Очерк о родном крае

Кокоулин А. А.

Марек качнул головой.

– Это не правильно.

– Это произошло, - сказал Андрей.
– И нет никого, кто бы отвез тебя или меня обратно по реке времени.

– Что мне делать теперь?
– спросил его Марек.

– Жить.

– Как?

– Можешь уехать в Евросоюз.

– Нет, - замотал головой Марек, - нет. Я не вернусь. Я нужен здесь, я должен все это прекратить.

Андрей, казалось, вздохнул.

– А ты сможешь?

– Не знаю, - сказал Марек.
– Может, завтра лягу рядом с тобой. Но, понимаешь, я, наверное, впервые чувствую ответственность

за все, что происходит вокруг. Ощущаю кожей, сердцем, разумом. Это мой мир. Отстраниться от него вместо того, чтобы попытаться изменить к лучшему, означало бы предать. Всех вас предать, слышишь? Тебя, Соломина, маму, Дину. Не хочу я, уже достаточно... двенадцать лет...

– Эх, Марик, - сказал Андрей.
– Даже Иисус Христос ничего не смог изменить в мире к лучшему.

– Он подарил эту возможность людям.

– Марек, Марк, хватит!

Его оттянули от гроба, развернули, посветили фонариком в глаза.

– Что с тобой?

– Ничего, - ответил Марек, уворачиваясь от света.

В поле зрения обнаружился Свиблов, повлек его в коридор, потом на кухню, к окну, к форточке. Здесь было свежо. Приставленный к подоконнику Марек несколько раз вдохнул полной грудью.

– Все это не правильно, - сказал он, наблюдая в окнах соседних домов редкие огоньки свечей.
– Так нельзя жить.

Несмотря на тесноту Свиблов умудрился встать рядом, плечом в плечо. Марек покосился, но промолчал.

– То, что происходит в действительности, есть лишь отражение того, что происходит в головах людей, - сказал Свиблов.
– С распадом Союза и России здесь, - он стукнул себя по виску, - у большинства населения - каша. Эта каша варится посредством пропаганды образа жизни, безденежья, хаоса, общей неустроенности. Булгакова читали?

– Нет, - сказал Марек.

– Может, фильм видели?

– Вряд ли у нас показывали.

– Ах, да. Бортко снял, кажется, в восемьдесят восьмом. Давно уже. Так вот, профессор Преображенский там однажды говорит знаковую речь. Про разруху. Что разруха не в клозетах, а в головах. И пока у нас...

– А что было раньше, - спросил Марек, - каша или распад? Из-за чьей каши случился распад? Я же застал то время, когда толпы носились по обменникам, когда, блин, за хлебом и макаронами очереди вытягивались за два квартала до магазина. Это как произошло? Само по себе? Талоны, карточки, драки за гнилую капусту. В Москве жрать было нечего, чего уж про периферию говорить!

Свиблов прижался лбом к стеклу.

– Это трудный вопрос. Я склоняюсь к предательству. Это, собственно, тоже эффект каши в голове. Когда мысли о богатстве сдерживает отсутствие частной собственности. Деньги, деньги, деньги.

– Света нет, - сказал Марек.
– Андрея нет.

– Я и говорю, - сказал Свиблов, - не готовы мы. Дима в бой рвется. А куда? Ну, две, ну, три провокации. Десяток трупов. Вы думаете, они не возьмут заложников? Думаете, у них дрогнет рука разбомбить один или два квартала? Думаете, им не наплевать на женщин и детей?

– Не знаю.

– Я знаю! Наплевать! Пока еще НАТО соблюдает в республике некие условности, но дай им повод, и они

утопят область в крови. Поэтому наше выступление должно быть гарантированно успешным. А это подготовка и терпение, понимаете? Как бы ни было больно, как бы не хотелось, поддавшись эмоциям, отомстить.

– Что вы хотите от меня?
– спросил Марек.

– От вас?
– Свиблов остро посмотрел на него.
– А вы с нами, Марек?

– С кем?

– С городом, областью, с ее жителями.

– Вы говорите за всех?

Свиблов усмехнулся.

– Я понимаю, о чем вы. Думаете, что нам стоит провести референдум или какие-то еще демократические процедуры, чтобы выявить, придерживается ли большинство населения таких же взглядов?

– Нет, - сказал Марек, так же прямо посмотрев на Свиблова, - я хочу понять, что будет дальше.

– В смысле?

– Допустим, вам удалось выбить миротворцев из города. Что потом? Я уверен, что военное командование коалиции не отдаст территорию просто так. Соответственно, надо ждать бомбардировок, атак дронов, перекрытия путей снабжения.

– Неплохо разбираетесь, - сказал Свиблов.

Марек отступил от окна.

– Года три-четыре назад присутствовал на специализированном брифинге по разрешению Калининградского конфликта. Город взяли измором. Население не выдержало постоянного давления.

– Это не так, - сказал Свиблов.
– Вы, видимо, не все знаете.

– Возможно.

– Город был готов держаться. Но его борьба оказалась никому не нужна. Питер отказал в помощи. У Москвы не было возможности провести даже гуманитарную операцию. Поэтому и было решено прекратить сопротивление.

– Там были открыты два фильтрационных лагеря, - сказал Марек.
– Для моряков Балтийского флота и их семей. И всех неблагонадежных.

Свиблов вздохнул.

– Я знаю. И знаю, что там творилось.

– А что будет здесь?

– Я надеюсь... надеюсь, что все будет по-другому. Если все получится сделать быстро, НАТО просто не успеет отреагировать.

– На что?
– спросил Марек.

– На то, что Москва возьмет нас к себе.

– Москва?

– Сейчас, насколько мне известно, скрытно, под Новомосковском идет накопление групп прорыва.

– Это же война!

– С кем?

– С республикой!

– Марек, это фальшивое государственное образование, и вы это знаете. Специально оторванная территория.

– Просто...

– Что, претит такой подход? А НАТО и миротворцы североатлантического альянса не претят?

– Я просто боюсь цены, которую придется заплатить, - сказал Марек.

– Вы видите, как иначе убрать их с нашей земли?
– спросил Свиблов.

– Переговоры.

Свиблов рассмеялся.

– По поводу Вязьмы, знаете, сколько переговоры идут? Уже лет пять. Эти сволочи между раундами примирения расколотили всю Вязьму в щепки. Прикрываясь, конечно же, гуманизмом и общечеловеческими ценностями. Около тридцати тысяч погибших среди мирного населения. Мирного! Год назад у нас тут вяземская семья осела, понарассказывали про карательные рейды выступающих за переговоры европейцев.