Обрученные с Югом

Конрой Пэт

— Стрелка компаса? — переспросил я, изо всех сил стараясь изобразить понимающий вид, но ни малейшего понятия не имел, на что он намекает.

— Лео — сама невинность, — вступила Шеба. — Ты болтаешь много, Тревор, но без всякого смысла. А насчет Элвиса я не согласна. Я не вижу себя в роли разрушительницы семейного очага. Скорее в роли медсестры или богини.

— О! Моя сестричка доверчиво открывает нам свою душу!

— Я подумываю о том, чтобы выйти замуж за Пола Маккартни. По его глазам видно, что он добрый парень. С его помощью я начну актерскую карьеру, сыграю Джульетту на лондонской сцене, познакомлюсь с королевой Англии. Мне очень хочется познакомиться с королевой. Я чувствую, как она одинока.

Очевидно, что ее брак с принцем Филиппом — брак по расчету, а не по любви. Я могла бы выслушивать ее сердечные тайны, как подружка. А между делом направлять карьеру Пола в нужное русло.

— Я живу во имя красоты, — ни с того ни с сего заявил Тревор. — Я всегда иду туда, куда позовет красота.

— Меня тоже восхищает красота, — ответила Шеба. — Но меня влечет искусство. Я хочу стать первой актрисой наших дней. Хочу выйти замуж раза три или четыре за самых очаровательных мужчин. Но главное — все должны плакать, смеяться, радоваться, жить, потому что потрясены моей игрой.

— Хорошо сказано, — заметил Тревор и повернулся ко мне: — А у тебя есть мечта, Лео? Не бойся, не скрывай. Недавно вы с отцом встали плечом к плечу на нашу защиту, так что ты в наших глазах герой.

Скованный и застенчивый, я чувствовал, что ничего не могу сказать этим обитателям другого мира. Моя мечта снова провести ночь с Шебой стала казаться мне несбыточной до абсурда. Может, сказать им, что я собираюсь жениться на Мэрилин Монро, или занять пост Генерального секретаря ООН, или стать первым американцем — Папой Римским? Крутя руль, я лихорадочно соображал. Может, сказать, что хочу стать астронавтом, или исследовать брачное поведение голубых китов, или обратить всех китайцев в католицизм? Вся эта свежеиспеченная белиберда вертелась у меня на языке, когда я произнес:

— Я хочу изучать журналистику в колледже.

— Так он сможет писать о нас, Шеба! — воскликнул Тревор. — Разнесет нашу славу по всему миру.

— А уж мы обеспечим его горяченькими сенсациями! — подхватила Шеба. — Журналистам позарез нужны сенсации.

Так я приобщился к причудливой игре воображения брата и сестры, чья жизнь стала бы невыносимой, не давай они волю своей фантазии. В этом мире для двоих остался от правил и норм обычной жизни лишь пух и прах.

Я никогда не бывал на плантации Сесешнвилл, [40] но отец дал мне четкие указания, и я легко отыскал грязную дорогу, которая привела нас на легендарную плантацию. Она располагалась на возвышенности и царила над пространными болотами, тянущимися на много миль вокруг, сколько позволяли остров Джеймс и река Фолли. Мистер Фергюсон помахал с крыльца и поднял вверх большой палец. Его хорошенькая жена спустилась узнать, не нужно ли нам чего.

40

15 июня 1862 года войска северян во главе с генералом Бенемом атаковали укрепленные позиции южан у Сесешнвилла, закрывавшие дорогу на Чарлстон. Южане, численность которых была в три раза меньше, под командованием генерала Эванса сумели отбросить противника. (Прим. ред.)

Плавки Тревора оказались весьма откровенными, ткани на них пошло немного.

— Так носят в Европе, — пояснил он.

Купальник Шебы представлял бикини телесного цвета и открывал взгляду вполне достаточно для того, чтобы сразить и Элвиса, и Пола, если б кому-нибудь из них посчастливилось быть с нами в тот день.

— Тебе нравится мой купальник, Лео? — спросила Шеба.

— А где тут купальник? — пожал я плечами, и близнецы рассмеялись.

