Очерки истории культуры Средневекового Ирана
Шрифт:
Специальная глава "О распорядке собрания для винопития и правилах его" включена и в "Книгу о правлении" Низам ал-Мулка [126, с. 126-127].
В "Собрании редкостей" Низами Арузи вино многократно фигурирует в разных сценах: при утреннем опохмелении (для него есть специальный термин — субухи) и в вечернем увеселительном собрании, когда весь вечер пьют вино круговой чашей под пение полюбившегося стихотворения, на празднике осеннего равноденствия михрган, к которому поспевает молодое вино, и в изобилии на празднике клеймения лошадей, и просто на домашней пирушке, с глазу на глаз с гостем [113, с. 63, 65 и др.].
Как обыденное явление на всякого рода приемах и празднествах упоминается питье вина и в "Истории Мас'уда";
Вот в каком сочетании употреблены понятия "мусульманин" и "вино" в одном из четверостиший Камала Исма'ила:
Там, где рубин вина идет по кругу, Душа моя вслед за вином идет по кругу. Сезон цветущих роз, вино поспевшее, друзья... Как откажусь от них — иль а не мусульманин?В диване Камала Исма'ила есть и такой обособившийся вид газелей, как "винные". В этих газелях, так же как и в цикле "винных" четверостиший, трудно увидеть что-либо другое, кроме вакхических песен, приуроченных к житейскому застолью. Они включают обычный круг застольных мотивов: призывы к веселью и содружеству, описание чудесных свойств вина, хмельную удаль, элегическую скорбь о тщете человеческой жизни и готовность помериться силами с недоброй судьбой. Такого рода произведения в персидском стихосложении определял специальный термин: риндане — "разгульные".
Описания вина у Камала Исма'ила столь предметны, а приглашения к винопитию так живы, что легко представить себе, как с чашей в руке поэт читает:
Эту чашу, кипящую радостью, в руки мои вложи! Этот кубок, как нежную красавицу, в руки мои вложи! И это вино — оно словно четки свернувшиеся — Ах, я уж безумен от жажды! — в руки мои вложи! Эта чаша, в которой вино ало, как аргаван, — Эта влага живая — сама вода жизни она. В вине этом скрыта ста жизней могучая сила, Старо в этом кубке вино — но сам огонь юности в нем!Строки этих стихов, представляющие своего рода тосты, экспрессивны и эмоциональны, изобилуют императивами:
Ароматы вина примешай к благоуханию утра, Темень ночи с рассветом мешает так раннее утро, Рука у меня, опьяневшего, чаши не держит, — Своею рукою мне в горло ее опрокинь!"Винная" поэзия включает элементы шутливой дидактики. К питью вина, по утверждению поэта, располагает весна, но еще больше вино необходимо в зимний холод:
В холодный месяц дей напиться — это ль не закон? Содружеств" [поющей] флейты и [пьющей] глотки — это ль не закон! Взгляни-ка, как лицо от снега побелело, Глотком вина вернуть ему живой румянец — это ль не закон?Пить вино надо с самого утра — утверждают стихи,- чем раньше, тем лучше:
Поспеши! На рассвете ждетШутливые сентенции и остроумные нукте дают целую систему доказательств во славу винопития и защиту опьяненных:
Весна пришла! Вставай, ибо теперь Тому, кто трезв, не будет извиненья!Вместе с тем традиционная вакхическая персидская поэзия — хамрийат — сложна по содержанию. Вино — один из основных символов суфийского мистического учения, которое трактует опьянение как отчуждение индивида от земной тщеты и экстатическое слияние с божественной субстанцией. Но и помимо суфийского иносказания вино в условиях религиозного запрета — образ емкий. Это — поэтический знак сбрасывания уз, победы здорового естества и разума над условностями. Притягательность иллюзорного ощущения внутренней свободы и обеспечила такую популярность "винной" поэзии у средневекового читателя. Вакхическая поэзия переплела в себе дворцовое эпикурейское искусство, серьезную философскую поэзию реального мироощущения и мистическую догматику суфиев — элементы нерасчлененности этих планов, характерной для поэзии XIV в., мы видим уже у авторов исфаханской школы.
Философская "винная" поэзия, одна из ценных составных частей средневековой персоязычной литературы, ярчайшим выразителем которой был Омар Хаййам, широко представлена в диване Камала Исма'ила. Тема вина разработана поэтом в целой серии четверостиший (их более пятидесяти) и в десяти газелях. Показательно, что в этой части творчество Камала Исма'ила смыкается с творчеством Омара Хаййама: одиннадцать рубай нашего исфаханского поэта (девять из них — "винные") относятся к числу "странствующих" и приписываются Хаййаму [55, с. 149-155].
Стихам Камала Исма'ила присуще светлое, хаййамовское, утверждение земных радостей и попрание ханжеских запретов. Поэт утверждает право человека на утехи в быстротекущей жизни, которая, как бы то ни было, ценна своей неповторимостью:
Пока цветут вкруг нас веселья розы, От радости и от вина руки не отстраняй! Остаток дней в утехах проведи — Вторично этот мир нам не дано увидеть!Вино прославляется как прибежище в одиночестве и утешитель в жизненных невзгодах, оно дарует краткое забвение и отвагу в битвах с "полчищами горя":
До коих пор мы будем тасовать без смысла карты жизни? Ломать улыбку, что глядит светло из сердца чаши? Вставай, наполни пиалу вином отваги, Испей — и горя полчища бесстрашно одолеешь!Строя образы вакхических стихов, поэт всемерно использовал реалии пиршественного собрания (чаши, кубки, пиалы, цвет и игру вина) и действия, протекающие при этом (движения круговой чаши, наполнение чаши из кувшина, питье вина), и пр. Этим решалась важная функциональная задача — опоэтизировать обстановку винопития, наделить окружающие предметы символическим смыслом и тем самым приумножить удовольствие. Этой же цели — создать для участников празднества особый психологический комфорт — служила в значительной мере и пейзажная лирика.