Обращенные

Сосновски Дэвид

И я вижу, что существование подобной возможности приводит ее в смятение. Потому что они с мамой всегда праздновали Рождество, и ее мама точно не сходила с ума по вампирам.

— Нет, — объясняю я в третий или четвертый раз. — Иисус был Сыном Божьим, и он умер ради искупления наших грехов.

— Но ты сказал, что он выпил крови и что он не умирал. И сделал так, чтобы другие люди тоже никогда не умирали. И он не становился старым, и плакал кровавыми слезами, и…

И я хочу сказать ей: просто поверь мне. Несомненно, у Иисуса было много общего с вампирами, но он не был

вампиром. Если уж на то пошло, его можно считать первой жертвой вампиров… разумеется, это метафора, но мы же называем его агнцем. Проблема состоит в том, что я не могу объяснить Исузу, что такое «метафора» и чем она отличается от выдумки.

— Иисус был просто Иисусом, — говорю я, стараясь скрыть раздражение. — Таких, как Он, больше не было. Он был подарком Бога — знаешь, как подарок на Рождество. Подарок, который получает каждый, даже плохие мальчики и девочки, потому что Иисус собирался помочь им стать хорошими. Иисус был смертным, как ты, и одновременно бессмертным, как я. Но в отличие от нас с тобой, он прошел искушение и воскрес. Он был святым. Его святость — то, что делает его особенным, и…

— Его искусали? — уточняет Исузу.

— То есть?

— Ты сказал, что он прошел искушение, поэтому был не таким, как все. Это его вампиры искусали? Потому что иначе он бы умер… Или это Бог? Тогда получается, что Бог — вампир?

— Нет, нет, нет, — говорю я, уже не скрывая раздражения. — Искушение — это… это не от слова «кусать». Это означает…

— Ой, подожди, — перебивает Исузу. — У него же дырки на руках. И вот тут, — словно желая одновременно показать оба места, о которых идет речь, она отгибает ладонь и проводит изгибом кисти по лбу. — Ну ты же знаешь!

— Искушение — это не от слова «кусать», — повторяю я. Надо срочно сменить тему разговора. И угораздило же меня ввернуть это словечко! — В любом случае…

Молчание.

— Ты знаешь, что такое «грех»?

— Что-то плохое, — тихо говорит Исузу. — Когда не слушаешься.

— Правильно. Грех — это как яма. Некоторые грехи — как маленькая ямка, и из нее можно запросто выбраться. Но бывают ямы такие глубокие, из которых просто не вылезешь, если тебе никто не поможет. А есть настоящие норы, из них ты даже не сможешь увидеть небо.

Я чертовски горд — еще бы, выстроил такую роскошную параллель. Но потом я смотрю на Исузу.

И умолкаю.

Она бледнеет.

Ее губы дрожат, ее глаза наполняются слезами.

Она рыдает.

«Мы с мамой жили в норе… Долго-долго».

Нет, она не произносит это вслух, но я голову даю на отсечение, что она думает именно об этом. Люди, которые помогли им выбраться из этой норы в последний раз, были вампирами, как и я. И, возможно, как этот парень по имени Иисус, со следами от укусов на руках. Но ни у одного из них не было такой души, как у Него. И, уверен, никто из них не прожил свою первую жизнь-до-смерти так, как Он. Если… Представьте себе, что эти парни добрались до Иисуса Христа, Сына Божьего, доктора стоматологии, до яслей и, возможно, до той пещеры. Или до другой пещеры — позже, во время Его голодовки в пустыне, или до той, где Он пребывал во время

трехдневной передышки, которую получил между Страстной Пятницей и Пасхой. Вот так.

Так или иначе, вот он — истинный смысл Рождества!

Неудивительно, что игрушки, которые она получает, — полный отстой. Почти всю свою жизнь она прожила в норе, которая является символом грехов, одним из которых является непослушание, а потому ее мама должна была исчезнуть, потому что непослушание должно быть наказано. Маленький Бобби Литтл — в почетном списке. А Исузу…

Исузу плачет — эти рыдания почти беззвучны, это призрак рыданий. Есть простая арифметика, она сложила два и два и получила четыре. И вот результат, полученный на практике: она оказалась в позорном списке. Она плохая. И не понимает, почему так получилось. Она — это только она.

— Я прошу прощения, — лепечет она, что сопровождается новым потоком беззвучных рыданий.

А что я?

Думаю, быть родителем — это все равно, что находиться в яме, которую вы сами каждый день делаете чуть глубже — до тех пор, пока она, в конце концов, не становится такой глубокой, что вы больше не можете выбрасывать землю наружу, и она начинает падать обратно, вам на голову. Сейчас глубина моей ямы — примерно по щиколотку. Но чем дальше, тем яма глубже, и это страшно.

Мой крест для соборования все еще у меня. Он спрятан в коробку вместе со старыми вещами моей матери. В нем все еще есть свечи и масло, правда, от святой воды остался только пузырек — содержимое давно испарилось.

Думаю, большинство таинств можно отложить до того времени, когда Исузу вырастет и будет обращена. После этого ее можно будет спокойно привести к отцу Джеку — для этого есть как минимум два повода. Исповедь — уверен, она много раз прочтет «Аве, Мария» к тому времени, когда ей стукнет двадцать один, но я уже начал вести список ее грехов, и она обещает делать то же самое. Когда придет время, мы сможем сравнить списки, обсудить, договориться, прийти к компромиссу, а потом попросить отца Джека забить для нас пару ночей.

Причащение? Позвольте вам напомнить, что эта процедура заметно изменилась с тех пор, как начал меняться наш мир. Оно стало куда более… буквальным. Оно действительно дает бессмертие.

Конфирмация?

Конфирмация — это просто что-то вроде повторной прививки после Крещения, просто дополнительная заморочка, когда в обычную кровь добавляется кровь вампира-епископа. Вступление в брак? Да, верно. Хотя, наверно, только через чей-нибудь труп. То же самое касается принятия монашеского сана.

Но я не могу рисковать душой Исузу. Я не могу допустить, чтобы с ней случилось что-нибудь непредвиденное за время, которое пройдет с нынешнего момента до ее обращения. Это означает, что вопрос с ее Крещением придется отложить. К счастью, для крещения не обязательно нужен священник. Разве что в критической ситуации вроде чьей-нибудь смерти…

И у меня еще есть тот крест. У меня еще есть свечи, и елей, и пустой пузырек, в который только надо налить немного недавно освященной воды. К счастью для меня, я знаю, к кому обратиться. Я обзавелся нужными связями.