Очерки античного символизма и мифологии
Шрифт:
Итак, заранее признаем, что у нас должен быть свой Аристотель. Какой именно, это и предстоит изложить. Займемся же теперь фактическим исследованием.
Как известно, Аристотель устанавливает шесть элементов, входящих в понятие трагедии как художественной формы. Это — миф, характеры, образ мыслей, слово, сценарий, музыкальная композиция. Из них — «миф есть принцип и как бы душа трагедии» (Poet. 1450b). Вот эту наиболее принципиальную и важную сторону трагедии мы и должны изучать, чтобы судить о теоретических границах эстетики и поэтики Аристотеля. Однако, поскольку не это является специальной темой нашего очерка, коснемся проблемы трагического мифа лишь в самых общих чертах.
II. УЧЕНИЕ О ПОДРАЖАНИИ
Что же такое трагический миф? — Прежде всего, это есть — , «подражание действию» (1450b). Тут перед нами сразу два фундаментальных понятия, без изучения которых нельзя будет иметь никакого точного представления о трагическом мифе у Аристотеля. Значит, что такое ?
1. Обычный перевод термина. Вот первый порог, о который спотыкаются и часто тут же и падают исследователи. Разумеется, буквально перевести этот термин очень легко. Это — общеизвестное аристотелевское подражание. Но вот в том–то и заключается вся проблема: что же такое подражание, по Аристотелю? Существующие переводы поражают в этом отношении бесцветностью и безвкусием. Наш русский переводчик Аппельрот [616] без тени какого бы то ни было сомнения механически ставит везде — «подражание», как и во французском переводе Hatzfeld–Dufour [617] . Кое–кто скромно осмеливается выйти из пут традиции, но идет не очень далеко: «nachahmende Darstellung» (Susemihl, Gomperz) [618] , «подражательное воссоздание» (Захаров) [619] , «dichterische Umbildung des gegeben Stoffes» [620] (Vahlen) [621] [622] . Мы не станем давать слепой перевод очень сложного и загадочного термина, а попробуем разобраться в нем по существу.
616
Аристотель. Об искусстве поэзии. Греч, текст с перев. и прим. В. Аппельрота. М., 1893.
617
La poetique d'Aristote. Ed. et trad, par A. Hatzfeld et M. Dufour Paris, 1899.
618
Susemihl Fr. A. Poetik. Gr. u. dcutsch. Lpz., 1865; Gomperz Th. Aristoteles' Poetik. Lpz., 1897.
619
Захаров В. И. Поэтика Аристотеля. Варш., 1885.
620
подражательное
621
Это уже переход от перевода к описанию понятия по его содержанию (Vahlen. Beitrage zu Aristoteles Poetik. I. Wien, 1865, 2: «die dichterische Umbildung und kunstlerische Gestaltung eines gegebenen oder erfundenen Stoffes»< поэтическое пересоздание и худо–жественное формирование имеющегося либо найденного материала (нем.)>). H. И. Новосадский (Аристотель. Поэтика. Лнгр., 1927) переводит «подражание», но поясняет (81): «Это — не только подражание, но и творческое воспроизведение действительности…»
622
поэтическое пересоздание и худо–жественное формирование имеющегося либо найденного материала (нем.).
2. Обычное значение. Прежде всего, необходимо отметить, что и в греческом языке вообще и у самого Аристотеля [623] термин этот, действительно, употребляется, между прочим, и в обыденном и расплывчато–неопределенном смысле. Ясно, однако, что на таком понимании остановиться никак нельзя. Ведь очень много слов, которые в обыденном разговоре имеют одно значение («душа», «сознание», «представление», «образ», «опыт» и т. д. и т. д.), а в философии — совершенно иное. Так и здесь мы должны доискаться подлинного философского понимания этого термина у Аристотеля. Однако не мешает отдать себе строгий отчет в том, почему собственно это обывательское понимание не годится для Аристотеля.
623
Напр., Polit. II 10, 1271b 22: «Ликург, говорят, большею частью подражал критскому государственному устройству»; или Rhet. ad Alex. II 1422а 30: «Сыновьям приличествует подражать деяниям отцов».
