Оборотная сторона героя

Ясинская Марина Леонидовна

Следом показалось ещё четверо. "Видимо, так самая делегация, в которой говорил Гильермо", – констатировал про себя конквестор, быстро, но внимательно оглядывая своих попутчиков. Вот щуплый мужчина в очках, суетливо регулирующий длину ремня безопасности. Видимо, боится летать. Вот невысокая кругленькая женщина, деловито достающая айпад. Небрежно крашеная блондинка с журналом в руках, сетующая на что-то идущей позади высокой черноволосой девушке. А та…

Арагорн охнул от неожиданности. Четвёртой оказалась Алессандра. * * * Внезапный визит нагрянувших ранним утром ОМОНовцев напугал семейство Алмазова. Непривычные к подобным передрягам, не имевшие проблем с законом, никогда раньше не пересекавшиеся с правоохранительными органами, цыгане были взбудоражены и растеряны. Только у Тагира хватило хладнокровия заметить, что, помимо ОМОНовцев, выспрашивавших о перестрелке в Раменском и направо и налево раздающих подписки о невыезде, в их дом пришло ещё двое мужчин в гражданке. И вот они-то не ограничились протокольными вопросами. Собственно, их и Раменское не особо интересовало. Их интересовал мужчина,

назвавшийся, по словам Лекса, Ахиллом. Эти двое, совершенно одинаковые – черноволосые, темноглазые, собранные, с цепкими взглядами и экономными жестами, выспрашивали об Ахилле с настойчивостью инквизиторов. К счастью, эмоциональное возбуждение, владевшее всеми без исключения членами общины, помогло отвертеться – цыгане врали, конечно, неубедительно, но их нервные жесты и взгляды можно было списать на недавний стресс. Тагир понимал, что это сработает только раз. Когда с допросом явятся снова – а то, что эти двое явятся, не вызывало у барона сомнений, отвертеться не получится. Кто-нибудь из его цыган выдаст себя. Значит, Ахилла надо спрятать. Причем там, чтобы об этом знало как можно меньше народу – тогда им и при желании нечего будет выболтать. В этом ему с готовностью предложил поспособствовать Богдан. Заинтригованный загадочной личностью Ахилла, откровенно поражённый его бойцовскими навыками, высший класс которых он успел оценить в интенсивной переделке в Раменском, где этот незнакомец с одним только ножищем сумел вывести из боя столько людей Глушителя, Богдан настойчиво рекомендовал вывезти Ахилла поскорее и предложил хорошее укрытие. Тагир дал добро – под присмотром более опытных в таких делах цыган Ахиллу будет безопаснее, чем у него в доме. Мысль о том, что собственные родственники, безусловно, узнавшие постриженном и перекрашенном Ахилле того человека, чей портрет транслируют едва не по всем каналам, решат воспользоваться большой наградой, Тагир от себя гнал. Если не верить собственной родне – тогда кому же вообще верить? Родня – это основа основ. Если она рухнет, то и на всем мире можно будет поставить крест. И потому на следующий день Ахилла тихо и незаметно вывели из дома Алмазовых. С ним отправили Гили – кроме Лекса, только она одна могла хоть как-то с ним объясниться, да и сам молчаливый хмурый незнакомец, похоже, питал к ней определенную слабость. Выражалось это, впрочем, не в каких-то особых знаках внимания, а лишь в том, что смотрел он на неё взглядом ровным и спокойным, а не зверино-настороженным, как на всех остальных. Тагир отправил Гили со спокойным сердцем – парень её в обиду не даст, а она спокойно довезёт его до места назначения. Когда дочка с незнакомцем покинули его дом, барон медленно, нехотя вернулся в просторную гостиную, где уже собралась сходка, и его ждали для серьёзного разговора. Он знал, о чём они будут говорить. О несостоявшейся сделке младшего сына. Об оружии. О том, сколько выгоды это им принесёт. О том, какие открываются перспективы. О том, что это дело надо непременно продолжить. Тагир также знал, что не изменит своего решения – если родичи решат взяться за бизнес по продаже оружия, он, как и обещал, отправит сына воевать. Знал, что его средний сын Джура не скажет и слова поперёк – пойдет и подаст заявление на контрактную службу, как велит отец. Знал, что несогласные с ним семьи уйдут, что их община уменьшится. Барон знал, как пройдет разговор, но вопреки всему надеялся, что ошибается. ГЛАВА 10

– Нет, ты глянь, что творится! – перебинтованный Ломец буквально прилип к окну "десятки", которой был вынужден перебиваться после неприятного инцидента с любимым "Хаммером".

– Ну, чего опять? – вяло осведомился перебинтованный Ренат. Он здорово устал от бесцельного мотания по пригородам и области, но другого способа разыскать пропавший "КамАЗ" и Ромыча с Моментом никому из их компании не пришло в голову.

