Обсидиановая бабочка

Гамильтон Лорел Кей

– Почему?

– Я тебе говорил: это тупик. Нам нужны новые идеи. То, о чем мы еще не догадались, а не то, что полиция уже «вычислила».

– Но ты ведь еще до конца не вычислил же эту Итцпа-как-ее-там?

– Богиня позволит тебе произносить ее имя в переводе – Обсидиановая Бабочка. Кстати, ее клуб тоже так называется.

– Ты думаешь, что она здесь замешана?

– По-моему, она знает нечто такое, чем готова поделиться с некромантом, но не с истребителем вампиров.

– Так что я туда являюсь, так сказать, в неслужебном качестве.

– Так

сказать.

– Я – слуга-человек Жан-Клода, треть его маленького триумвирата власти. Если я нанесу визит Принцессе города без полицейских верительных грамот, мне придется играть в вампирскую политику. А я этого не выношу.

Эдуард посмотрел на меня через стол:

– Когда прочтешь сотый протокол свидетельских показаний, у тебя мнение переменится. Ты даже вампирской политике будешь рада как поводу вылезти из этой бумажной кучи.

– Ну и ну, Эдуард! У тебя голос почти желчный!

– Анита, я эксперт по монстрам и здесь ни одной гребаной зацепки не вижу.

Мы переглянулись, и снова я ощутила это его чувство страха, беспомощности – то есть чувств, которые Эдуард испытывать не способен. Во всяком случае, так я думала.

Вошел Бернардо с кофейными чашками на подносе. Наверное, он почуял что-то в воздухе, потому что спросил:

– Я чего-то пропустил?

– Нет, – ответил Эдуард, возвращаясь к бумагам, разложенным у него на коленях.

Я встала и начала раскладывать документы.

– Нет, пока ничего не пропустил.

– Больше всего на свете люблю, когда мне врут.

– Мы не врем, – ответила я.

– А чего тогда такая гроза в воздухе повисла?

– Бернардо, заткнись, – сказал Эдуард.

Бернардо не оскорбился. Он заткнулся и раздал чашки.

Я выбрала все протоколы допроса свидетелей, которые мне удалось найти, и следующие три часа их читала. Один из них я перечитала, прикинула факты так и этак и не нашла ничего, что еще не знали бы полиция и Эдуард. Я выискивала не замеченные никем нюансы. Может, с моей стороны самонадеянно так считать, но Эдуард был убежден, что мне удастся что-то найти, чем бы «это» ни было. Хотя я уже начинала сомневаться, а уверен ли он в моих силах или просто с отчаяния хватается за любую соломинку. Знаю одно – я сделаю все, что смогу.

Поглядев на несколько пачек протоколов свидетельских показаний, я уселась читать. Многие обычно берутся читать каждый протокол целиком или частично, потом переходят к следующему, но в серийном преступлении ищешь систему. Я усвоила, что при расследовании серийного преступления надо все папки группировать: в одну стопку откладывать свидетельские показания, в другую заключения судебно-медицинских экспертов, затем – фотографии с места преступления… и так далее. Иногда я сначала занималась фотографиями, но сейчас я их отложила. В больнице я достаточно насмотрелась, и меня до сих пор мороз пробирает по коже. Так что фотографии подождут, ведь у меня работы, по существу, невпроворот и без этих ужасов. Преднамеренно спланированная волокита – вот как это называется.

Бернардо

продолжал готовить нам кофе и изображать хозяина, хлопотал и суетился, когда кофе кончался, предлагал еду, от чего мы оба отказались. Когда он притащил мне надцатую чашку кофе, я не выдержала.

– Бернардо, я, конечно, тебе благодарна, но ты не производишь на меня впечатление домовитого мужика. Зачем ты так корчишь из себя хозяина? Это ведь даже не твой дом.

Он воспринял мои слова как приглашение придвинуться к моему креслу поближе, так, чтобы его затянутое в джинсы бедро коснулось подлокотника. Но не меня, поэтому я и не стала возникать.

– Ты хочешь попросить Эдуарда сходить за кофе?

Я поглядела на Эдуарда, сидевшего на противоположной стороне стола. Он даже не стал отрывать взгляда от бумаг. Я улыбнулась:

– Нет, мне самой хотелось его принести.

Бернардо повернулся, оперся задом на стол, скрестив руки на груди. Мускулы у него на руках играли, будто устраивая для меня представление. По-моему, он даже сам этого не замечал – просто привычка.

– Честно? – спросил он.

Я посмотрела на него и пригубила кофе, который он мне принес.

– Это было бы вполне нормально.

– Я эти отчеты не один раз прочел. И опять заниматься этим не хочу. Мне надоело играть в сыщиков. Я предпочел бы кого-нибудь убивать или драться хотя бы.

– Я тоже, – произнес Эдуард. Теперь он глядел на нас холодными синими глазами. – Но надо знать, с кем или с чем драться, а ответ на этот вопрос – где-то здесь.

Он показал на гору бумаг.

Бернардо покачал головой:

– Так почему ни мы, ни полицейские ответа в этих бумагах не нашли? – Он провел пальцем по ближайшей пачке. – Я не думаю, что вся эта писанина поможет нам поймать того гада.

Я улыбнулась ему:

– Ты просто заскучал.

Он посмотрел на меня слегка удивленно, потом засмеялся, закинув голову и широко раскрыв рот, будто завыл на луну.

– Ты меня еще недостаточно знаешь, чтобы так точно судить.

Искорки смеха еще дрожали в его карих глазах, и мне захотелось увидеть перед собой другую пару карих глаз. У меня вдруг заныла грудь от тоски по Ричарду. Я тут же стала просматривать бумаги, разложенные у меня на коленях, и потупила глаза. Если в них печаль, то ни к чему Бернардо ее видеть. Если же он заметит в них вспыхнувшее желание, то может неправильно понять меня.

– Ты заскучал, Бернардо? – спросил Эдуард.

Бернардо лениво повернулся, чтобы посмотреть на Эдуарда. И его обнаженная грудь оказалась прямо передо мной.

– Ни женщин, ни телевизора, и убивать некого. Скука, скука, скука!

Я поймала себя на том, что пялюсь ему в грудь. Меня подмывало встать с кресла, рассыпав бумаги по полу, и языком провести по этой коже. Видение было таким сильным, что мне пришлось закрыть глаза. Такие чувства у меня возникали в присутствии Ричарда или Жан-Клода, но не при посторонних. И почему это Бернардо на меня так действует?