Обсидиановая бабочка
Шрифт:
– Ответь, Ники.
– Он меня убьет.
– Как?
Он нахмурился:
– В каком смысле – как?
– Я имею в виду – каким способом? Как он будет тебя убивать?
Ники поерзал в кровати, пытаясь найти удобное положение. Нога держала его крепко, и он дергал прикованную руку, дребезжа браслетом наручника вдоль прута спинки. Сегодня ему не суждено поудобнее устроиться.
– Он, наверное, пошлет своего монстра. Разрежет меня и выпотрошит, как всех прочих.
– Его прислужник крошил всех ведунов
– Если ты такая умная, можешь меня не спрашивать. Ты уже сама знаешь все ответы.
– Не все. – Я тронула прут кровати, к которому он был прикован, взялась руками с обеих сторон, так что наручник не сдвинуть. – Я видела эти тела, Ники. Очень неприятный способ уходить, но есть вещи и похуже.
Он сухо засмеялся:
– Выпотрошить заживо – хуже трудно что-нибудь придумать.
Я сняла очки и дала ему увидеть мои глаза.
У него пресеклось дыхание. Он уставился на меня, глаза у него полезли из орбит, горло перехватило.
Я тронула его за руку, и он завопил:
– Не трогай меня! Черт побери, не трогай!
Он дергал и дергал наручник, будто это могло ему помочь.
Рамирес подошел с другой стороны кровати и поглядел на меня.
– Я ему ничего плохого не делаю, Эрнандо.
– Уберите ее от меня на хрен!
– Скажи нам, где этот монстр, и я ее вышлю из палаты.
Ники глядел на меня, на него, и теперь я видела у него на лице страх. Тут даже вампирское зрение не нужно было.
– Вы этого не сделаете. Вы ведь копы.
– Мы ничего и не делаем, – сказал Рамирес.
Ники снова таращился на меня.
– Вы копы. Вы меня можете казнить, но не пытать. Это закон.
– Ты прав, Ники. Полиции запрещено пытать арестованных. – Я наклонилась поближе и шепнула: – Но я же не из полиции?
Он снова начал дергать цепь, греметь ею по пруту во все стороны.
– Немедленно уберите ее от меня! Я требую адвоката. Немедленно адвоката!
Рамирес обернулся к двум патрульным у двери:
– Пойдите вызовите адвоката для мистера Бако.
Копы переглянулись.
– Оба? – спросил один.
– Оба, – кивнул Рамирес.
Они снова переглянулись и направились к двери. Тот, что повыше, спросил:
– И сколько времени должен занять телефонный разговор?
– Сколько-то. И когда вернетесь, постучите.
Патрульные вышли, остались только Эдуард, Рамирес, Ники и я. Ники уставился на Рамиреса:
– Рамирес, вы же отличный коп. Я про вас никакой грязи не слыхивал. Вы ей не дадите меня пытать. Вы же нормальный мужик, Рамирес! Не давайте ей меня пытать!
Он говорил быстро и высоко, но с каждым повторением он был все больше уверен в себе, уверен, что добропорядочность Рамиреса будет ему щитом.
В одном он, наверное, был прав. Рамирес не даст мне его тронуть, но я хотела, чтобы Рамирес дал мне его
Я потянулась, будто погладить его по щеке. Он отдернулся.
– Рамирес, мать твою, забери ее от меня, будь человеком!
– Я буду поблизости, Анита, нужен буду – позовешь.
Он отошел от кровати и сел в дальнем углу палаты рядом с Эдуардом.
– Рамирес!! – отчаянно крикнул ему вслед Ники.
Я тронула его губы пальцами, и он под этим ласковым прикосновением застыл. Медленно двинулись его глаза, очень медленно заглянули в мои.
– Ш-ш-ш, – прошептала я, наклоняясь к нему губами, будто поцеловать в лоб.
Он открыл рот, резко набрал воздуху и завопил. Я взяла его лицо в ладони, как делал Пинотль, но я знала, что руки мне не нужны. Я могла высосать его поцелуем.
– Молчи, Ники, молчи.
Он заплакал.
– Пожалуйста, пожалуйста, не надо!
– И вервольфы тоже так тебя умоляли? А, Ники?
Я свела ладони, сделав ему губки бантиком.
– Да, – произнес он сдавленными губами. Мне пришлось заставить себя отпустить его, иначе остались бы следы. Нет, отметин оставлять нельзя. Нельзя давать Марксу повода прицепиться к Рамиресу.
Я оперлась руками на прут кровати, к которому Ники был пристегнут. Он отодвинул руку на длину всей цепи, но не дергался. Только смотрел на меня, как мышь на кошку, когда знает, что бежать некуда. Я наклонилась к нему. Это было небрежное, очень естественное движение, но мое лицо приблизилось к нему настолько, что он теперь видел лишь его.
– Сам видишь, Ники, бывают вещи и похуже.
– Я тебе нужен, чтобы вернуть тех. Мы с тобой можем вернуть их к жизни.
– Сам видишь, ты мне больше не нужен. Я теперь знаю, как все это проделать. – Я перегнулась, приподнявшись на цыпочки, руки на перилах кровати, подалась к нему, будто хотела шепнуть в ухо: – В ваших услугах более не нуждаются.
– Умоляю, – шепнул он.
Я заговорила, так близко придвинув к нему лицо, что ощущала теплую волну собственного дыхания.
– Врачи удостоверят твою смерть, Ники. Тебя где-нибудь закопают в ящике, и ты будешь слышать каждую лопату земли, упавшую на крышку гроба. Ты будешь лежать в темноте и вопить безмолвно, и никто тебя не услышит. Может, придется нефритовую бусинку зашить тебе в рот, чтобы ты лежал тихо.
Слезы текли у него по щекам, но лицо его было пусто, будто он не знал, что плачет.
– Говори, где твой хозяин, Ники, или, клянусь, тебе придется хуже смерти.
Я очень нежно поцеловала его в лоб.
Он заскулил.
Я поцеловала его в кончик носа, как ребенка. Нависла над его ртом.
– Рассказывай, Ники.
Я опустила губы ниже, они соприкоснулись с его губами, и Ники резко отвернулся.
– Я расскажу. Я все расскажу!
Я отодвинулась от кровати, пропуская Рамиреса.