– Да ты сам посмотри, – ответил Ломец и кивнул на какую-то парочку, бредущую по тротуару. И прикрикнул на сидящего за рулем Бюргера: – Притормози-ка… Ренат, ты на рожу, на рожу гляди! Да не на тёлкину, а на этого… Ну, представь только, что у него волосы светлые и до плеч…

Через несколько мгновений трое из пяти пассажиров недоуменно любовались лицами Ломца и Рената, на которых самым причудливым образом сочетались радость, озлобленность, опасение и какая-то угрюмая и обреченная решимость. Эти трое не являлись ветеранами неудачных встреч с наглыми кексами и потому не могли разделить чувств, охвативших их перебинтованных товарищей.

– Это он, тот гомик, – мрачно констатировал Ренат и непроизвольно потрогал заклеенный пластырем перебитый нос.

– Он, – не менее мрачно подтвердил Ломец и потянулся рукой к перебинтованной макушке. Этого урода он узнал, хоть тот и постригся и перекрасился. Думал, небось, что так его не опознать. Просчитался, придурок.

– Кто – он? – поинтересовался сидящий за рулем Бюргер.

Ломец с Ренатом переглянулись и одновременно поморщились.

– А, – заржал догадливый водитель, поворачиваясь к Ломцу, – Это тот крутой кекс, который тебя два раза отделал, да?

– Нет, – буркнул он, – Это гомик, который был с тем кексом в пробке, ну, во второй раз.

– Такой же крутой?

– Э-э, – Ренат приложился к носу, который ему расквасил как раз этот гомик. Потом вспомнил, как выбил из него дух другой кекс при первой встрече, и решительно заявил: – Нет, этот не такой крутой.

– Так в чем дело, – обрадовался Бюргер, – Нас – пятеро. – Покосился на забинтованных товарищей и ухмыльнулся, – Ну, хорошо, четверо, вы двое избитые сойдете за одного целого… А этот – один, тем более, вы говорите, вовсе не такой крутой. Пошли, всыплем ему как следует.

И, не дожидаясь ответа, первым выскочил из машины. "Урод мелкий, перед старшаком выслужиться хочет", – скривился Ломец и едва не плюнул вслед Бюргеру. Он давно уже замечал, что Костя Бюргер мечтает привлечь к себе внимание Хохломы и метит занять его, Ломца место. "Будет потом хвалиться, что лично разобрался с крутым кексом, который отделал самого Ломца… Ну уж нет!" И, подстегнутый этой мыслью, еще мгновение назад сомневающийся в том, а не проехать ли, от греха подальше, мимо, Ломец вывалился из машины. А за ним – и остальные: Эдик и Димон – с энтузиазмом, Ренат – с явной неохотой. Завязавшаяся

на заснеженном тротуаре драка развивалась совсем не так, как самоуверенно представляла себе это сторона, обладающая численным преимуществом. Как водится, дело началось с неторопливого окружения жертвы и обмена между собой разными репликами, призванными не только деморализовать "объект", но еще и себя раззадорить, чтобы получить от происходящего максимум удовольствия. Парень не реагировал ни на какие вопросы и подначки – будто глухой. Не похоже, что он узнал Рената с Ломцом. Но, что самое удивительное, он не выглядел ни испуганным, ни даже самую малость обеспокоенным. Единственным проявлением хоть каких-то эмоций с его стороны был внимательный взгляд, которым он провожал свою спутницу, поспешно удалявшуюся с места происшествия. Ломец и его команда на девчонку не обратили внимания, пусть идет, им сейчас не до того. И лишь когда девушка скрылась за углом, мужик снова неторопливо перевел ровный, ничего не выражающий взгляд на окруживших его парней. Это бронебойное спокойствие подействовало на нападавших как-то обескураживающе, и неприятное сомнение противным холодком пробежалось по их спинам. Однако явное и значительное численное преимущество вселяло в них уверенность в исходе драки, и потому, не мешкая далее, они скопом навалились на стоявшего перед ними парня. И уже через несколько мгновений обнаружили, что "жертва" извлекла откуда-то огромный тесак, больше похожий на короткий меч, умело расчистила вокруг себя пространство, а потом принялась уверенно резать нападавших. Ренат осел на землю, держась рукой за пораненное плечо, Бюргер тихонько подвывал, с ужасом разглядывая хлещущую из ноги кровь, Эдик спешно похромал к машине, за которую уже спрятался Димон, а сам Ломец осторожно ощупывал заплывающий глаз. И снова, в который уже раз за последние несколько дней, значительное численное преимущество вдруг перестало казаться Ломцу таким уж бесспорно решающим залогом победы. Более того, перебинтованный Ломец со всей ясностью и обреченностью осознал, что скрутить этого урода им не светит. Он один разделается с ними со всеми, как бы ни желал не соглашаться с этим элементарный здравый смысл, уверяющий, что у одного против пятерых шансов просто нет. Похоже, единственный способ расправиться с этим кексом – пристрелить. Пристрелить просто руки чесались, но на этот счёт Хохлома выразился совершенно ясно – никаких несанкционированных убийств, ему лишней головной боли не нужно… Драка, тем временем, неумолимо приближалась к ставшей для Ломца последнее время закономерной развязке – ещё немного, и все они будут валяться на земле, мордами в асфальт. Однако до этого дело не дошло. Из-за угла вырулил серенький фургончик и бодро взвыл, замигав синими и красными огнями на крыше, и Ломец почти обрадовался его появлению.

