Обнаженная модель
Шрифт:
После окончания работы симпозиума, мэр Хайдубёсёрменя и секретарь горкома партии открыли выставку картин художников. На вернисаж съехались жители окрестных городков, сел и хуторов. Местные крестьяне прибывали целыми семьями, на огромных телегах, запряженных парой лошадей венгерской породы. Эта боевыелошади, как и венгерские длиннорогие быки, в древности вместе с венгерским народом покинули места их обитания на Южном Урале, и чудом сохранились и размножились на новых местах, сохранив свою породу и дойдя до наших дней в первозданном виде.
Крестьяне приезжали на выставку как на народный праздник или ярмарку, со своим вином, угощением, пирогами, национальными музыкальными инструментами. Девушки были одеты
Поражала чистота и ухоженность городского парка, можно было в любом месте сесть и даже прилечь на травку не опасаясь, так словно здесь никогда и никто не сорил и не пачкал.
К концу симпозиума я написал картину «Помню тебя, Венгрия». В ней изобразил корчму с тщательно выбеленной печкой в углу. В черной пасти очага мерцающие красные угольки, потолок из мощных темно-коричневых бревен, горящая ярким светом керосиновая лампа, осветившая стол из свежеструганных досок, за которым мадьяры, усатые, с гривой седых волос, в национальных одеждах, в вышитых белых рубахах и овчинных безрукавках, пьют вино из больших глиняных кружек. На первом плане, перед корчмой, холодным темным пятном я написал мчащийся табун венгерских лошадей с развевающимися на ветру гривами. В правой части картины изящный ствол платана, словно обнаженное упругое тело молодой женщины, ветви которого, подобно длинным рукам, протянутым к свету, нависли узорчатыми листьями над освещенным столом. Из синевы ночи ветви врослив ярко освещенную корчму. Теплый, золотистый тон ярко освещенного пространства и холодная синева ночного неба, создавали цветовую напряженность и драматургию.
На картину «Помню тебя, Венгрия» обратили внимание зрители, были желающие приобрести ее, предлагая большие деньги. Мои коллеги по симпозиуму уговаривали меня продать ее, но я этого не сделал, т. к. в Союзе художников меня жестко предупредили, что в Венгрии частным лицам продавать свои картины нельзя. Продать ихя имел право только официальным чиновникам, представлявшим Министерство культуры, или музеям. Как советский человек, я отдал эту картину в ратушу города Хайдубёсёрмень. Остальные художники бойко торговали своими произведениями, не опасаясь последствий.
После
— Я поднимаю бокал за красоту женщин Венгрии и за трудолюбивую мужскую половину.
Мой тост очень понравился жене и дочери секретаря горкома. Они захлопали в ладоши, подошли ко мне, выпили со мной на брудершафт, закончив долгим поцелуем. Следом подошел сам секретарь, улыбаясь, подсел ко мне, налил паленки, обнял меня и на довольно сносном русском языке сказал:
— Спасибо тебе, своим тостом ты такой подарок сделал нашим женщинам, они ведь у нас не блещут красотой, но ты знаешь, как поднять настроение дамам.
— Где вы так хорошо научились говорить по-русски? — Спросил я.
— В Москве. Я окончил Высшую партийную школу, на Миусской, — он тяжело вздохнул и продолжил:
— Вот русские женщины, действительно красавицы, давай выпьем за них.
Мы чокнулись и выпили. Секретарь горкома негромко продолжил:
— Я мечтаю вновь побывать в Москве, но для меня есть только один путь: добиться поступления в Академию общественных наук, ту, что недалеко от Площади Восстания, попасть туда очень трудно. Я не теряю надежду, и каждый год пишу в наш ЦК заявление. Но, пока, никакого ответа.
Мы выпили еще по стопочке.
— Твоя картина очень понравилась мэру города, повесим ее в ратуше. А твою вторую — «Туркменская свадьба», у тебя приобретет музей города Дебрецена. Здесь сейчас их представитель, он к тебе подойдет и все скажет. Желаю успеха.
На прощание мы обнялись, и он вернулся к своим дамам.
После поездки в Венгрию, меня пригласила к себе референт по живописи Союза художников Маргарита Хламинская. Встретив меня в кабинете, окна и двери которого были, как всегда открыты, она сказала:
— У наших секретарей Союза есть мнение, что пора издать подборку твоих картин. Предисловие к изданию напишет сам главный редактор журнала «Творчества» Юрий Иванович Нехорошев. Он сказал, что давно прослеживает твой творческий рост, и уже немало статей написал о тебе в журнале «Творчество», а также в газете «Советская культура». Я советую тебе сходить в редакцию, где сидит Нехорошев, его кабинет — на первом этаже. Пройдешь через кинозал, спустишься по лестнице вниз, и справа по коридору — его дверь. Ты иди, а я ему сейчас позвоню.
Так я впервые познакомился с Юрием Ивановичем Нехорошевым.
После беседы о предполагаемом издании я понял, что публикация в печати дело очень хлопотное и затяжное. В те годы расходы на издание монографий и брошюр брало на себя издательство «Советский художник». Очередь из известных, маститых живописцев, годами дожидавшихся выхода в свет изданий об их творчестве, была немалой. Юрий Иванович сказал:
— Вопрос об издании «чего-нибудь о тебе», как сказали в секретариате, решен, я с удовольствием напишу вступительную статью, материала у меня достаточно. Только вот в чем вопрос, что это будет? Небольшая книга в мягком переплете из серии «Новые имена» или буклет открыток. Это ты должен решить с директором издательства «Советский художник» Владимиром Викторовичем Горяиновым. Поэтому, прямо сейчас же дуй к нему в издательство, на улицу Черниховского, я ему позвоню, он тебя примет.
Я поехал в издательство «Советский художник». Владимир Викторович очень симпатичный человек приятной наружности рассказал мне о тех трудностях, которыми сопровождается печать изданий о художниках. Для меня это не было новостью, я был уже подготовлен Юрием Ивановичем. В конце беседы Горяинов сказал:
— Если запустить книгу о вас в серию «Новые имена», то придется набраться терпения и ждать в порядке живой очереди три, четыре года.
— Юрий Иванович меня предупредил, что придется ждать, но, что столько лет, мне и в голову не приходило.