Очарованная
Шрифт:
— Почему ты не пришел за мной? — спросила я, хотя вопрос обжигал меня, вылетая из горла.
Его улыбка медленно расползалась по лицу, и он был достаточно близко, чтобы я могла видеть, как его глаза из оловянных стали светло-серыми и как они зацеплялись с одной стороны его рта и тянулись к другой.
Боже, но он был таким красивым зверем.
Я думала, что знала красоту раньше, но она никогда не была похожа на его. Никогда не было такого красивого, настолько сильного, что глазам больно, и такого потрясающего мужчины, что он мог бы использовать
—Я не пришел за тобой, потому что это не всегда является целью нашей игры. Иногда это делается для того, чтобы преподать тебе урок, иногда для того, чтобы вознаградить тебя за хорошее поведение, а иногда это будет старая добрая динамика силы. Ты только что пришла, как нетерпеливый маленький распутник, в то время как я был под достаточным контролем, чтобы предотвратить проблемы Что ты при этом чувствуешь?
Я знала, что румянец не отразится на моей коже, но мои щеки горели от стыда. —Я чувствую себя шлюхой.
— Ммм, — признал он с очень легкой самодовольной ухмылкой. —Только для меня.
—Кажется, тебе нравится это, быть жестоким в один момент и милым в другой. Это сводит меня с ума еще больше, чем изоляция в бальном зале, — призналась я ему, глядя на его пальцы, которые теребили прядь моих шелковистых волос.
Я смотрела, как его глаза переходят с затененного солнцем серебра на темную сторону луны, усеянную кратерами и мучительными тайнами. Он смотрел, как его пальцы в моих волосах, как будто пряди содержали ответы на все вопросы жизни.
—Меня вырастили, чтобы я стал Лордом и Мастером. Мой отец и его… друзья учили меня с раннего детства быть безжалостным в отношении к удовольствиям и власти, в отношениях с деньгами, обществом и особенно с женщинами. Я не уверен, родился ли бы я со склонностью полосовать женский зад тростью, но разве это не бесконечный вопрос природы против воспитания?
— Думаю, тебе это нравится, — прошептала я, потому что эта прозрачность между нами была новой, и мне не хотелось рвать бумагу, когда я осторожно обводила ее края. — Тебе нравится делать мне больно.
— Да, — согласился он, когда его другая рука скользнула вверх по моему туловищу, между грудями, чтобы схватить горло. —Мне нравится видеть, как твое тело обнажается и трясется подо мной, как зачищенный провод. Я бы сделал это с тобой, даже если бы мне не пришлось.
— Но ты должен. Расскажи мне о Сальваторе.
Его вздох взъерошил мои волосы, когда он переместился надо мной, зажав одно из моих бедер между своими ногами, так что все мое тело прижалось к нему. Мне хотелось уткнуться носом в его челюсть под прямым углом, уткнуться носом в его пульс и почувствовать его таким сильным и уверенным против меня, лучше, чем любое защитное одеяло.
Я не должна была чувствовать себя так близко к нему или в такой безопасности в его объятиях, но я сказала себе, что это странное эйфорическое последствие подчинения сделало меня чрезмерно нуждающейся и почти плачущей.
— Когда я держал тебя в том переулке, я знал, кто ты,
—Что ты говоришь? — спросила я, глядя вниз на край утеса, сжимая пальцы ног в поисках уверенности.
Я не хотела падать, но импульс в спине толкал меня вперед, и я знала, что падение неизбежно.
Рука Александра так сильно сжала мою шею, что я не могла дышать. —Разве это не очевидно? Амадео Сальваторе — твой отец.
Я задохнулась, отчаянно пытаясь вдохнуть в свое тело воздух и чувства, но Александр не позволил мне. Его вес на моей груди усилился, и его пальцы пульсировали на моем горле в такт моему пульсу.
— У твоей матери был роман с ним более восемнадцати лет назад, когда твоего отца некоторое время держали в тюрьме. Я знаю это только потому, что Амедео и моя мать иногда говорили об этом на протяжении многих лет, когда было поздно и они думали, что маленькие мальчики должны быть в постели. В результате родились близнецы, два младенца, настолько красивые, что, хотя он не мог стать их отцом, он также не мог их отпустить.
— Стоп, — прохрипела я, когда перед моими глазами взорвались звезды.
Я не знала, было ли это из-за недостатка кислорода или из-за того, что вся моя вселенная перестраивалась, чтобы понять эту новость.
Сальваторе не был моим отцом.
Он не мог им быть.
Мама не была фанатиком, но была набожной католичкой. Это была одна из причин, по которой она так и не развелась с Шеймусом, даже когда должна была.
Закрутить роман с другим мужчиной, когда она была замужем и у нее дома еще двое детей… это просто не просчитывалось.
Только я могла вспомнить навязчивую тоску в маминых глазах, когда она смотрела в одинокое окно нашей маленькой кухни, и как она иногда плакала по ночам, держа в руках четки и молитвенник, бормоча о прощении и грехе. Я всегда предполагала, что она молится за Шеймуса, предпоследнего грешника в нашей семье, но что, если я ошибаюсь?
Я не была похожа на Шеймуса или моих сестер, которые унаследовали от мамы только золотистую кожу и в остальном были копиями нашего отца.
Мы с Себастьяном были вырезаны из темной ткани, сложены в виде острых углов и длинных линий, говорящих о разных генах.
Те, которые восходят к каподастру, который я знала всю свою жизнь, который парил над нашими маленькими жизнями, как темная сила. Он был высоким, сильным и смуглым, с плавной, перекатывающейся походкой, которая внезапно напомнила мне походку Себастьяна.
Ухмылка Александра резала его лицо, как нож. — Ты видишь это, не так ли? Я забрал тебя, потому что твой биологический отец убил мою мать, а твой псевдо-отец был достаточно глуп, чтобы использовать тебя для выплаты своих долгов. Похоже, грехи обоих твоих отцов приковали тебя к твоей судьбе задолго до того, как ты это осознала.