– Давайте, давайте, быстренько, дружно, один за другим, – деловито командовали полицейские, явно довольные тем, что драчуны не в той кондиции, чтобы оказывать сопротивление.

Единственное беспокойство у стражей порядка вызывала недавняя "жертва" нападения, потому как в ответ на "Эй, ты, ножик свой брось на землю, да?" он и не подумал выполнять приказ, и лишь с такой свирепой рожей взмахнул своей железякой, что менты немедленно схватились за оружие.

Вид пистолетов на парня подействовал: свой жуткий нож он опустил и позволил себя разоружить и надеть наручники.

Однако, даже скованный, он вызывал опасение у несостоявшихся нападавших. Уже испытавшие на собственной шкуре, каковы умения этого странного типа, они дружно затребовали не сажать его вместе с остальными.

Полицейские только поржали в ответ. И пришлось неудачливым мстителям изо всех сил стараться держаться подальше от своей недавней жертвы. В тесном трясущемся пространстве фургончика выполнить эту задачу оказалось затруднительно, и потому, за неимением лучших альтернатив, парни были вынуждены трогательно жаться друг к другу, забившись в дальний угол патрульной машины. В полицейском отделении у покалеченных в недавней драке парней изъяли документы и личные вещи, составили описи и протоколы, проигнорировали их вполне искренние просьбы "Товарищ начальник, нам бы в больничку" и посадили их в "обезьянник". Вскоре туда же привели и мужика, что их отделал – у того не было с собой документов, и его задержали для установления личности. Сидя на холодном полу, Ломец тихо зверел. Хохлома и так на него злится, а когда узнает и об этом приключении, Ломцу точно не сдобровать. Одно утешает – Бюргер сел в лужу вместе с ним, так что вряд ли именно он теперь потеснит Ломца с позиции правой руки Хохломы. А гомик этот, хотя сейчас уже ясно, что никакой он, конечно, не гомик – урод. И приятель его, тот кекс, который его первый раз отделал – тоже урод. Именно после встречи с этими двоими и началась у Ломца чёрная полоса. За решеткой "обезьянника", тем временем, нарисовалась упитанная мятая морда, смутно показавшаяся Ломцу знакомой. И хотя у него не водилось приятелей среди полицейских, он всё-таки решил приглядеться. И почти немедленно воскликнул, признавая в этой морде своего давнего дружка:

– Пингвин, ты?!

Упитанный полицейский равнодушно посмотрел на него, потом вздрогнул, воровато оглянулся и, подойдя к решетке, тихо спросил:

– Серёга? Ломцев?

– Ага, – осклабился Ломец и расплылся в широкой улыбке: – Это как же ты докатился до такой жизни?

Пингвин, а официально – старший сержант полиции Антон Агапов, смущенно пожал плечами и тихо ответил:

– Да вот как-то так. А что – тут неплохое место, и прикрытие нормальное, и доход приличный, на сытую жизнь хватает… Ну, а ты, ты-то как?

Ломец невесело ухмыльнулся:

– А что, не видно – как?

– Ну, это-то как раз видно, – захихикал полицейский.

– Пингвин, слушай, а нельзя нас всех как-нибудь по-тихому отсюда выпустить, а? Мы в накладе не оставим, зуб даю.

– Выпустить? Щас прошерстим, – закивал Пингвин и удалился.

Вернулся он через полчаса и сообщил, что всё путём, но с Ломца причитается дежурному, составившему протокол, патрульным, участвовавшим в его задержании, ну, и ему, Пингвину.

Сумма оказалась более чем божеской. Можно сказать, вообще почти бесплатно отделались, так как отпускали их под честное слово, потому что столько налички у парней с собой, разумеется, не было.

– А этот – не ваш? – спросил Пингвин, указывая на безразлично сидящего в камере "пострадавшего". Облокотившись плечом о стенд, украшенный портретами находящихся в розыске людей, в центре которого красовалась ксерокопия с огромной суммой, обещанной за поимку какого-то сбежавшего из больницы психа, он задумчиво протянул: – Что-то рожа мне его знакома…