Обращение Апостола Муравьёва
Шрифт:
– На круги-то своя, – повторил, – но слишком скоро. Значит, железная калмыцкая дорога не твой круг… А жаль, здесь ты достиг бы высот. У меня на удачу особый нюх…
– Почему не его круг? – возмутился Пересунько, просветлённый вскрывшейся сутью, – парень, знаешь, в столицу нацелился, в Киев. Домой-то, в Одессу – рано, набедокурил по молодости…
И машинист повернулся к Марату, враз изменившись в лице, напомнившем побитую молью ткань:
– А то оставайся, чего уж там…
Начальник отдела кадров не стал усугублять ситуацию. Оформил открепление, выписал повышенные, как герою железнодорожнику, подъёмные и, вручив незаклеенный
– У меня в локомотивном депо на Киев-Товарном концы имеются… Живой привет передашь Кутовому, ну и письмецо…
На том и расстались.
С Пересунько попрощались трезво. На миг Клавдия Антоновича потянуло на сантименты:
– Прикипел я к тебе, сынок… – хотел признаться в большем, но наткнувшись на взгляд Апостола, замолчал.
Марат словно отсутствовал. Клавдий Антонович обнял Галиму, пожелал «совет, да любовь» и ушёл, ни разу не обернувшись. Апостол смотрел вслед. Калмыцкая эпопея завершалась, следовало позаботиться о будущем.
В Киев приехали ранним утром, когда город не успел потушить фонари. За день предстояло наведаться в депо «Киев-Товарный», чтобы потолковать о работе и, конечно, найти крышу над головой. В том, что его собственную «крышу» снесло окончательно, Марат не сомневался. Галима оставалась нестерпимо желанной, но из-за забот казалась в обузу. Ей что – с милым и в шалаше рай. Хоть Киев, хоть Урюпинск, всё равно, где разбивать кибитку.
В депо пришлось добираться с невестой, не оставлять же на вокзале сторожить скарб. Оба чемодана, купленных в Элисте на колхозном рынке, сдали в камеру хранения. Наскоро позавтракали в буфете привокзальными сосисками и отправились искать Киев-Товарный.
Далее события понеслись в скаковом темпе, и Галима попискивала от восторга и восхищения возлюбленным. Марат, привыкший воспринимать удачу, как разумеющуюся саму собой данность, оставался невозмутимым. Евгений Владиславович Кутовой, начальник депо, компенсировал недостаток роста кипучей деятельностью. Не показушной, но истинно продуктивной, для блага Родины. Страна постепенно теряла потребность в инициативных и мыслящих оригинально специалистах. Тому были причины. Тенденция к уравниловке породила культ посредственности. Социальная несправедливость, усреднение оплаты труда без оглядки на эффективность и качество, установление пределов стимулирования – всё это в совокупности создало условия, когда работать производительно оказалось невыгодным.
Всё труднее становилось привлечь к работе грамотных специалистов, и практически невозможно удержать на работе опытных. Оплата труда ориентировалась не на рост производительности, а на установленный свыше фонд заработной платы, им предприятие не могло распоряжаться. Руководитель, взывая к сознательности, признавался: «Не могу я поднять зарплату», тем самым расписываясь в своей несостоятельности.
Немногим иначе обстояло дело на железной дороге, представляющей собой государство в государстве. Накапливались собственные фонды, зачастую недоступные местным органам управления. Как любая солидная контора, управление железных дорог содержало ведомственные поликлиники, дома отдыха, турбазы, квартиры и прочие изыски «для своих». Имелась возможность создать достойные условия труда пусть некоторым, но наиболее востребованным специалистам. Руководству железных дорог удавалось сохранять «хорошую мину при плохой игре», хотя сами деньги, как эквивалент вложенного труда, отсутствовали.
Евгений Владиславович Кутовой откровенно страдал от неизбежной профанации, прожектёрства и неразберихи. Рекомендация Драпкина возымела магическое действие, вернув начальника депо в оптимистическое русло. И, прочтя письмо раз и вторично, он посвятил потомку декабриста «экскурсию» по производственным площадям депо. Более нужную самому себе, чем соискателю рабочего места. И остался не рассказать как доволен новым сотрудником.
Марат Игоревич Муравьёв-Апостол не только до тонкостей разбирался в матчасти, но сходу обрисовал вполне реальные перспективы для улучшения производства. В итоге Евгений Владиславович немедленно «пробил» новичку с женой невиданную роскошь – комнату в общежитии со всеми коммунальными условиями. Чтобы потомок декабриста нечаянно не поворотил оглобли.
Через неделю Евгений Владиславович просочился в кабинет начальника Киевской железной дороги. На заседаниях он предпочитал стоять, иначе из-за массивной столешницы собеседнику была видна лишь его голова.
Кутовой зашёл издалека. Хозяина, перед тем, как просить о насущном, следовало смягчить, наподобие мяса в уксусе, за день до употребления.
– Нет, ты послушай… Приходит ко мне рабочий, и рассказывает, как ему и сменщику расценки снижали. Это он мне по большому секрету и личному уважению… Так вот, снизили, и, чтобы сохранить заработок, они погнали количество. Мастер усёк, что могут ещё нарастить поток, и снова снизил расценки. Как тебе задачка?
– Простая. Работяги снова прибавили в числе.
– Точно! – вскипел Кутовой, подпрыгивая на месте от возбуждения. – На вид детали нормальные, любой контролёр пропустит, лично проверял. Но! Мужик признался, что под нагрузкой деталюхи лопнут. Знает, да помалкивает – пусть начальство догадается о расценках…
– Так взашей, коли знал, но помалкивал.
– Выход, но работать кто будет? Мы с тобой?
– Мы с тобой руками своё отпахали. Теперь должны обеспечивать, чтобы другие работали, как нужно.
– А как нужно? – задиристо нажал Кутовой, и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Мы с тобой пуд соли бок о бок сожрали и можем говорить откровенно. Уравниловка – та же безответственность. Работник знает, что от него ничего не зависит. Не стало работы «за страх», но и работа «на совесть» воспринимается как атавизм.
– Погоди, Женька, не пойму, к чему ты клонишь… Будет загадки говорить… Зачем пришёл?
– А вот. В депо случайно попал человечек, молодой парнишка, ещё до армии. Сам из Калмыкии, на Украину перебрался по семейным мотивам. Мне его отрекомендовали, как сильно грамотного, так что решил я проверить и отправил на недельку в МБТ…
Хозяин поморщился, будто выслушал засаленный анекдот. МБТ или Музеем Безнадёжной Техники, называли самый дальний участок депо, где пытались ремонтировать не подлежавшую восстановлению технику. Списать оборудование тоже не представлялось возможным, вот и висело оно пустым грузом на предприятии – ни списать, ни починить.
– А что? Хотел испытать парня… На неделю назначил бригадиром.
– В Музей?! Там же волки! Не жаль пацана?
Всех, кого желали сплавить с железной дороги – инвалидов, алкоголиков, уголовников – ссылали в МБТ.