3. Предмет подражания. Когда мы говорим в своих обывательских разговорах о «подражании», то самый процесс подражания обычно мыслится настолько простым и несущественным, что все внимание сосредоточивается на предмете подражания. Чему же, собственно говоря, зададим себе вопрос, искусство, по Аристотелю, подражает? Естественней всего ответить, что это есть подражание просто окружающему нас «реальному» миру. Так и отвечали не раз, привлекая Аристотеля для подтверждения «реализма», «натурализма» и подобных направлений в искусстве. Но допустимо ли это с точки зрения Аристотеля? Кто хоть немного вчитывался в Аристотеля, а не вчитывал себя в него, должен сказать, что для Аристотеля это недопустимо. Возьмем хотя бы все ту же «Поэтику». В IX главе мы читаем: «Задача поэта говорить не о действительно случившемся, но о том, что могло бы случиться, следовательно, о возможном по вероятности или по необходимости. Именно, историк и поэт отличаются [друг от друга] не тем, что один пользуется размерами, а другой нет: можно было бы переложить в стихи сочинения Геродота, и тем не менее они были бы историей как с метром, так и без метра; но они различаются тем, что первый говорит о действительно случившемся, а второй — о том, что могло бы случиться. Поэтому поэзия и философичнее и серьезнее истории: поэзия говорит более об общем, история — об единичном». В XVII главе Аристотель предписывает поэту «во время творчества ясно представлять себе общую сущность изображаемого» [624] [625] [626] Больше того. Никакое искусство никогда не имеет, по Аристотелю, своим предметом что–нибудь единичное. «Искусство возникает всякий раз, как получается из многих осмысленных данностей опыта единое общее допущение [627] относительно подобных вещей» [628] , причем определение в данном случае происходит в соответствии с эйдосом [629] , так что «опыт есть знание единичных вещей, искусство же — общих, а поступки и текучие вещи все суть единичное» [630] . «Никакое искусство не рассматривает единичного» [631] . «Тот, кто хочет стать искусным художником или теоретиком, должен, как известно, направиться к общему и познать его, насколько возможно, потому что, как уже сказано, узрения имеют дело с общим» [632] . «Годные люди отличаются от каждого индивида, взятого из массы, тем же, чем, как говорят, красивые отличаются от некрасивых или чем картины, написанные художником, разнятся от картин природы; в первом случае объединено то, что во втором оказывается рассеянным по различным местам; и когда объединенное воедино будет разделено на его составные части, то, может оказаться, у одного человека глаз, у другого какая–либо иная часть тела будет выглядеть прекраснее глаза и т. п., написанного на картине» [633] . Искусство даже «не заботится о случайном» [634] . Все это указывает на то, что подражание, по Аристотелю, ни в каком случае не может быть подражанием отдельным фактам и событиям окружающей жизни. Но стоит принять во внимание, что искусство есть какое–то отношение к общему, подражание общему, как весь вопрос сразу запутывается, так как оказывается неясной антитеза единичного и общего у Аристотеля, который утверждает одновременно единичность реально существующего и общность реально мыслимого. Как это совместить и как понять? Стало быть, перенося в понятии подражания центр тяжести на предмет подражания, мы или противоестественно, вопреки Аристотелю, утверждаем познаваемость рассеянного и частного, или теряем возможность ясно локализовать единичные вещи в системе, признающей только мыслимые общности. Ясно и то, что судьба понятия подражания и, значит, судьба понятия трагического мифа, судьба всей Аристотелевой «Поэтики», а я сказал бы также, и судьба всей «первой философии» Аристотеля зависит от того или иного решения этого центрального вопроса всей «первой философии».
624
Аппельрот (37) ужасно в этом месте бесцветен: «представлять себе в общих чертах». Это и то гораздо лучше передано у Гомперца (37): «Soil der Dichter sich den Wescnkern klar machen»<общего (греч.)… условие дейст–вия на всеобщее (лат.).> , хотя и тут остается неподчеркнутым момент общности. Другие подчеркивают момент общности, но упускают момент существенности, центральный для Аристотелева , как, напр., у Нича (Meletem. II 53: «actionis conditio in uni– e r s u m…» <общего (греч.)… условие дейст–вия на всеобщее (лат.).>). Совсем худо было бы сводить этот термин в данном месте на чисто позитивное представление поэтом изображаемого им действия в целом, как это в особенности подчеркнуто у Захарова (79): «Поэт должен прежде всего составить общий его, [т е. сюжета], план», хотя и несомненно, что в XVII главе имеется в виду именно конкретное написание пьесы.
625
излагать общее… созерцать общее (греч.)… поэт должен для себя уяснить сущностное зерно (нем.).
626
общего (греч.)… условие дейст–вия на всеобщее (лат.).
