Обретение
Шрифт:
Китти выпрямилась, чтобы растереть натруженные мышцы поясницы и вытереть заливающий глаза пот. Она глядела на грядку бобов, подсчитывая, сколько еще сорняков ей предстоит прополоть. Заниматься этим в полдень, на самом солнцепеке — полное безумие! Ну кто в такое время обрабатывает огород! Но ей нужно многое успеть до начала уроков в школе…
Китти упрямо рубила острой тяпкой особенно неподатливый и толстый корень сорняка, когда услышала топот скачущего к форту всадника. «Кажется, это Израил Бун… —
Лошадь шла быстрым галопом. Израил не заметил Китти и промчался в открытые ворота.
«Что-то стряслось», — встревожилась она.
И поспешила к хижине Джемины и Фландерса Кэллоувэев. На крыльце стояла Элизабет Кэллоувэй, готовая немедленно уйти: все знали, что она никогда не оставалась в хижине, если к Джемине приезжали ее родственники.
— Израил приехал, — сообщила она Китти. — Говорит, что Ребекка рожает, но возникли трудности.
Китти проскользнула мимо Элизабет в комнату. Израил настаивал, чтобы больная Джемина снова легла в постель.
— Нет! — упрямо возражала она, и глаза ее блестели от лихорадки.
— Ты никуда не поедешь! — сердился Израил. — В таком виде ты ей ничем не поможешь!
— Что случилось, Израил?
— Мама уже давно пытается разродиться, Китти… со вчерашнего дня. — На его широком добродушном лице отразилась тревога, на подбородке была заметна небольшая светлая щетина. — Девочки — ни Лавиния, ни Бекки — не знают, что делать.
Китти вспомнила, что девочкам сейчас должно быть не больше четырнадцати-пятнадцати.
Джемина, скрипнув зубами, со слезами на глазах снова попыталась подняться.
— Лежи-ка на месте! — приказала ей Китти. — Я сама поеду с Израилом.
— И я тоже.
Голос прозвучал от двери. Обернувшись, они к своему изумлению увидели Элизабет Кэллоувэй.
Под их вопросительными взглядами она сцепила на животе руки с длинными пальцами и безразлично пожала плечами.
— Я принесла в этот мир немало младенцев и знаю, что говорю.
— Ах, как мне благодарить вас за все, Элизабет! — срывающимся голосом воскликнула Джемина и расплакалась.
— Успокойся, успокойся, — Элизабет подошла к ней ближе. — Сейчас соберу все необходимое, — бросила она Израилу.
Когда они приехали в маленький форт, уже почти наступила ночь. Дэниэл-Морган, только что вернувшийся с охоты, открыл перед ними ворота и едва они въехали, задвинул большой засов: семья теперь не могла позволить себе беспечности — Дэниэл-старший был слишком лакомой добычей для шоуни.
Китти первой вошла в тускло освещенную хижину. Когда глаза привыкли к темноте, возле камина она различила двух девочек, Лавинию и Бекки, наливавших из кастрюли горячую воду. На их лицах застыло смятение. Измученная Ребекка лежала под одеялом на широкой кровати в углу, подтянув к себе колени. Ее запавшие глаза были обведены темными полукружьями. Роженица, увидев Китти, слабо улыбнулась.
— Китти… как я рада, что ты приехала… —
Нос Ребекки покраснел, она часто моргала, а Элизабет долго откашливалась, не в состоянии говорить.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — наконец осведомилась она.
— Не очень хорошо. — Ребекка перевела взгляд с Элизабет на Китти. — Кажется, он выходит не в том положении.
— Посмотрим, — сказала Элизабет, тряхнув ее за руку. — Если понадобится — перевернем его: мне приходилось это делать и раньше. — Подняв голову, она оглядела комнату. — Принесите сюда лампу.
Девочки Бун бросились выполнять ее распоряжение. Ребекка, почувствовав, как сокращается живот, подняла колени еще выше и уперлась головой в шершавое бревно стены дома. Стараясь не дышать, чтобы вытерпеть жуткую боль, она лишь хрипло стонала.
В комнату вошел Израил. Подождав, когда пройдут схватки, он измерил глазом расстояние до камина и бросил на его полку пять толстых белок. Подойдя к матери, он взял ее за руку.
— Дэниэл-Морган обеспечил нас мясом на ужин! — гордо сообщил он.
— Могу поклясться, — Ребекка вымученно улыбнулась Израилу, — что он такой же отличный стрелок, как ты, или даже отец. — Лицо ее покрылось потом. Израил кивнул, так же старательно улыбаясь матери.
— Мы будем стоять возле хижины, мам. Если что будет нужно…
— Хорошо.
Он ушел, а Китти заставила девочек потрошить белок.
— Зажарьте четыре штуки! — распорядилась она. — У нас голодный мужчина и куча мальчишек. А последнюю потушите для матери — ей нужно набрать как можно больше сил.
Лавиния кивнула. Свет от масляной лампы освещал ее широкоскулое волевое лицо с темными материнскими глазами.
— Я сделаю мясо с турнепсом и луком, — приободрилась она.
Элизабет тихо разговаривала с Ребеккой. Когда к ним подошла Китти, начались очередные схватки. Изгибаясь от боли, не отрывая рук от раздутого живота, Ребекка крепко сцепила зубы и двигалась взад-вперед всем телом. Она тужилась, что-то бурчала, и ее гортанные звуки вдруг перешли в ужасный вой.
— Господи, — тяжело дыша, с отчаянием пролепетала она, — Да он же совсем не движется! Он на том же месте, что и вчера… Я же знаю… Не одного произвела…
— Сейчас посмотрю, как лежит младенец, — сказала Элизабет. И, обращаясь к Лавинии и Бекки: — Мне нужно немного сала или жира опоссума.
Обильно смазав салом пальцы и почти все руки, Элизабет подошла к кровати. Кивнув на одеяло, сказала:
— Снимите это!
Китти приподняла одеяло. Кто-то подстелил под Ребекку кусок оленьей кожи, и теперь он весь испачкался кровью и отходящими водами.
Ребекка напряглась, когда Элизабет ощупывала ей промежность между тонкими, покрытыми венами ногами.