Обнулись!
Шрифт:
– Я знал, что ты еще попылишь! Что же ты, козлик, после отсидки не объявился? Гасишься?
– прищурился полковник.
– Так точно, - кивнул Роман и улыбнулся.
– Зайти можно?
– Давай, - Дунаев развернулся и направился вглубь квартиры, - дверь закрой за собой.
– Боишься кого?
– спросил Роман, выполняя просьбу.
– Я?
– зашелся смехом и кашлем полковник, - кого мне бояться? А вот ты - боишься, поэтому и запираемся.
– Ты же знаешь меня...
– начал Пластинин.
– Знаю, вот и говорю, что зря не боишься. Боялся бы, и с судьбой
Роман, разулся, повесил на крючок куртку, все это проделал в темноте - этот коридор и прихожую он помнил досконально. Просторные комнаты, узкие коридоры, высокие потолки. Такие высокие, что обои клеили на три четверти, а остальную площадь белили вместе с потолком. На полу - затертый хрустящий паркет елочкой.
Подумал, что полковник сильно сдал за последние годы. Когда они виделись? На зоне. Дунаев приезжал навестить его, привез продуктов, сигареты, чай... Потом они переписывались какое-то время, но оба были не из тех мужчин, что готовы изливать перипетии жизни в эпистолярном жанре.
А почему он шаркает ногами? Почему дрожат руки? И половина лица словно парализована... инсульт. Хотя говорит вроде почти без искажения. Натренировался?
– На кухню проходи, - крикнул полковник.
Роман последовал за Дунаевым.
– Сейчас чай заварю, посиди пока.
Роман поморщился, было как-то стыдно видеть таким бывшего начальника, на силу, выдержку и дух которого он так часто равнялся в прошлом.
– Давай я, Виталич...
– попробовал предложить он.
– Сидеть!
– неожиданно громко рявкнул полковник, разворачиваясь к Роману.
– Ты что же тут надумал, паршивец? Какой-то засранный инсульт из меня калеку беспомощного сможет сделать?
Пластинин упер взгляд в пол, его опять отчитывали, словно только что выпустившегося из института лейтенантика. Краем глаза он видел, как затряслась рука полковника.
– Никак нет, - пробурчал он в оправдание.
– Не слышу!
– Никак нет, товарищ полковник. Никакой засранный инсульт не сделает из вас беспомощного калеку!
– То-то же, - Дунаев испытующе посмотрел на Романа, потом заметил, как сильно трясется рука и убрал ее за спину. Затем открыл шкафчик и достал оттуда пачку с простым черным чаем - пачка в руке тряслась и громко шуршала чаинками.
Роман заметил, что полковник использует только одну руку, именно ту, которая тряслась, вторая же ниточкой свисала вдоль туловища.
Дунаев открыл пачку и насыпал заварки в заварочник с потертым изображением цветов на пузе. Затем взялся за старый эмалированный чайник с запечатленными языками копоти от спичек, стоящий на плите. С трудом поднял его одной рукой, поднес к заварочнику и попытался наклонить - чайник заходил ходуном, струя воды принялась заливать стол и все, что на нем стояло. Досталось и пачке с чаем, и лежащей рядом тряпке, и бутерброду с тонким ломтиком колбасы.
Наконец, чайник вырвался из руки полковника и с грохотом обрушился на стол, зацепив при этом своего младшего брата - заварочник - и отколов ему бок.
– Твою мать!!!
– закричал полковник, неловко отстраняясь от стекающей со стола горячей воды.
Пластинин в этом момент
– Виталич, бухал вчера что ли? Руки ходуном ходят.
Полковник тяжело дышал через расширившиеся от ярости ноздри. Посмотрел на Пластинина влажными глазами. Долгий взгляд, тяжелый. Процедил:
– Я на пенсии, мне можно, - отошел к холодильнику, не спеша открыл дверцу, достал бутылку водки.
– Похмелиться не поддержишь? Раз уж с чаем не заладилось?
Роман совсем не хотел пить, но спонтанный спектакль нужно было продолжать. Он сел за стол, примирительно сложив руки перед собой.
Полковник достал стопки, налил водки, критично осмотрел залитый водой бутерброд с колбасой, признал его годным к употреблению и положил перед Пластининым. Затем сморщился, выругался и полез в холодильник. Позвенел там банками, пошуршал пакетами, снова выругался и достал банку с солеными огурцами. Содержимого в ней оставалась только половина, Роману показалось, что сверху на ветках укропа, плавающего внутри, он видит плесень, но промолчал.
Наконец, Дунаев уселся на табуретку напротив Романа.
– Ну что, Виталич...
– Да к хренам собачьим все, - вздохнул полковник, улыбнулся и выпил не чокаясь. Потом крякнул, достал вилкой огурец, понюхал его и отправил в рот, стараясь сдержать отвращение.
Роман еще раз осмотрел кухню: старые занавески с парой жирных пятен снизу, несколько немытых кружек распиханных по углам столов, слабо различимый, но все-таки присутствующий запах затхлости.
– Виталич, а где твоя супруга?
– спросил Пластинин, хотя уже понимал, что могло быть причиной запущенности квартиры и инсульта Полковника.
Дунаев покрутил в руках пустую стопку, потянулся было к бутылке, но одернул руку.
– Ни газа нельзя, ни табака...
– вздохнул он.
– Рак у Катерины Андреевны случился. Кто бы мог подумать, ведь никогда не курила, не пила, до последнего даже чувствовала себя хорошо. Не повезло. Вот где справедливость, Пласт, а?
– На том свете, Виталич, - пожал плечами Роман, не настаивая на своем утверждении.
– Давно?
– Почти год как...
Роман знал, что у Дунаевых не было детей, значит полковнику все это время приходилось тоскливо и одиноко. Хотя и дети далеко не гарантия веселья и заботы. Вон, Стефания, как только не поседела за то время, что Маша в коме провалялась.
– Ладно, лучше ты расскажи, как живешь?
Роман грустно улыбнулся, почесал отросшую бороду и принялся за рассказ. Перед полковником не было смысла лукавить или недоговаривать. Роман бесконечно доверял ему, да и откровенность в таком деле - лучший путь к взаимной честности.
Дунаев искренне увлекся историей. Роман, конечно, начал с последних лет на зоне. Рассказал, как он решил сменить ориентиры в жизни, как копил очки характеристик, как пребывал в апатии некоторое время. Ему казалось, что чем мрачнее будет выглядеть его собственная жизнь, тем полковнику будет проще на нее отвлечься. А врать здесь и не надо было.