627
… . Об этой – хорошие разъяснения, ценные как раз с точки зрения нашей проблемы, дает А. Тренде· ленбург (Arist. De an. Jenae, 1833, 469): « si eius usum contuleris, eo pertinet, utr quid res re vera sit, statuatur; , ut, quid possit esse quidve oporteat, perpendatur. mera mentis ad verum inveniendum actio, veri inventi decretum. 1 Hud «tiicicueie deuet, ut hoc consequi possit. Si vacatur, deficit; mentis «peratio, quae in desi it de rebus, quales apparent, certi quid definientem. Ita ab ipsa cogitandiactione remotum aliquid ex rei veritate sibi assumere Aristotelis usus probat» <допущение (греч.)… «Полагать», если рассмотреть употребление этого слова, направлено на то, чтобы устанавливать, чем является вещь на самом деле; «размышлять» — на то, чтобы с тщанием обдумывать то, чем она могла бы быть или чем желательно было бы ей являться. «Размышлять» есть чистое действие ума, направленное на обнаружение истины; «полагать» — провозглашение этого обнаружения. Первое должно пред–шествовать для того, чтобы могло последовать второе. Если «мышление» нетвердо, «допущение» оказывается парализованным. «Размышлять» оз–начает переходящее в «допущение» действие ума относительно являющихся нам вещей — четкое их определение. Таким образом, употребление Аристотелем слова «полагать» показывает небезосновательность утверждения о его удаленности от самого мыслительного процесса (греч., лат.)>. Там же и другие ссылки на тексты Аристотеля. Biese Fr. Die Philos. d. Arist. in ihrem inneren Zusammenhange. Berl., 1835. I. 211, прим. 2 и др.: « und besonders ist bei Aristo–teles der allgemeinste Ausdruck fur diejenige Tatigkeit des Denkens, in welcher der Geist sich zuerst des Unterschiedes von Wahrheit und Irrtum bewusst wird» < «Полагать» и в особенности «допущение» — это у Аристотеля наиболее общее выражение для той деятельности мышления, при которой дух впервые сознает различие истины и заблуждения (греч., нем.). >. Цитируя эти слова, Waitz (Arist. Org. Lips., 1844. I 523) добавляет: «Quare plerumque eo sensu ponitur, ut sit sententia, qua non a certis et stabilibus sententiae principiis deducta, sed opinio sive magis sive minus confirmata eorum, qui fontibus rerum non investigatis res sumunt tales, quales se praebent» <Поэтому «допущение» чаще всего употребляется в том смысле, что это есть суждение, не выведенное из определенных и надежных принципов, а более–менее подтвержденное мнение тех, кто, не обследовав оснований вещей, принимают вещи такими, какими они представляются (греч., лат.).>. Это разъяснение Вайца как нельзя лучше подходит именно к тому, что мы находим в искусстве. «Допущение», с одной стороны, обладает созерцательной природой, и в этом оно совпадает с <наукой (греч.).> (149а 12;89а 2); с другой стороны, оно есть сфера смысла, куда входит и «знание»,и «мнение», и «разумность» (427b 25); наконец, оно может быть в отличие от «знания» ложным (67b 22, 79b 28). Так как Аристотель противополагает его (Met. IV 3, 1005b 25) и синонимизирует его с (III 3, 998а 20—22), то вместе с Bonitz {Arist. Metaph. Bonnae, 1849. II 41: «vernacule fere interpreters Annahme vel Ansicht» <говорить… устанавливать (греч.)… на родной язык «допущение» следовало бы перевести чем–то вроде «предположение» или «воззрение» (лат., греч. нем.)> я бы перевел этот термин как «допущение» или «воззрительное допущение».
628
Ar. Met. I 1, 981а 5—12.
629
Ibid., 981a 11: * .
630
Ibid., 16—18.
631
Rhet. I 2, 1356b 29.
632
Ethic. Nicom. X 10, 1080b 20—22. О том, что общее приобретается каждым <ремесленником (греч.).>, с обычной аристотелевской оговоркой, ср. ibid., I 4, 1097а 6—8.
633
Polit. Ill 6, 1281b 10—13 (перев. С. А. Жебелева: «Политика Аристотеля». ., 1911, 121).
634
Ethic. Nicom. V 15, 1138b 2.
4. «Подражание» у Платона. Чтобы приблизиться к решению этого вопроса в той его части, которая интересна для проблемы подражания, обратим внимание на тот факт, что понятие «подражания», если не термин этот, идет из самой глубины греческого духа. Вален пишет [635] , что это понятие возникает из общего эллинского сознания, для которого «всякий род художнического выявления имеет значение приведения внутренно узренного к изображению во внешнем отображении». Однако мы не станем забираться столь далеко, а только примем во внимание Платона. Финслер [636] дал сводку платоновских текстов о подражании.