Впервые в жизни я ступил на плавучую пристань, где более тридцати лет назад влюбились друг

в друга мои родители. После того как отец рассказал мне историю своей любви, я стал подумывать о том, чтобы повторить родительское плавание. И я был не прочь разделить его с новыми знакомцами, одна из которых лишила меня невинности. Я бросил надувную камеру в отступающую волну — луна отдавала водам приказ к отступлению. Когда мы шагнули на пристань, вода вернулась, как я и рассчитывал. Мы нырнули в теплую, ласковую воду и, смеясь, подплыли к надувной камере. Начался наш долгий, медленный дрейф к Атлантическому океану, огромному и молчаливому, всегда готовому всех принять.

Летом соленая вода, заполняющая заливы, бухты и лагуны Южной Каролины, прогрета солнцем, она теплая и шелковистая. Входишь в воду без напряжения и дрожи, вода щекочет и ласкает кожу, смывая заботы минувшей недели. Вода в лагуне темная от органических остатков, которыми богаты соленые болота. Если открыть глаза под водой, не увидишь собственной руки.

Мы находились в той части Атлантического океана, которую присвоил себе штат Южная Каролина. Я предоставил близнецам возможность полюбоваться картиной, и первое время мы плыли молча. Переживали тишину и подлинность момента.

— Это оно? — спросил Тревор у сестры.

— Скоро. Очень скоро. Но точно не могу сказать.

— Ты права. Нужно посмотреть, чем все закончится.

— Ты можешь порезать ногу об осколок пивной бутылки, — предупредила Шеба. — Заражение крови, столбняк, смерть. Хуже, чем смерть. Сейчас ты никому не известен. Никто не придет на твои похороны.

— На моих похоронах должна быть толпа народа, Шеба. Обязательно.

— Тогда никакого столбняка. — Она посмотрела на остров Салливан, потом оглянулась на город, похожий на шахматную доску.

Болота зеленели ярко, по-летнему, как зеленеть могут только ризы, хамелеоны и дождевые леса. Трава выставляла напоказ свою зелень, меняя оттенки с изумрудного на оливковый, если пробегавшее облако закрывало солнце. В ту пору, когда начиналась наша дружба, зелень была повсюду, куда ни кинь глаз.

— Но оно приближается, Тревор, — сказала Шеба, а течение нас сносило, медленно крутя.

— О чем вы там говорите? — спросил я. — Секретничать нечестно.

Близнецы рассмеялись.

— Ты еще не очень хорошо знаешь нас, Лео, — пояснила Шеба. — А мы тебя. Мы не нравимся твоей матери, и она, конечно, не захочет, чтобы мы дружили. Мы не такие, как все. Слишком странные. Так думают многие. Мы знаем это. А ты видел нашу мать, эту перечницу, которая напивается до того, что на ногах не стоит.

— Маму можно понять, — вмешался браг. — Жизнь у нее не сахар. Мы с Шебой родились не в цветах, если ты понимаешь меня.

— Совсем маленькими мы с Тревором решили, что сами придумаем мир, в котором будем жить. Только нас тянет на плохие сценарии. Больше на «Дракулу», чем на Диснея.

— Ты говоришь загадками, — прервал Тревор сестру. — Как ты верно заметила, Лео — невинная душа, и, по-моему, пусть он лучше таким и остается.

— Боюсь, уже поздновато, — подмигнула мне Шеба, подтвердив мою догадку: секс для нее никак не связан с представлениями о любви и ответственности и уж тем более о грехе и не осеняет его искупительная тень Креста.

Похоже, для Шебы секс — забава. Мне это казалось столь странным, что в голове не укладывалось. Я был настолько потрясен своим выводом, что сунул голову в воду, и даже рыбы, наверное, шарахались прочь от меня — так сильно я покраснел.

Когда я вынырнул на поверхность, то обнаружил, что магия течения, струящийся свет, бирюза небес, молчание берегов вновь погрузили близнецов в подобие молитвенного транса. Нам ничего не требовалось делать, разве только обойти песчаную отмель. Течение само нас несло, течение нами владело и распоряжалось.