Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)

Мавродин Владимир Васильевич

Воспользовавшись смертью Всеволода и разгромом Мономаха и Святополка, в год заключения последним мира с половцами (1094) Олег Святославич Тмутараканский, в союзе с одним из половецких племен, начал, борьбу за свою «отчину», Чернигово-Северскую землю. [814]

Олег Святославич сумел воспользоваться ослаблением своих врагов. Он заручился поддержкой Византии, помощью половцев, без которой, силами только своей дружины, он не рассчитывал добиться успеха, и выступил, как только узнал о разгроме половцами окраин Киева и Переяславля и об их хозяйничанье чуть ли не под стенами Киева. Путь его лежал к стольному городу его «отчины», к Чернигову. Восемь дней Владимир бился с Олегом, и его дружинники не допускали половцев в город, «не вдадуче им в острог», но так как Олег разрешил половцам жечь не поддержавшие его окрестные села и монастыри и, видимо, собирался начать серьезную осаду Чернигова, Владимир, как пишет он в своем «Поучении», якобы в целях сохранения «христианского» населения окрестностей Чернигова и монастырей, ушел из города. Половцы, очевидно по приказанию Олега и своих начальников, не тронули Владимира, когда он с небольшой, меньше чем в 100 человек дружиной, с женщинами и детьми выходил из города, хотя «аки волци» облизывались на ускользающую богатую добычу. Дружина Владимира после больших потерь на Стугне действительно была немногочисленна. Даже после заключения мира с Тугорканом и другими половецкими князьками и после выкупа из плена своих дружинников у чади (вооруженных слуг) половца Глеба (кстати сказать, христианина, а следовательно, или уже в те времена русифицированного половца, что вернее, или ополовечившегося русского) дружина Мономаха была много меньше той, которой он располагал до несчастной переправы через Стугну. В «Поучении» Мономах свой уход из Чернигова описывает как акт великодушия. На самом же деле с такой небольшой дружиной сопротивляться он все равно не мог, а Олег готовился к серьезной осаде. Поэтому-то Мономаху пришлось пройти через лагерь осаждавших, что и разрешили ему сделать половцы, безусловно, по приказу Олега. Таким образом, великодушие к врагу проявил скорей не Мономах, а Олег. Олег Святославич возвращает себе «отчину» и садится на черниговский стол, а Мономах удаляется в Переяславль, где ему пришлось «три лета и три зимы», в разоряемой половцами стране, испытывать нужду и вести постоянную борьбу с половцами. Половцы приобретают все большее значение в политической жизни окраинных княжеств древней Руси и выступают не только в качестве внешней силы, опустошавшей целые области, но в качестве составной части княжеских дружин принимают участие в усобицах. К концу XI в. половцы очень часто выступают как наемные дружинники, приглашаемые князьями в качестве решающей силы (как, например, половцы Олега Святославича) или вспомогательного отряда. Кроме того, князья стремятся к установлению дружественных отношений с половцами, заключают с ними брачные и дипломатические союзы, чтобы обезопасить свои границы от налетов, а шедшие через степи торговые караваны своих купцов — от ограбления. Олег Святославич, которому пришлось возвращать «отчину» руками половцев, держался по отношению к ним дружественной политики еще во время своего пребывания в Тмутаракани, так как основное ядро его войск состояло из половцев и от них зависел результат его перехода через степи даже в том случае, если бы он решился выступить с одной своей слабой и недостаточной для серьезных военных действий русско-кавказской дружиной. Ставши князем Северской земли после захвата Чернигова, Олег продолжал по отношению к половцам старую политику и стремился предотвратить половецкие набеги путем укрепления союза с ними. Половецкие симпатии северских

князей коренятся, таким образом, еще в политике Олега Святославича. Совершенно иную позицию занял Владимир Мономах. Он ставит своей задачей разгром половцев и уничтожение их живой силы. Он предпринимает походы вглубь степей и не только обороняется, но и сам ведет наступательные действия. Мономах совершает походы в степи, кончающиеся разгромом половецких веж и уводом «в полон» половцев. В этом отношении принципиального отличия в налетах половецких ханов и походах русских князей мы не замечаем. Разница лишь та, что половецкие вежи передвигались с места на место, а русские села, деревни и городки стояли до тех пор, пока не сжигались половцами, и снова возникали буквально из пепла. П. Голубовский считает, что метод борьбы с половцами путем мирных сделок, избранный Олегом, был «самый верный и целесообразный». [815] Это утверждение историка Северской земли имеет определенное основание, но соглашательская политика Ольговичей создавала известную безопасность лишь для определенной части русской земли, между тем как половецкая угроза для южной Руси вообще оставалась вполне реальной. Политика Мономаха была направлена в иную сторону. Мономах защищал всю русскую землю, а для этого необходимо было разгромить половцев, ибо половецкие набеги все время не прекращались. В результате Переяславльская и Киевская земли, особенно Поросье, подвергаются неоднократным налетам половцев.

814

Там же; Соловьев С. Русская история с древнейших времен. Т. II. С. 320.

