Оборотная сторона героя

Ясинская Марина Леонидовна

"Четверых? Когда это я? Хотя, если их и впрямь около пятидесяти по полю боя шастает…"

– И вот наш отец, повелитель Илиона, прислал нас сюда просить тебя не участвовать более в боях. Зачем тебе город? Всем известно, что золото тебе не нужно, что не ради богатства ты бьешься– только ради славы. А ей ты себя уже покрыл. Отойди от боев, и отец наш отдаст тебе дочь свою, Поликсену, – закончил Полидор и вытолкнул перед собой до этого момента стоявшую позади них фигуру. Сдернул с её головы капюшон, и по белой ткани хитона рассыпались длинные русые пряди, скрывая лицо.

На долгую минуту в шатре воцарилась глубокая тишина. "Можно гарем открывать, честное слово", – хмыкнул про себя Илья. Везет же Ахиллу – на него со всех сторон так

и сыплются царские жены и дочери: сначала Брисейда, потом предводительница амазонок, затем дочка Агамемнона, хотя он её и не видел, теперь вот – дочь Приама… Было бы смешно, если не было бы так грустно. Неправильно истолковав молчание Ильи, Паммон подошел к девушке и, бесцеремонно схватив за волосы, запрокинул голову, чтобы Илья мог оценить лицо. Поликсена крепко зажмурилась.

– Неужели не нравится?

Илья по-прежнему молчал, задумчиво глядя на дочь Приама. Не заметивший на лице прославленного воина ни следа интереса, Паммон потянулся к фибуле, скрепляющей концы хитона на плече девушки.

– Хватит, – резко приказал Илья. – Уходите. И тело Троила тоже можете забрать.

Братья переглянулись.

– Так ты принимаешь предложение нашего отца?

– Я подумаю.

– И когда нам твоего ответа ожидать?

"Да когда же они, наконец, уберутся?", – внезапно вскипел Илья. – "Что им ещё от меня надо?"

– Не знаю, – раздраженно передернул плечами он. – Через несколько дней я пришлю вам кого-нибудь, мы встретимся и поговорим.

Троянцы, как по команде, склонили головы и развернулись.

– Эй, вы ничего не забыли?

Сыновья Приама непонимающе уставились на Илью.

– Сестру свою забирайте.

Илья заметил, что Поликсена подняла голову и с надеждой уставилась на братьев.

– Она остается тебе, – покачал головой Паммон.

– Я же сказал, что ещё ничего не решил.

– Пусть будет она у тебя в залог наших намерений.

"Да что это, чёрт побери, такое?" – взвился Илья, вскочил на ноги и яростно рявкнул:

– Я сказал – забирайте сейчас же!

Шатер опустел. Илья, тяжело дыша, смотрел на тлеющие угли треножника. Что с ним происходит? Откуда эта злость, эти непонятные вспышки ярости? Почему его всё так раздражает? Снова накатила волна слабости и усталости. Илья тяжело опустился на жёсткий дифф и натянул на себя пару шкур – его знобило. "Я просто простыл, – сказал он сам себе: – Я отосплюсь, и мне станет лучше". Ему казалось, что до прихода сыновей Приама он думал о чём-то важном… что почти понял что-то… Но никак не мог вспомнить, что это была за мысль. * * * Когда по отделению дежурил Пингвин, на происходящее в камере временного заключения обычно обращали мало внимания. Но в этот раз пришлось сделать исключение – уж очень подозрительная установилась тишина после громких криков и воплей. Поправляя сползающий с круглого животика ремень, Пингвин не спеша направился к приемнику-накопителю. И застал там следующую картину. На полу в живописных позах, будто игрушки, разбросанные небрежной рукой, валялись все визитёры отделения: два мелких драгдилера, один наркоман (впрочем, он валялся с тех самых пор, как его привезли), четверо местных драчунов, разбуянившийся сантехник из соседнего ЖЭКа, а также Корж с приятелями, доставленные сюда не по причине каких-либо нарушений, а исключительно с целью материальной выгоды, то есть выкупа. И только двое не валялись на полу. Один, угрюмый молчаливый мужик, которого привезли сюда несколько часов назад с Серёгой Ломцевым, очень прямо сидел на скамье, а второй – Афоризмыч, бомж со щегольской бородкой и интеллигентным

прошлым, сидел на полу, старательно вжимаясь спиной в решетку, и старался без надобности не шевелиться. Постоянного посетителя "отеля Обезьянник", как бич торжественно именовал отделение, Пингвин сегодня впервые видел протрезвевшим. Совершенно из ряда вон выходящее событие – щедро пересыпающий свою речь афоризмами Афоризмыч всегда находился в состоянии "выпимши". Бесцеремонно ткнув носком тяжелого ботинка в прутья решетки, Пингвин спросил:

– Афоризмыч, чё такое?

