Обреченные королевства
Шрифт:
– А я не вполне уверен, что мысль удачная, – наконец-то подал голос Магнус. – Истинность пророчества еще не окончательно подтверждена. Люция вполне может оказаться обычной ведьмой, одной из многих.
Магнус произнес это так холодно и отстраненно, что у принцессы пробежали мурашки по коже. Намеренно или нет, но его слова прозвучали как оскорбление. Он говорил о ней, будто о какой-то ерунде, от которой так легко отмахнуться… Люция пристально наблюдала за ним и в какой-то момент перехватила короткий взгляд. Впрочем, Магнус тотчас же отвел глаза.
Теперь он ненавидел ее.
– Ты ошибаешься, –
При всей нынешней – наигранной или нет – холодности Магнуса Люция продолжала любить этого человека и знала, что так будет всегда. И она готова на все, лишь бы оградить его от смертельной опасности. При всем том, что он был с нею жесток. И кажется, собирался до гробовой доски ее ненавидеть…
– Я поеду с вами, отец, – сказала она. – И ради победы над Ораносом совершу все, что окажется в моих силах!
Оранос
Пехота объединенного лимерийско-пелсийского войска пересекла границу Ораноса.
Неполных три месяца назад Йонас стоял на этом самом месте и, движимый местью за брата, обдумывал тайную и сугубо запретную вылазку в оранийские пределы. Если бы тогда он предпринял ее и был схвачен стражами границы, его казнили бы без суда и следствия. Этой опасности Йонас подвергался множество раз, браконьерствуя с братом.
Но когда границу взламывает пятитысячное войско, стражам порубежья не стоит и пытаться остановить его. Дозорные это вполне понимали и загодя отошли к основному оранийскому войску, что поджидало врага в глубине страны, в нескольких милях от границы.
– А неплохие у лимерийцев доспехи, – заметил Брайон, бок о бок с Йонасом вступая на оранийскую землю. Им, как и большинству соплеменников, лошадей не досталось; тем не менее вождь поручил друзьям высматривать отставших и вообще следить за тем, чтобы ополченцы двигались к намеченной цели. Брайон уже успел уподобить себя и друга сторожевым псам, приставленным собирать готовую разбежаться отару.
– Да, блестит ярко, – согласился Йонас.
Лимерийцы действительно были оснащены для войны гораздо лучше его соплеменников. Пелсийских новобранцев издалека можно отличить по отсутствию шлемов и лат. Мечи, если вообще имелись, неизменно оказывались ржавыми и тупыми. Большинство несло с собой грубые деревянные палицы, утыканные шипами. Конечно, подобным оружием тоже можно свалить врага, но как основное для войска оно не годилось.
Брайон поинтересовался:
– А что твое помешательство на принцессе Клео? Закончилось или как?
Йонас испепелил его взглядом:
– И вовсе я ни на ком не помешался…
– Как скажешь.
– Я не помешался!
– Сам я ее не видал, – пояснил Брайон. – Кто знает? Может, она и стоит того, чтобы из-за нее спятить. Роскошная ведь красавица со светлыми волосами, если я правильно понял?
От упоминания об оранийской принцессе у Йонаса разом испортилось настроение.
– Закрой рот, – посоветовал он Брайону.
– Лучше не забывай, что Лэлия ждет тебя назад живым и здоровым, так что особо не задумывайся о разных принцессах, –
Йонас страдальчески сморщился:
– Я ни с кем не сговаривался о свадьбе…
– Помолись хорошенько, прежде чем сообщать об этом вождю. Он тебе уже свадебный подарок готовит.
На самом деле ничего даже отдаленно смешного в сложившейся ситуации не было, но Йонас не удержался от кривоватой ухмылки. Жениться на Лэлии Базилий у него ни малейшего намерения не было.
Тем не менее в одном Брайон был прав. Йонас решительно сдвинулся на оранийской принцессе – с того самого дня, когда увидел мужа Фелиции и двух его друзей валяющимися без сознания у пустого хлева с высаженной дверью. Им весьма повезло – их, по крайней мере, не убили. Фелиция страшно рассердилась и пообещала, что никогда не простит Йонаса, втянувшего ее в такую историю. Со временем сестренка остынет, но час этот еще не пришел.
…А ненавистная принцесса почти наверняка была уже за стенами оранийского дворца, в безопасности и тепле. Золотоволосая гадюка не переставала его удивлять…
Йонас в который раз оглядел шагавших рядом людей. Иным пелсийцам едва исполнилось двадцать. Не мужчины – мальчишки. А еще в войске заметно преобладали лимерийцы. На каждого пелсийца их приходилось едва ли не трое.
Брайон провел пятерней по спутанным волосам.
– Томас небось гордился бы, узнай, к какому народному возмущению привела его смерть, – сказал он. – Твой брат наверняка был бы рад отправиться вместе с нами, чтобы сокрушить жадных оранийцев!
– Несомненно, – кивнул Йонас, хотя на самом деле такой уверенности не испытывал. Что-то он в последнее время многовато стал думать. А всему виной встреча с королем Корвином – он тогда, помнится, посмотрел на короля Гая и задумался, с какой стати тому делить Оранос с вождем Базилием. Звучало в этом намерении нечто такое… такое…
Что-то, ясно говорившее: доверять королю Гаю нельзя.
Ненависть Йонаса к оранийской королевской семье вела его на войну в стремлении сокрушить их страну и забрать богатства, чтобы Пелсия из горемычной стала сильной и процветающей. Именно это и предложил пелсийцам лимерийский король…
Йонас старался сосредоточиться на точном исполнении приказов и шагал, как все, с войском, глядя только вперед. Однако нечто неуловимое продолжало тревожить его. Он и прежде бывал не чужд сомнений, но во времена вроде нынешних, когда поражение Ораноса стало делом всей жизни, предпочел бы полную уверенность в правоте дела, которое взялся отстаивать. Где она, былая хрустальная ясность?..
В то время как большинство соплеменников, не исключая и отца Йонаса, полагало, что Пелсия скудела и вымирала по злой воле судьбы, сам Йонас с полной определенностью знал, что это не так. Всему виной была алчность оранийцев. Не в меру разбогатев, они отказывались помогать соседям и не желали даже вернуться к торговому соглашению, из-за которого Пелсия сделалась страной винограда. Йонас тогда регулярно отправлялся в браконьерские набеги через границу, просто чтобы его семье было чем набить голодные животы, и считал, что имеет полное право присвоить богатства оранийцев, забравших жизнь его брата.