635
Sitzungsbericht cL Berl. Akad. 1897, 626.
636
Finsler G. Platon und die Aristoteiische Poetik. Lpz., 1900.
Разумеется, искусство для Платона есть, прежде всего, творчество. «Ты знаешь, что творчество есть понятие широкое. Действительно, всякий переход одного предмета из небытия в бытие основывается на известном творчестве, так что деятельность в области всех искусств есть своего рода поэзия, [т. е. творчество], а все мастера в них — поэты, [творцы]» [637] Однако это творчество связано тем первообразом, который оно воспроизводит. Самый термин «подражание» у Платона довольно колеблется. В Phaedr. 248е говорится о поэте как представителе тех, кто вращается в сфере подражания. Значит, мимезис здесь — та общая сфера, куда относится поэзия. То же самое в R. P. II 373b, где город наполняется «охотниками и мимиками, из которых одни подражают краскам и фигурам, другие — музыке, также поэтами и их помощниками, рапсодистами, актерами, танцовщиками, предпринимателями, мастеровыми для всякого рода обстановки, особенно для женских украшений». Финслер говорит [638] , что из указания на помощников поэта можно заключить о том, что по крайней мере эпос, драма и дифирамб причисляются у Платона к «подражательным» искусствам, равно как и музыка [639] . — Совсем другое понимание мимезиса находим мы в R. Р., начиная с III 392d. Здесь Платон различает три формы изложения (–): или поэт рассказывает что–нибудь от себя, или заставляет говорить других лиц, или применяет в одной и той же пьесе оба способа. Если первый способ есть «простой рассказ», то второй — «подражание». Так, «Илиада» начинается рассказом поэта о мольбе Хриса к Аполлону отпустить его дочь, а потом приводятся и слова самого Хриса. В первом случае это — рассказ, во втором — подражание. Разумеется, здесь другое понимание подражания. Если вначале в подражательные искусства были зачислены эпос, лирика, драма и почти все виды искусства вообще, то тут чистым подражанием является только драма, т. е. трагедия и комедия, что и подчеркивается самим Платоном [640] . Впрочем, этот вопрос нельзя излагать так грубо, как это обычно делается, когда говорят, что Платон подражание исключает из быта своего государства, а неподражательные искусства оставляет. На самом деле подражание и на этих страницах продолжает оставаться у него основой творчества и искусства. Исходным пунктом для понимания Платонова учения о подражании должно быть следующее рассуждение: «Мне кажется… что человек мерный, приступая в своей повести к изложению речей или действий мужа доброго, захочет изобразить его таким, каков он сам, и не будет стыдиться этого подражания — ни тогда, когда доброму, действующему осмотрительно и благоразумно, подражает во многом, ни тогда, когда его подражание доброму,
637
Conv. 205b.
638
Op. cit., 16.
639
Сюда же можно отнести R. P. II 377е, III 388с.
640
R. P. Ill 394cd.
641
Ibid., 396с — е. Ср. 395cd.
642
Ibid., 401b — е. Ср. учение о нравственном значении дорийской и фригийской тональностей III 399а, cd; 400а (ритмы — различных родов жизни; значит, подражание опять–таки как таковое не исключается) Финслер (Platon und. d. Аг. Poet. 20) также признает, что поэзия, как подражание, у Платона отнюдь не исключается.
643
R. P. 395d — 396b, 397a.
644
Ibid., 397d — 398b.
645
Ibid., 394c — 395c.
646
Ibid.. 397bc.
647
Ibid., X 596а — 597е, 602с.
648
Ibid., 601b, 607с.
649
Ibid., 598е, 599b — бООе.
650
Ibid., 595с, 599е, бООе, 601bс.
651
Ibid., 602b.
652
Ibid., 603b слл.
653
Op. cit., 21.
654
Поэтому ошибается старый исследователь Аристотелева «подражания» G. Abeken, который усиленно выдвигает в качестве основного различия между Платоновым и Аристотелевым пониманием мимезиса именно то, что у Платона искусство делится на подражательное и неподражательное, а у Аристотеля всякое искусство подражательно {Abeken G. De apud Platonem et Aristotelem notione dissertatio. Gottingae, 1836, 18—22). Впрочем, у него есть очень важные мысли, которые мы отметим ниже.