815

Голубовский П. В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 94.

Сев в Переяславле, Мономах сейчас же идет в поход на половцев за Римов, где в то время стояли половецкие вежи. [816] С похода за Римов Мономах возвращается с большим полоном, и этот поход князя на половцев, располагай мы половецкими летописями, очевидно, был бы описан в тех же тонах, как и налеты половецких ханов на русские области. Через год, в 1095 г., с предложением мира к Владимиру в Переяславль приходят два половецких хана Итларь и Китан. Итларь с «лепшей дружиной» вошел для переговоров в город, где и остановился у боярина Ратибора. Китан же стал с войском между валами, причем заложником за безопасность Итларя к Китану был послан сын Мономаха Святослав. Присланный из Киева от Святополка к Владимиру боярин Славата натравил Ратибора и его «чадь» (т. е. вооруженных слуг-челядинов) на половцев, отдыхавших в его доме. С тем же предложением Славата обратился и к Мономаху. Владимир согласился на убийство Итларя. Ночью 23 февраля он послал дружинников и торков выкрасть у Китана Святослава, что те и сделали, а затем, ночью же, врасплох напал на Китана и его воинов и перебил их. Наутро, 24 февраля, Мономах послал отрока Бяндюка к ничего не подозревавшему Итларю с приглашением явиться к нему. Ратибор со своими вооруженными отроками меж тем позвал половцев завтракать в натопленную избу, где их заперли, и ратиборова чадь, проломав крышу, перебила стрелами безоружных половцев, причем сын Ратибора, Ольбег, убил самого Итларя. Сделав это «христианское дело», каким, по крайней мере, считали избиение безоружных половецких посланников подстрекавшие, Мономаха Славата, Ратибор, Ольбег и «чадь» ратиборова, Владимир, конечно, знал, что половцы не преминут отомстить за павших, и решил предпринять поход в степи на половцев, напасть самому, чтобы не быть обороняющимся. Владимир и Святополк посылают к Олегу в Чернигов, предлагая ему выступить в поход на половцев вместе с ними, но старые дружественные отношения с половцами и соображения иного порядка заставили Олега только на словах согласиться и сделать вид, что он выступает. На самом деле борьба с половцами в его расчеты не входила, и потому Олег в поход так и не пошел. «Святополк же и Володимер идоста на веже, и взяста веже, и полониша скоты и коне, вельблуды и челядь, и приведоста я в землю свою, и начаста гнев имети на Олега, яко на шедшю ему с нима на погания», — сообщает летопись. [817] Братья обращаются к Олегу с упреком, что он не пошел с ними на половцев и требуют либо выдачи, либо умерщвления сына Итларя, воспитанника Олега. Олег и в этом отказал Святополку и Мономаху, оставаясь верным своим половецким симпатиям. «И бысть межи ими ненависть». Половцы снова обрушиваются на окраины Киевского и Переяславльского княжеств, воюя у Гургева, в Заросье. В это же время летопись впервые упоминает о деятельности брата Олега, Давида, который сидел в Смоленске. Желая разделить Святославичей и не будучи уверенными в том, что Давид не выступит на помощь брату, державшемуся половецкой ориентации и не собиравшемуся беспрекословно подчиняться своим двоюродным братьям, Святополк и Мономах перебрасывают Давида на княжение в Новгород, а новгородского князя Мстислава Владимировича, сына Мономаха, сажают в Ростов. В Смоленске вокняжается Изяслав Владимирович, другой сын Мономаха. Все эти мероприятия по переброске князей, как совершенно правильно было отмечено еще С. М. Соловьевым, были вызваны стремлением Святополка Изяславича и Владимира Всеволодовича ослабить Олега. [818] На севере, в Ростове, готовился удар, на западе тоже концентрировались, враждебные Олегу силы. Вокруг Олега Святославича стягивалось кольцо, замыкалось враждебное окружение. Единственной областью, где можно было ожидать поддержки, был Рязано-Муромский край, где, в Муроме, сидели посадники Олега, а в Рязани — брат Ярослав. На юго-востоке расстилались широкие половецкие степи, где кочевали друзья и даже родственники Олега, первая жена которого была родом половчанка. Олег не принимал участия в экспансии киевского и переяславльского князей в степи, нерушимо хранил традиции, очевидно, еще Тмутараканского договора с половцами, не грабил половецкие вежи, и это не могло, с одной стороны, не вызвать укрепления чернигово-половецкого союза, а с другой, не способствовать все усиливающейся изоляции Олега.

816

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 240.

817

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 219–221.

818

Там же. С. 221; Соловьев С. Русская история с древнейших времен. Т. II. С. 322; Татищев В. Н. История Российская. Т. II. С. 156.

