Обращение Апостола Муравьёва
Шрифт:
Родион Мефодьевич вмиг прикинул, что уж не молод для боевых учений, и оглянулся назад, справедливо рассчитывая на помощь. Молчаливый зов правильно поняли несколько офицеров и одновременно продвинулись вперёд. Действовали грамотно, сохранив линию атаки, и лишь поближе предприняли фланговые манёвры.
Марат не собирался облегчать им задачу, продолжив сидеть на полу, безучастно прислонившись спиной к стенке. Достигнув разумной границы, офицеры предусмотрительно остановились. Пассивное сопротивление не входило в расчёт. Оставалось за немногим. «Погранец» ухватил бунтаря за ворот рубахи. Пытался ухватить. И сразу, как скошенный стебель, упал на руки соратников – Марат
– Сто-ять… – едва слышно прозвучал голос, принадлежавший человеку, несомненно, привыкшему командовать и добиваться исполнения приказов. Всё замерло. Взоры обратились на незнакомца, высокого, тощего как смерть, старика. Откуда он взялся, и как при несусветной худобе ему вообще удавалось стоять, оставалось загадкой. При более внимательном рассмотрении, на что присутствующие не располагали ни временем, ни желанием, фигура старика напоминала повисшую плеть.
– Что здесь происходит, подполковник? – спросил так же тихо дед.
За долгую карьеру Родиону Мефодьевичу приходилось слышать много начальственных голосов. Этот – из очень авторитетных. Если не из самых. Оставалась шаткая надежда, что худосочный старикан – дед какого-то призывника, партийный бонза или громадный начальник. Тогда можно смело замять дело. Подпустив елея, Кошелев поинтересовался:
– С кем имею честь?
Живописная картина впечатляла. На полу корчились в несчастных позах тела, к стенам жался уцелевший молодняк, в ожидании распоряжений застыли лейтенанты. Прочитав вытребованные «корочки» деда, подполковник едва не сел на пол. Единственными бодряками в помещении выглядели старик и Марат. Апостол, хотя и признавал в худосочном вожака, подчиняться не считал нужным. Нарочито развязно прошёл мимо офицеров, попытавшись отодвинуть плечом деда:
– Отлить не дадут… Посторонись, дедушка…
Что произошло далее, Марат осознать не сумел. Стены, потолок, пол, закружились в хаотическом беспорядке. Перед глазами солнечно подмигнули окна, мелькнула стрелой зигзаг паркета, потерял опору портрет военного министра. С напевным фальцетом капитулировала дверь. Очнулся на полу в позе эмбриона, на нём, как на бревне, сидел старик и что-то толковал подполковнику. Кошелев с готовностью кивал, соглашаясь заранее. Заметив, что юноша очнулся, старик встал, вздохнул и, не оглядываясь, двинулся в кабинет военкома. Уже на входе, не оборачиваясь, пригласил:
– Следуй за мной… гладиатор.
– Давай топай, крокодил… – попытался восстановить статус-кво Кошелев.
Марат поплёлся за стариком, по дороге заставив военкома посторониться.
– Дверь прикрой, не в джунглях родился, – приказал старик Марату, когда тот присел напротив.
Апостол встал, но, повернувшись к двери, обнаружил, что она заперта. Сам и закрыл её секунду назад.
– Итак, лётчиком тебе не быть, как-то не уверен в себе. Сапёром – тем более. Но можешь оказаться полезным Родине в других ипостасях.
Что означает ипостаси, Апостол в точности не знал. Его ткнули носом, как кутёнка, пришлось попробовать на вкус собственное дерьмо.
– Ну что, карась, обоссался? – спросил старик, застыв мумией в кресле военкома.
– Нет, – признался Марат.
– Что-то не верится. Но есть способ проверить. Меня всегда интересовали люди, чьи поступки трудно предвидеть. Знал я, что ответишь «нет», и догадывался, что не из-за отсутствия страха. Ты точно не отморозок. Тогда что в тебе? Равнодушие к судьбе? Бывает. Принятие авторитета? Сомнительно, –
С минуту, не мигая, старик рассматривал Апостола, как ботаник пришпиленного к картону кузнечика, затем задал вопрос, озадачивший Марата не меньше, чем предыдущий:
– Знаешь, когда у здорового мужика в моче обнаруживают кровь? – Марат не знал, и старик, не кокетничая, разъяснил: – Когда у него отбиты почки… Каким бы сильным человек ни был, спать нужно, а во сне, кроме снов – слепость, глухота, бессознательность. Судя по реакциям, ты не научился принимать правила чужой игры, так что когда два джигита по-дружески попросят постирать им носки… Позволь догадаться – ты им откажешь в невежливой форме. Так?
– Можете не сомневаться…
– Вот-вот-вот. Но джигиты долго помнят добро. Дождутся, когда неверный уснёт, примотают простынями к кровати, наберут песочек в кирзачи и нежно обстучат почки. Я описал сценарий, по нему тебя комиссуют домой. Уже инвалидом. В худшем случае, сам понимаешь – что.
В дверь робко постучал Кошелев. Старик спросил тихо:
– Мы договорились?
– Договорились…
Марат не мог избавиться от ощущения, что происходившее с ним тщательно продуманная акция, вовсе не совпадение. Но это не смущало и не хотелось советов. Часто казалось, что жизнь вообще спланирована кем-то, чья способность управлять универсальна. Кто-нибудь радовался бы таким обстоятельствам и, отдавшись течению, не утруждаясь, протягивая за подаянием руку, пожинал плоды. Но не Марат. Лишённый возможности заранее выстраивать бытие, лишь корректируя его по событиям, Апостол представлял свою жизнь никчёмной, оценивая бесчисленные победы и редкие неудачи, как данность.
– Сегодня переночуешь дома, – вернул его к действительности голос старика, – утром предстанешь на светлы очи подполковника. Не мешало бы извиниться перед народом, включая пострадавших…
– Ладно… – смирился Апостол.
– Тогда, Марат Игоревич, завтра ровно в восемь. Думаю, излишне предупреждать, что ты, хоть и не присягал, уже солдат, так что заруби себе на носу: для тебя слово офицера приказ, значит, непременно подлежит исполнению. Возьми вопросники, заполнишь – и дуй на свободу, – старик небрежным жестом выложил на стол пачку листов, едва не опрокинув бутылку. Сверху придавил узнаваемой коробочкой «Кохинора», дефицитных, остро заточенных карандашей.
Марат остался один. Вероятно, подполковник Кошелев получил необсуждаемое указание старика: не тревожить призывника Муравьёва-Апостола по пустякам. Хромоногий военком так и не появился в кабинете за вожделенным пивом. Выглядевшим одновременно как искушение и табу.
Сначала вопросы привели Марата в замешательство, затем завладели вниманием, заставив забыть о прочем. За стенами кабинета остались Подол, Киев, Элиста, Одесса и весь Союз Советских Социалистических Республик. Прежде пришлось отгадывать цифры, заключённые в цветных кружках. Марат знал о подобных заковырках, но эти отличались от банальной проверки на дальтонизм.