Обожженные языки (сборник), Паланик Чак

Обожженные языки (сборник)

на обложку

Паланик Чак

Шрифт:

– Вы были с ног до головы в своих испражнениях, кишащих личинками ленточного червя. – Доктор не скрывает злорадства. Преподает мне урок. Вбивает в голову провинциальные ценности, которыми так дорожит. – Разродиться клубком паразитов в пивной, набитой грузчиками и строителями, – я бы не назвал такое поведение гламурным.

Я смотрю на него: «А?»

– Да, эти создания репродуцируются, если вовремя их не вывести. – Он продолжает перебирать фотографии и бумаги.

Перед глазами всплывает первый снимок: восковая мумия в стальном поддоне, торчащие в стороны хрупкие

конечности, брызги крови и желатин. Будто высушенный морепродукт.

– Но я же предохранялась… пила таблетки, – шепчу я.

Доктор вкладывает бумаги в папку и глядит поверх моей головы в монитор.

– У них почти стопроцентный результат!

Доктор опять переводит взгляд на меня, но теперь на его лице – снисходительная улыбка. Он знает, как мало значат проценты, если вы не учли все данные.

– И кто, по-вашему, их принимал? – ухмыляется он тупому блондинистому чудовищу. – Вы или паразит?

Молчание – золото, особенно если правильного ответа нет.

Доктор заглядывает в папку, пролистывает пару страниц, и в его взгляде впервые появляется подобие жалости.

– Учитывая масштаб ваших заблуждений, глупо спрашивать о такой мелочи, и все-таки – зачем вам в сумочке столько плацебо?

Держи друзей близко, а врагов еще ближе.

Хизер Фаулер – даже большая стерва, чем я полагала.

В Медицинском центре Брекенридж она говорит коллегам:

– А вы чего ждали? На кону было больше десяти штук, а я по уши в долгах.

Медсестра с модельной внешностью так сильно топает, что ломает каблук. Она неистово хромает по офису, выкрикивая:

– Я же не убить ее пыталась!

Пустышки под видом витаминов B и E.

Лосьон для ног с этикеткой «Проактив».

Оральный дезинфицирующий клей.

(8:33) Доктор Арлисс:

– Что она с собой делает, никого не касается.

(8:33) Доктор Райнхольд:

– Жулить по-дружески – это одно, а осознанно подвергать риску чью-то жизнь – совсем другое. Нельзя притворяться, что ты помогаешь людям, Фаулер.

(8:34) Доктор Эванс:

– Прости нас, Миранда. Мы правда ничего не знали.

Эти ребята так озабочены последствиями вовсе не потому, что приняли близко к сердцу мои проблемы с весом. Просто все гадают, кто из них, если не он сам, был отцом: у нас тут своя «Мамма мия!». И поскольку они никогда этого не узнают, ответственным чувствует себя каждый.

Медсестра Хизер Фаулер, высоко подняв средний палец, хромает к выходу и объявляет Богу и миру:

– В жопу эту работу! Оставайтесь со своей хрюшкой!

– Эй, Фаулер! – кричу я, когда она подходит к дверям.

Она замирает и в последний раз оборачивается. Ни следа от былой красоты и уверенности – на сломанном каблуке неуклюже стоит грустная простушка с размазанной тушью под закипающими глазами.

Я делаю худшее, что может сделать женщина, внезапно получившая власть.

«Локоток-ладошка, глубоко дыши».

Я машу стерве.

Адам Скорупскас

Невидимое граффити [28]

Она безмятежно

спала на полу в подвале пустого дома на Чалмерс-стрит, в восточной части Детройта. Из ее бедра торчал, покачиваясь, пустой шприц; рядом лежала Библия, плюшевый медвежонок и трубка для крэка.

Я так и не понял, как ей удалось сюда проникнуть – в свете фонарика было отчетливо видно, что у нее нет рук. Одна культя под головой, вторая – на груди. Желтый сарафан в мелкие оранжевые цветы. Азиатско-африканские черты лица. Ее ноздри чуть заметно трепетали. Луч фонарика образовывал вокруг головы подобие нимба. Позади на стене виднелся рисунок: зебра ест деньги, растущие на изрытой норами земле (собственно, это и были настоящие крысиные норы).

В моем сером веществе, соединяющем мозг с речевым аппаратом, закопошились обрывки фраз. Я взял блокнот, ручку и написал: «Привет, меня зовут Сизто Ломакс. Я инспектор заложенной недвижимости города Детройта. Извини, что молчу, – я немой. По правилам банка присутствие посторонних не допускается, поэтому ты должна освободить помещение. Хочешь в больницу?»

На ощупь кожа на ее культях казалась чешуйчатой, как у рептилии. Сама девушка весила не больше пустого чемодана. Зажав фонарик зубами, я подхватил ее на руки и по скрипучей лестнице вынес на улицу.

Девушку разбудили капли дождя, громко барабанящие по жестяному козырьку. Она стала отчаянно извиваться и, вырвавшись у меня из рук, с глухим стуком упала на землю. Скользнула взглядом по моей уродливой мексиканской физиономии. Откатилась подальше. Я поднес блокнот к ее лицу.

Прочитав записку, она немного расслабилась. Внимательно посмотрела на мою шею, которую пересекал длинный извилистый шрам. Вскинула летящие брови.

– Я пыталась сделать то же, что и ты. И в больницу не поеду ни под каким видом.

Внезапно ее затрясло и стошнило прозрачной золотистой жидкостью. Девушка еще несколько раз дернулась от рвотных позывов, затем повалилась на бок, тяжело дыша. На щеках выступили красные точки – лопнувшие капилляры.

– Твою мать, опять не вышло, – отдышавшись, сказала она.

Мои безжизненные связки не издали ни звука в ответ.

– У тебя есть пистолет?

Я кивнул.

– Выстрели мне в голову, прошу тебя! Вчера я пыталась покончить с собой. Ты же сам инвалид и понимаешь, что без помощи нам никак.

«Может, у тебя просто черная полоса? – написал я. – Рано или поздно она закончится. Хочешь потусоваться со мной денек?»

Мимо проехала спортивная машина, оглашая окрестности рэпом из мощной стереосистемы.

Девушка прикрыла глаза.

– Ты не понимаешь. Каждая секунда только продлевает мою агонию. Я не могу больше терпеть. Умоляю, убей меня. Скажешь, что защищался.

Чернила в моей ручке неуклонно убывали. «У меня в машине лежат гамбургеры и имбирный эль. Как тебя зовут?»