В «Софисте» читаем о «творческом искусстве»: «Все, чего прежде не было и что потом приводит кто–нибудь к бытию, таково, что приводящее, говорим, производит, и приводимое к бытию производится» [655] . В сфере этого «творческого искусства» подражательное, отделяясь от самолично–выявляющегося , само делится на уподобительное , воспроизводящее взаимоотношения, характерные для предмета, и образно–представляющее , которое дает не подлинную , но — лишь мнимую — . И то и другое называется также образотворным искусством (–). Подражание в собственном смысле есть именно также образотворное искусство, которое пользуется мнимыми подобиями [656] Финслер [657] справедливо указывает, что то, что в X книге «Государства» называлось подражательным искусством, теперь называется «образно–представляющим», хотя и в «Государстве» термин не отсутствует [658] ; «уподобительному» же искусству «Софиста» соответствует то, которое во II и III книгах «Государства» полагается как идеальное искусство.
655
Soph. 219b. Ср. 265b: «Что касается искусства творческого, то, если помним, что говорено было вначале, все оно, сказали мы, есть сила, служащая причиной вещей, сперва не существовавших, а потом происшедших».
656
Soph. 267а.
657
Op. cit., 23.
658
R. P. X 598b.
Наконец, стоит отметить кое–что из «Законов». Тут мы читаем: «Всякое мусическое искусство мы признаем искусством как уподобительным, так и подражательным» [659] . Уже один этот текст решительно говорит об универсальности подражания для Платона в период «Законов», причем ясно также, что дистинкции «Софиста» уже не играют здесь заметной роли.
5. Платон и Аристотель. Приведенных текстов достаточно для того, чтобы согласиться с тем, что Платону было весьма близко понятие подражания. Вспомним [660] ': чувственный мир есть подражание вечного первообраза [661] ; язык есть подражание в словах тому, что он хочет обозначить [662] ; лживая речь есть отражение лжи, находящейся в душе [663] ; наличные формы государственного устройства суть подражание идеальных [664] . Неудивительно, что искусство, по Платону, тоже есть подражание своему предмету, какой бы неустойчивостью ни отличалась эта терминология у Платона. Аристотель в этом несомненно продолжает платоновскую традицию, устраняя те терминологические колебания, которые были у самого Платона, и внося свои, чисто аристотелевские поправки. По наблюдениям Финслера [665] , Аристотель и вообще сделал некоторые понятия поэтики более определенными и ясными. Так, вместо платоновского смешения в одном термине более широкого (поэзия и музыка вместе) и более узкого смысла (специально музыка) Аристотель, как показывает Индекс Боница, четко разграничивает эти два смысла. То же и — относительно понятия подражания. Разумеется, поскольку предмет подражания в системах Платона и Аристотеля оценивается совершенно различно, что ясно хотя бы уже из одной критики платоновского «учения об идеях», то, конечно, и самый смысл подражания получает у Аристотеля совершенно новое толкование. Об этом нам и предстоит говорить [666] Однако посмотрим сначала, что дает на тему о подражании сама «Поэтика».
659
Legg. II 668a. Об этих те <уподоблении и подражании (греч.).> также 668с.
660
Finsier. Op. cit., 14.
661
Tim. 39e, 50c.
662
Crat. 423.
663
R. P. II 382b.
664
Polit. 297ct 306bc.
665
Op. cit., 26—28.
666
Забегая вперед и давая общую интерпретацию понятия подражания у Платона, можно сказать так. Отвергая подражательных художников за их «многоделание» и «подражание подражанию», Платон, по–видимому, просто исключает из своего государства всякое искусство как самодовлеющее творчество. Если он признает неподражательное искусство, то это в сущности значит, что он признает только вполне искреннее и непосредственное жизненное отношение к миру. Так, напр., можно молиться, произносить речь, писать картину, но все это имеет чисто жизненное значение. В каком смысле искреннюю и непосредственную молитву можно назвать искусством (ибо есть, ведь, искусство и молиться; один умеет, другой не умеет молиться), в таком, и только в таком, смысле Платон и допускает искусство. Но это и значит, что: 1) Платон не признает искусство в нашем смысле за допустимое творчество; 2) такое самодовлеющее творчество для него есть «подражание», т. е. как бы творчество не всерьез; и что 3) подлинное творчество есть усовершенствование себя самого, являясь единственно допустимым подражанием — на этот раз уже вечному образцу. Да и трудно было бы допустить Платону самостоятельное искусство в свое государство, которое управляется монахами–аскетами и духовидцами н представляет собой строжайше регламентированный монастырь.
