Обручник. Книга вторая. Иззверец
Шрифт:
– Ты? – удивленно отшатнулся он, увидев перед собой Кобу.
– Как видишь.
Пауза была длиннее Куры от истока до устья.
За это время успел выглянуть Мешкур.
И он удивился не меньше брата.
– Как ты тут оказался? – спросил.
– Почти как и ты – ногами вперед.
Затем на крыльце появился Акрам – последний из братьев Наибовых, и сказал неожиданное для всех:
– А я тебя ждал.
Они зашли в дом.
Кто-то из женщин уже принес вино.
– Как будет назваться революция, которую вы готовите? –
– Социалистическая, – ответил Коба.
– Ну а после нее куда люди ринуться? – не унимался сапожник.
– К коммунизму, – был ответ Кобы.
– Значит, – резюмировал он, – подметок много износить придется. Поэтому моя профессия не учахнет.
– А бабы будут бабами при любой власти, – сказал Мешкур. – поэтому моя ювелиристика не пострадает.
Акрам же, долго не участвуя в разговоре, вдруг произнес:
– Все зовут меня Угрюмым Вором. Может, наконец, наступит для меня такое время, когда я развеселюсь.
Они попили вина, поболтали кто о чем, и – на заре – незаметно сопроводили Кобу к развалинам старого замка, к тому самому круглому камню, с которым, по легенде, забавляется, когда ему нечего делать, Амиран.
В полдень, неведомо какими путями узнав где он, мать принесла ему еду.
– Сынок! – сказала. – Покайся и покорись. Может, власти тебя простят и церковь не отлучит от своей обители.
Вот, сказывают…
– Мама! – остановил ее Коба. – Я не заслуживаю такого твоего сокрушения. Но вместе с тем я твой сын и тебе трудно пожелать мне чего-то иного, кроме добра. Поэтому самый важный для меня путь тут, который я сейчас выбрал.
Мать ударилась в слезы.
С ними и ушла.
Теперь до вечера.
Ибо даже отступники от веры или, как их зовут, изверцы, хотят есть.
Оставшись один, Коба нашел место поукромнее в одной из загогулин центральной пещеры, и обрел там позу Будды.
Успокоение долго не приходило.
– Я пришел к своим друзьям, – произнес он вслух, – и они не приняли меня.
И тут он был прав.
Но только, как говорится, отчасти. Потому как пришел не к друзьям, а к хорошим знакомым, то есть, к тем, с кем в свое время водился, если так можно это посчитать, на всякий случай.
Таковым был Самуил Хухашвили, которого все звали Жирняк.
Так вот Жирняк, завидев его, так растерялся, что Коба хохотнул ему в лицо:
– Да не с Того я Света, не бойся.
Тогда-то он направился прямиком к матери, еще не уверенный, что там его не ждали те, кого он избегал.
– Я пришел к своим врагам, – продолжил Коба молитвенный причит. – И враги раскрыли мне свои объятья.
Значит, часть негативной энергии я сбыл и начинается тотальная пора очищения.
Он вспомнил двух племянниц, той же Ханы Розу и Мардаса Нинель, проверяющего из Питера Мирунсина и Пану, ту самую, которая не дала ему остаться нецелованным.
Образы этих людей всплывали перед ним и гасли, как гаснут
Вот пошли какие-то складушки: «Сночевал не дома – не тобой мята в дому солома».
«Жутко подумать, что женка от тебя разны захажни сочинят. То есть, захаживает не туда, куда по чести надобно».
Потом попало в его сознание слово «распустилось», и он стал распускать его на некое, не совсем понятное прядево.
Потому и сказалось вроде бы и совсем некстати: «Распушка».
Непутевая дорога, которая ведет неведомо куда – тоже «распушка», тут уж от понятия распутничать.
Верба распустилась тоже…
А вот, почудилось, наступил тот вечер, который скупал у неба звезды. Только одна едва заярчит, он ее – раз и к себе в торбу.
Пустил в садок, что сочинен по руслу речной старицы, в куге-камышах там упрятал.
Отдышался от приневоленной работы.
И – опять же за бесценок – хвать еще одну звезду.
На этот раз, кажется, безымянную.
И вдруг – явился чей-то голос и изрек, что религия – это не заблуждение людей, фанатично верящих во что-то или в кого-то, а знания, которые в какое-то время народились из ничего, а может, наоборот, от чего-то, чтобы быть узнанным в более поздних цивилизациях.
Религиозные знания тем удивительны, что им никто не решается противостоять.
Потому – что противостоять можно действию, но не знаниям.
Поэтому следует заучивать те или иные явления и проявления развития общества.
Человеческое тело давно не представляет тайны для науки. А в бездну души даже заглянуть никто не удосужился.
Там – мрак.
И невозможно измерить и психическую энергию.
Все знают, что она существует. А вот какое количество и как ее оборотить на благо, пока толком никто не знает.
Вот возникли впереди два страдальческих глаза.
Коба их уже где-то видел. Кажется, в Тибете. В тот раз, когда…
Он не помнит, как тогда очутился в Китае.
И именно там узнал, кто такой Рама.
Оказалось, Рама не имел отношения к предыдущей цивилизации. Он просто был сыном Кришны, который прижил его с обыкновенной женщиной.
И еще – он только что побывал в городе под названием Амрисар, где встретил Мастера свами Дарам Радж Бхарти.
Он имеет неимоверные знания. И, кажется, прочитал более семисот книг.
Ну а раз так, то у него великие знания в овладении чужими языками.
Но особо гордится Дарам знанием санскрита.
Коба находит с Дарамом какой-то общий язык и любопытствует: в сомати человек бывает полумертвый или полуживой?
Кто-то – кажется, в кромешной дали – заливисто смеется.
И перед ним возникает карта, на которой, как земноводные, перепыхивают какими-то голубоватыми огнями два острова, вернее, семейство островов, и голос говорит:
– Все, что осталось от атлантов – это Азорские и Канарские острова.