Обрученные с Югом
Шрифт:
Мы очутились в потоке волшебного лунного света.
— Я хорошо узнал тебя за последние два года, — сказал отец. — У тебя большие возможности, сынок. У тебя есть все шансы стать не просто хорошим — выдающимся человеком.
— Если у меня это получится, то только потому, что я преклоняюсь перед тобой. И во всем стараюсь тебе подражать.
Мы выпили. Я ощущал значительность момента, и мне очень хотелось надеяться, что отцовские слова сбудутся.
Так начался период в моей жизни, который навсегда изменил ее. Много лет прошло с тех пор, а прошлое никуда не делось и шевелится во мне, как подспудные слои земной коры. Точкой отсчета новой эры является 16 июня, День Блума, в канун моего последнего школьного года. К четвертому июля, когда состоялась моя вечеринка, все исполнители главных ролей
Часть II
Глава 8
Стук в дверь
Раздается стук в дверь. Я смотрю на календарь: 7 апреля 1989 года. Никаких встреч на сегодня не запланировано. В отделе новостей все знают: я запираю дверь в свой кабинет только тогда, когда пишу, и эти часы творчества являются священными. На моей двери висит объявление: «ЛЕО КИНГ НАПРЯЖЕННО РАБОТАЕТ НАД СВОЕЙ КОЛОНКОЙ, КОТОРАЯ ПРОСЛАВИЛА ЕГО НА ВЕСЬ ЧАРЛСТОН, В ТО ВРЕМЯ КАК ОСТАЛЬНЫЕ ЗАСЛУЖЕННО ПРОЗЯБАЮТ В НЕИЗВЕСТНОСТИ. КОРОЧЕ ГОВОРЯ, Я ТВОРЮ НЕТЛЕННУЮ ПРОЗУ, ОНА ПЕРЕЖИВЕТ ВЕКА, ЕСЛИ В ПОДЛУННОМ МИРЕ СОХРАНЯТСЯ ЛЮДИ, КОТОРЫМ ДОРОГИ ВЫСШИЕ ПРОЯВЛЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДУХА. БУДЬТЕ ЛЮБЕЗНЫ, УБИРАЙТЕСЬ К ЧЕРТУ, ПОКА Я НЕ ЗАКОНЧУ». Подпись разноцветными буквами гласит: «Богоравный Лео Кинг». За долгие годы мои коллеги исчиркали это объявление подлыми комментариями и дурацкими рисунками, так что теперь его трудно разобрать. Стук повторяется — громче и настойчивей, слышится шум — за дверью толпится народ. Я прекращаю печатать и, сожалея о целом вагоне идей, который только что полетел под откос, иду к двери. Распахиваю ее, готовый смести нарушителя покоя с лица земли.
На пороге стоит женщина, и будь на ее месте хоть архангел Гавриил — я и то удивился бы меньше. Лицо этой женщины знает весь мир, ее соблазнительные формы всем хорошо знакомы по сотням плакатов и фотографий, которые запечатлели ее то полуобнаженной — в одном белье или в накидке из звериных шкур, то в костюме Евы — как на одном знаменитом снимке, где наготу слегка прикрывает обвивающий ее питон. Она не договаривалась заранее о встрече — у нее нет такой привычки. Она стоит в белом платье, чуть тесноватом на ее роскошной фигуре — несколько старомодной по нынешним временам, когда все актрисы стремятся походить на дистрофиков в последней стадии истощения. Она пронеслась, как тайфун, через отдел новостей и увлекла за собой человек двадцать — в основном сексуально возбужденных мужчин, но и кое-кого из женщин, помешанных на звездах и Голливуде. Если вы, живя в 1989 году, не знаете, что Шеба По — голливудская кинозвезда, то, значит, вас отделяют от жизни стены монастыря. В таком случае вы, весьма вероятно, не выписываете «Ньюс энд курьер», который сообщает обо всех событиях из жизни Шебы, как малозаметных, так и скандальных. Шеба — единственная кинозвезда, которая вышла из Чарлстона, штат Южная Каролина. Мы относимся к нашей богине с обожанием, которого она, по нашему мнению, вполне заслуживает. Чарлстон никогда не славился блюдами мексиканской кухни, но можно считать, что, произведя на экспорт Шебу, мы отправили на Западное побережье энчиладу [44] с острой начинкой и перцем чили.
44
Энчилада — традиционное блюдо мексиканской кухни: тонкая лепешка, в которую завернута мясная или овощная начинка. (Прим. ред.)