6. Признаки подражания, по Аристотелю. Аристотель пишет (1 гл.): «Эпическая и трагическая поэзия, а также комедия и поэзия дифирамбическая, большая часть аулетики и кифаристики, все это, если рассматривать его целиком (то ), есть искусства подражательные». Другими словами, всякое искусство основытается на подражании. Это — первое. Далее, «подражание при–рождено людям с детства, и они тем отличаются от прочих живых существ, что наиболее способны к подражанию, благодаря которому приобретают и первые знания» (IV гл., нач.). Значит, подражание— 1) врождено, 2) им человек отличается от живых существ вообще, 3) им приобретаются первые знания. Далее, «продукты подражания всем доставляют удовольствие». «Доказательством этого служит то, что происходит в обыденной жизни: на что мы в действительности смотрим с отвращением, точнейшие изображения того мы рассматриваем с удовольствием, как, например, изображения отвратительных животных и трупов. Причина же этого заключается в том, что приобретать знания весьма приятно не только философам, но равно и прочим людям, с тою разницей, что последние приобретают их ненадолго» (там же). Наконец, в подражании еще один момент. «На изображение смотрят [они] с удовольствием, потому что, взирая на него, приходится узнавать при помощи созерцания и рассуждать, что каждый предмет значит, например, что этот — тот–то; если же смотрящий не имеет предмета в качестве увиденного раньше, то последний доставит [ему] наслаждение не как воспроизведение предмета ( г| ), но благодаря отделке, или колориту, или другой какой–нибудь причине» (там же). Заметим, что [667] , наличные в подражании, нельзя понимать упрощенно–обывательски. В мимезисе, как мы видели, , т. е. нужно «изучать при помощи созерцания». Поэтому, перевод «узнавать» у Аппельрота (9) или «lernen» [668] у Гомперца (стр. 6) является неточным. Равным образом, и – нельзя просто переводить вместе с Hatzfeld–Dufour: «connaitre par le raisonnement», или вместе с Susemihl: «schlussen darCiber, was ein Jedes dar–stellt» [669] . Лучше переведено это у Гомперца: «ein combi–niere tides Erschliessen dessen, was jegliches bedeutet» [670] . Силлогисмос есть здесь сраанизающее, комбинирующее рассуждение. Это же самое имеется в виду и в «Риторике» [671] : «Раз приятно учение и восхищение, необходимо будет приятно и все подобное этому, например, подражание, а именно, живопись, ваяние, поэзия и вообще всякое хорошее подражание, если даже объект подражания сам по себе не представляет ничего приятного; в этом случае мы испытываем удовольствие не от самого объекта подражания, а от мысли [, — умозаключения], что это, [т. е. подражание], равняется тому, [т. е. объекту подражания], так что тут является познавание Самое слово указывает на усилия, конструирование, затрату мыслительных сил. Любопытно также и мнение Аристотеля о том, что необходимо должен наличествовать некоторый прообраз, чтобы получилось подражание и удовольствие от подражания. Если такого прообраза, рассуждает Аристотель, не будет раньше и воспринимающий не будет все время сравнивать свое восприятие с этим прообразом и не будет его оценивать с точки зрения последнего, то можно сказать, что удовольствие, получаемое здесь, отнюдь не есть удовольствие от подражания, а скорее от чисто внешних свойств произведения искусства, от краски, от внешней отделки и т. д. Необходимо все время мысленно комбинировать воспринимаемое, сравнивая его с прообразом; удовольствие, получаемое от этого соответствия между образом и прообразом и устанавливаемое мыслью, и есть удовольствие от художественного подражания.
667
узнавать и рассуждать (греч.).
668
учиться (нем.).
669
узнавать посредством разума (фр.)… заключать о том, что представляет всякая вещь (нем.).
670
комбинирующее заключение о том, что означает каждое (нем.).
671
Rhet. , 1371b 5—10. Ср. а 31—34.
Сводя в одну формулу все то, что мы находим на тему о понятии подражания в «Поэтике», можно сказать так. Подражание есть: 1) человеческое творчество, 2) к которому человек склонен по своей природе, 3) которым он специфически отличается от прочих живых существ и 4) в силу которого он приобретает свои первые познания, 5) творчество, доставляющее ему удовольствие 6) от мыслительно–комбинирующего 7) созерцания 8) воспроизведенного предмета 9) с точки зрения того или другого прообраза.