Бич медленно, очень медленно повернул голову в сторону Пингвина и, не сводя глаз с молчаливого мужика, сидящего напротив, тихо сообщил:

– Головоломка была.

– А из-за чего?

– Как говорится, есть категория людей, которым кажется, что их недостаточно уважают, когда им не выказывают особого обожания.

Пингвин ткнул носком ботинка уже не в прутья, а в спину Афоризмычу. Ткнул без злобы – к бомжу в отделении привыкли, порой он их даже забавлял.

– Интеллигент, мать твою! Говори по-человечески!

Афоризмыч укоризненно посмотрел на "начальника" и сообщил:

– Интеллигенция есть ругательное слово.

Это Пингвин от бича слышал часто. Настолько часто, что даже запомнил авторство высказывания – Маяковский.

– По морде дать? – деловито осведомился он у бомжа.

Афоризмыч немедленно сообщил:

– Да вон тот мужик с Коржом не поздоровался, когда их сюда доставили. Ну, Корж и пристал: "Ты чё, не местный? Не знаешь, кто я такой?" А тот всё молчал и молчал. Вот так, слово за слово… Ну, то есть, не слово за слово, потому что вот он-то и слова не сказал, но Корж завёлся. А потом, как говорится, кровь ударила в голову одному, а пошла из носа у другого. Ну, то есть, у других.

– Почему у всех?

– Наверное, за компанию.

– А тебя тогда он почему не тронул, раз, говоришь, всех бил?

– Как говорится – зачем со мною драться? Я сам лягу на пол и сам сосчитаю до десяти.

Пингвин покачал головой и оценивающе осмотрел стонущих на полу ребят Коржа. Корж, хоть и был всего лишь шестеркой на побегушках, но зато на побегушках у очень значительной персоны. Потому, по сути, был не просто шестёркой, а шестёрищей. И ребята с ним ходили очень крепкие, уж что-что, а морду набить могли любому, не только группой, но и поодиночке – запросто.

– Значит, это он один их всех, да? – задумчиво переспросил Пингвин, предпринимательские инстинкты которого встрепенулись в пока еще неясном ему самому предвкушении, и принялся прогуливаться вдоль камеры. Смутная мысль все больше и больше облекалась в конкретную форму.

Нет, конечно, курочка по зернышку клюет, и тише едешь – дальше будешь – тьфу ты, Афоризмыч, всё-таки, пагубно влияет, уже и думать афоризмами начинаешь. В общем, основным принципом жизни Пингвина всегда была разумная осторожность: бери понемногу, жадность ведь и сгубить может. Корж, когда в себя придет, отстегнёт ему, Серёга Ломцев занесёт, да и за ночной разъезд он уже собрал себе кое-какую сумму. И вчера так было, и завтра так будет. Потихоньку, не спеша – так и наберёт себе на… На что он себе набирал, Пингвин не задумывался. Ему просто нравилось набирать – медленно, но верно. И мысль о рискованных безумствах никогда не приходила ему в голову, но тут…

Эх, была-ни была, в конце концов, он ничем особо не рискует. По крайней мере, на первых порах. А потом видно будет. Правда, нужно бы сначала заручиться согласием будущего участника… Пингвин покосился на расцветающих синяками товарищей Коржа и на миг засомневался. Потом махнул рукой: довод в виде пистолета уговорит кого угодно.

Ещё немного посомневавшись, он достал сотовый:

– Это Агапов Антон звонит, из сто второго. Слушай, отборочные туры уже прошли или я ещё успею?.. Да у меня тут появился один кандидат на примете… Уже сегодня?.. Спортзал ПТУ? А где?.. Свиблово… В девять. Ладно, спасибо… Не знаю, сам посмотреть хочу – это, типа, тёмная лошадка… Ага, давай, до вечера… Эй, Афоризмыч, – задумчиво постучал Пингвин по решетке, убирая сотовый в карман, – Выдай-ка чё-нибудь этакое про риск. Ну, кроме шампанского, ясен пень.