— Простите, мадам, — говорю
Репортеры за спиной Шебы корчат в мой адрес неодобрительные гримасы, машут руками. Толпа растет на глазах по мере того, как слух о появлении Шебы распространяется по зданию. Я не знаю смеси более взрывоопасной, чем Шеба и толпа.
— Как я выгляжу, Лео? — спрашивает она, работая на публику. — Только честно.
— Вполне съедобно, — отвечаю и тут же жалею о сказанном.
— Вечно одни слова, — вздыхает она, и толпа восторженно гудит. — Познакомь меня со своими коллегами, Лео.
Мне хочется поскорее закончить эту сцену, и я выбираю несколько лиц.
— Вот этот рогатый — Кен Бургер, из Вашингтонского бюро. Рядом с ним Томми Форд. Вон тот — Стив Маллинз. А это Марша Джерард, она мечтает, чтобы ты расписалась у нее на груди. Сбоку от нее — Чарли Уильямс, он хочет, чтобы ты расписалась на другой части его тела. Но эта часть у него такая маленькая, что даже твои инициалы с трудом влезут.
— Чарли, я напишу целое любовное послание, — подмигивает Шеба.
— Не ешь ее, Лео, пока я не возьму у нее интервью, — кричит наш кинокритик Шэннон Ринджел.
— Это та самая стерва, которая обругала мой последний фильм? — Этим вопросом Шеба мгновенно устанавливает тишину.
Своим голосом она может убаюкать, а может поднять целый львиный прайд на охоту. Сейчас ее голос совсем не похож на мурлыканье.
— Просто мне кажется, у вас были и более значительные работы, — игриво отвечает Шэннон.
— Критиков развелось! Обычно на встречу с прессой я беру отряд по борьбе с грызунами.
— Дорогая Шеба, — говорю я. — Дорогие леди и джентльмены. У мисс По талант обзаводиться смертельными врагами. А мне нужно дописать статью.
— В выпускном классе мы с Лео были сладкой парочкой, — объявляет Шеба.
— Ничего подобного.
— Он втрескался в меня, как бегемот.
— Ничего подобного. — Я вталкиваю Шебу в свой кабинет и захлопываю дверь.
У Шебы развилось космическое самомнение, оно-то и заставляет ее звезду ярко сиять на небосводе человеческих амбиций, под влиянием которых хорошенькие девочки и пригожие мальчики ежегодно устремляются в Голливуд, поставляя ему свежую кровь, свежие гормоны и свежие чувства. Но едва я закрываю дверь, как Шеба отбрасывает роль дивы и превращается в ту самую девчонку, которая привнесла столько тайны и столько счастья в мой последний школьный год. Направляясь к столу, я поворачиваюсь к ней задом, и она тут же щиплет меня, но по-дружески, а не заигрывая.
— Ты все еще помешан на сексе, Лео.
— Не все в нас подвержено изменениям. Я ничего не слышал о тебе шесть месяцев.
— Я снималась в Гонконге у нового мужа, он режиссер и зануда.
— Я не успел познакомиться с последними двумя мужьями.
— Ты не много потерял, поверь мне. Я только что вернулась из Доминиканской республики — там процедура развода доведена до совершенства в смысле простоты.
— Значит, Трой Шпрингер канул в Лету?
— Его настоящее имя Моисей Берковиц, что, по-моему, звучит прекрасно. Но его мамочка в свое время поменяла фамилию и стала Клементиной Шпрингер. Я застукала ее славного сыночка в постели с шестнадцатилетней актриской, которая играла в фильме мою дочь.
— Мне очень жаль, Шеба.
— Лучше скажи что-нибудь в защиту своего пола.
— Мужчины были бы вполне сносными людьми, если бы Господь не наделил их членом.
Толпа за дверью не расходится, до нас долетает ропот разочарования. Наконец репортеры, ворча, плетутся к своим столам. Слушая Шебу, начавшую весело болтать, я могу спокойно рассмотреть ее. Невозможно отвлечься от сексуальной притягательности, которую она, не задумываясь, несет как мощный заряд. Ее голос, низкий и родной, звучит обольстительно, как в минуты любви. Чтобы свести с ума людей на всех этажах этого здания, ей достаточно было просто войти в него.
Только один человек обратил внимание на то, что вошла Шеба незаконно. Раздается властный стук в дверь кабинета, затем без всяких извинений на пороге возникает Блоссом Лаймстоун, наша дежурная с внешностью гладиатора. Она впускает людей в здание редакции и выпускает их, выполняя обязанности с серьезностью инструктора по строевой подготовке, которым когда-то работала. Проложив грудью путь через редакционную толпу, она решительно входит в мой кабинет и кладет чернокожую мускулистую руку Шебе на плечо. Глядя при этом на меня, Блоссом отчеканивает: