Очерк о родном крае

Кокоулин А. А.

– Может, догоним?
– спросил Марек. Страх его отпустил, появилась даже какая-то бесшабашность.

Водитель покосился на него как на сумасшедшего:

– Жить надоело?

На серые плиты когда-то площади Ленина свернули в молчании.

Впереди выросла ограда и будка охраны за бетонным блоком. Водитель выкрутил руль.

– Финита.

– Здесь?
– Марек распахнул дверцу.

Как ни странно, угрюмую трехэтажку из красного кирпича с тусклым шпилем, вырастающим из куполообразной крыши, время не взяло. Герб, конечно, сбили, триколор сняли, болталась

теперь наверху какая-то красно-белая тряпочка, но двери, дубовые, со стеклом, так и не поменяли. Бывший горисполком. Бывшая горадминистрация. А теперь, значит, комендатура и тоже, наверное, что-то правительственное.

– Э-э!
– крикнул водитель.

– Ах, да, - Марек вернулся, запустил руку в карман плаща.

Вынул пять евро - те самые, так и не принятые проводником. Расстался с ними с легкой душой. Чур меня, чур. Добавил две монеты из портмоне. Вложил в протянутую ладонь.

– Семь?

– Семь, семь, - кивнул водитель.

Марек отразился в очках в последний раз. 'Рэйндж ровер' фыркнул, блеснул на прощание стеклами.

На показанный европаспорт в будке отреагировали поднятием шлагбаума.

– Проходите, господин Канин.

Прозвучало почему-то непривычно. Какой, к чертям, господин Канин в родном городе? Чужеродное вкрапление. Га-аспадин...

Марек улыбнулся. Нет, в том же Кельне - нет вопросов. Но здесь...

Пока шагал к зданию, мимо чистенькой, со свежими разделителями, автостоянки, мимо декоративного каре кустиков и голубоватых елок, набросал мысленно очередные строчки.

'Водитель, который довез меня до комендатуры, представлял уже новую генерацию. Нет, не европейскую, но промежуточную. Он был сосредоточен и обстоятелен. Мы быстро договорились о цене. Семь евро по среднеевропейским меркам не так уж и много, но по местным, поверьте, сумма приличная. Впрочем, я согласился. Мне понравился его автомобиль.

Не так уж и плохо они стали жить, подумал я, усаживаясь на сиденье совсем не старого 'рэйндж ровера'. Вот видно, что есть в человеке коммерческая жилка, нашел он себя в новом мире. Освоился. Эх, а сколько еще демократических радостей откроется здешнему населению! Я даже позавидовал.

Доехал быстро'.

Про стояние на светофоре и нацеленный на него пулемет Марек решил не упоминать. Все равно не пропустят, а отметочку об излишнем педалировании сделают. Да и ничего, собственно, не произошло.

За дверью его остановили. Проверили металлодетектором, еще раз сканировали европаспорт. Сумку просветили рентгеном.

– Э, у меня там ноут, - спохватился Марек.

– Ничего с ним не случится, - пехотинец в полной выкладке, в бронежилете, в налокотниках, наколенниках, пухлый, как плюшевый мишка, мягко его придержал.

Вестибюль, светлый, с высоким потолком, словно из памяти выплыл. Только стену, где раньше в фотопортретах висело политбюро, забелили напрочь. По широкой лестнице Марек поднялся на второй этаж, ведя ладонью по перилам. В груди сладко звенело - звон был из далекой юности, здесь, за третьей по левому коридору дверью, десятиклассника Канина звал к себе в помощники секретарь горкома комсомола.

И

ведь он чуть не согласился!

Славный, восторженный и незамутненный паренек был Марек Канин. И в коммунизм верил, и в комсомол. И вообще в светлое будущее...

Регистрация звала направо. Даже стрелочка была. Но Марек из любопытства шагнул влево. Ну-ка, где та дверь обитая, с мягким ходом...

Табличка - золотое на синем - 'Planning and forecast department' сбила его с толку. Почему, собственно, department? Для кого, собственно?

Он постоял, оглянулся.

Дверь, все-таки другая уже, с тусклыми металлическими вставками, с круглой ручкой, вдруг показалась ему чужеродным предметом. Да что там - враждебным. Department! Надо же!

Марек потоптался и расстроенно убрел в конец коридора. Надо, надо перекурить. Что-то как-то плывет все. Принтерный стрекот летел отовсюду. Таблички настойчиво лезли на глаза. Загоняли. Department. Branch. Office. В результате он чуть не воткнулся в оконный переплет. Ну и ладушки, подумал. Перекурить и зарегистрироваться.

Окно выходило во двор, на кирпичные гаражи, а выше открывалась так и не проснувшаяся еще сизость, подпираемая далекими домами. По растрескавшемуся от старости асфальту бродил дворник в фартуке поверх штанов и куртки и сбрызгивал газоны из шланга. Водяная пыль рассыпалась радугой.

Марек поискал в углах урну, не нашел, но нашел бумажку с перечеркнутой сигаретой, прилепившуюся к стене на уровне пояса: 'No smoking!'. Задрал голову - так и есть, висит, помигивая, дымоуловитель. Чуть что - разорется.

Ладно. Вытянутая было сигарета отправилась обратно в пачку, а пачка - в нагрудный карман. Потерпим.

В здании было на удивление пусто. Кроме охраны внизу Марек встретил только одного человека. Тот, заложив ногу за ногу, сидел на мягкой лавке у стены и читал газету. Деловой костюм. Золотой блеск часов на запястье. Сосредоточенное лицо. На миг показалось - вагонный сосед. Но нет, этот и порыхлее будет, и щеки - два багровых пятна.

По ковровой дорожке Марек перешел в правый рукав, бесшумный, как убийца какой-нибудь. Даже покашлял на всякий случай. Принтеры стрекотали и здесь. Машинная жизнь кипела. Надпись 'Пункт регистрации' чернела на двери непрозрачного голубоватого стекла.

Марек стукнул костяшками пальцев:

– Можно?
– и взялся за ручку.

Оказалось заперто.

Марек подергал. Прижался к стеклу, стараясь рассмотреть, что там. Не видно. Муть. Но вроде бы никто не ходит.

Он стукнул снова.

– Да не стучите вы!
– раздраженно отозвался одинокий посетитель с газетой.
– Рано еще!

– Но мне сказали - сходите, зарегистрируйтесь, - повернулся к нему Марек.

– У них рабочий день - с десяти.

– И что же?

– Ждите. Я же жду.

– Ясно, - Марек почесал нос.

Сидеть здесь или сразу домой двинуть? Зарегистрироваться ведь можно и днем. Или вообще завтра. Уж, наверное, не вломятся в двери, не попросят с вещами: 'Что ж вы, господин Канин, отметочку о прибытии не поставили?'. Это, извините, прерогатива СССР была.