кровеносной артерии, желательно магистральной.
– Ну да, добраться до главной драконьей артерии да подрезать ее. Аккуратно, конечно. Да присосаться всем ихним племенем.
– Враз все счастливыми станем, - захлебнулся мечтой предводитель. Глаз его затуманился, как будто уже присосался и сделался пьян.
– Не исключая больных и блаженных. Надоело детское питание - молоко да кисель. А за страусом бегать - то и дело сами в азарте охоты в ямы валимся. На одного страуса - трое-четверо наших. Да вы и сами знаете, каковы неожиданности от этих ям.
– Кровью его питаться будем, - развивал идею цирюльник.
– Тогда рай и наступит для всех. Не надо охотиться да трудиться, да ссориться из-за кормежки. А культуру... Нужны нам эти условности?
И он рубанул воздух отточенным лезвием, действуя им, словно бритвой Оккама, отсекающей лишние сущности.
Аркадий несколько приуныл. В мечтах и посулах брадобрея вызревала философия новых времен. Что он мог противопоставить такой прагматичной, удобной во всех отношениях парадигме? Идея неопровержимая. Эта бритва - клинок золингеновской стали - так же преждевременно выглядела в привычном ему раю, как и совковая лопата, и возможно, что занесло их сюда одним ветром.