В 1095 г. Давид, очевидно не без участия Олега, пытается вернуть себе Смоленск, сохраняя в то же время за собой и Новгород. Он идет к Смоленску, но в это время новгородцы посылают послов в Ростов к Мстиславу Владимировичу и предлагают ему вернуться, а Давиду, наоборот, не возвращаться, и в Новгороде вокняжается Мстислав. Изгнанный из Смоленска Изяслав Владимирович захватывает Курск, а затем и Муром, откуда изгоняет посадников Олега. [819] Это было уже началом открытой борьбы с Олегом, и место для первого удара было выбрано удачно. Черниговские князья в земле вятичей, муромы, мордвы были носителями различного рода «примучиваний», и всякий, кто с ними боролся, объективно становился союзником местных «нарочитых мужей». Муром покорился не только голой силе. Летопись сообщает, что когда Изяслав подошел к Мурому: «Прияша и Муромцы и посадника я Ольгова». [820] А на следующий год Святополк и Владимир решили устроить инсценировку совета с Олегом, лучшим результатом которого для Олега была отправка его в поруб, откуда ему, пожалуй, не так бы легко удалось уйти, как с далекого Родоса. В случае отказа Олега подчиниться предложению братьев, это дало бы им возможность прибегнуть к демагогическому маневру и своеобразной апелляции к общественному мнению. Так и произошло. В 1096 г. Олег получает от братьев предложение явиться в Киев «урядиться» о Русской земле, о совместных действиях против «поганых», «пред епископы, пред игумены и пред мужи отець наших, и пред людми градскими…». Что оставалось делать Олегу? Идти против своих союзников-половцев с теми, которые все время стремятся снова изгнать его из «отчины» и ждут только случая, придраться к его поступкам? Князь-дружинник, испытавший все превратности судьбы, побывавший и изгнанником и узником, ценой терпения и усилий, силой только меча добывший себе «отчину», знал вероломство своей братии, не доверял гостеприимству даже своих братьев, тем более, что один из них недавно показал, как можно рассчитывать у него на законы гостеприимства и на неприкосновенность послов. Со стороны Мономаха и Святополка это был, несомненно, демагогический прием, так как чем же, как не демагогическим «демократизмом» можно назвать предложение Олегу явиться на суд духовенства и горожан киевских, где, якобы, князья будут смиренно выслушивать советы не только духовных лиц и «мужей» отцов своих, т. е. их старых соратников, дружинников и советников, но и горожан, — предложение, конечно, льстившее вечевым традициям киевским, но не имеющее в себе подлинного демократизма, хотя бы и архаического, который, конечно, только и был возможен в то время, не больше, нежели чистосердечный ответ князя-дружинника, истинного феодала Олега: «Несть мене лепо судити епископу, ли игуменом, ли смердом». Ответ Олега не является только лишь проявлением его личного характера, прямого и грубого характера воина-феодала. За ним стояли определенные социальные силы, которые и продиктовали ответ, видно, от всей души сорвавшийся с его уст. Этой социальной силой было черниговское боярство, которое летопись называет «злыми советниками» Олега. Конечно, для летописца-киевлянина такой ответ могли дать только «злые советники». Для нас в данном случае важно то, что в Чернигове у Олега нашлись эти советники, а ими могли быть только черниговские бояре. Что они могли ждать от киевских событий? Их князя Олега, восстановившего самостоятельность Чернигова, могли либо схватить в Киеве, либо заставить подчиниться себе киевские и переяславльские князья, причем последний сам метил на киевский стол и отнюдь не собирался ни сейчас, ни в дальнейшем возвращать Чернигову его былое положение. А для того чтобы поссориться на съезде и начать военные действия, не стоило и ездить в Киев. Мнение «злых советников» — черниговских бояр не расходилось с желанием самого Олега, и поэтому-то, чувствуя под собой опору, Олег дал себе волю и надменно ответил послам, больно стегнув киевскую церковь и прежде всего «киян» по их «демократическим» чувствам, обозвав «киян» «смердами» и не желая считаться с их мнением. Ответ Олега сослужил службу Святополку и Мономаху, создав вокруг инцидента с Олегом соответствующее «общественное мнение» в Киеве, и князья, якобы вынужденные Олегом, внутренне радуясь, что его резкость и горячность льют воду на их мельницу, еще раз обелили себя в глазах «киян», навсегда обезопасив себя от нападок и упреков в агрессии посылкой к Олегу гонцов с указанием, что так как он не хочет идти на «поганых» и замышляет против них, то они выносят их спор на суд божий.

819

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 221–222; Соловьев С. М. Ук. соч. С. 322–323.

820

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 221–222.

Как расценивать описанный эпизод?

Несомненно инициатором предложения был Мономах. Прекрасно понимая, что залогом успеха в борьбе с кочевниками является единение сил князей, он пытается привлечь на свою сторону Олега Святославича, предложив ему предварительно «урядиться» о русской земле и этим предотвратить усобицу. В этом отношении выступление Мономаха носит положительный характер. Но одновременно необходимо подчеркнуть, что вряд ли Мономах серьезно собирался переносить спор с Олегом на совет «киян», хотя подобный маневр, несомненно, создавал ему популярность и авторитет среди киевлян в такой же мере, в какой он способствовал росту недовольства Олегом. В споре Олег показал себя как типичный князь удельной поры, чуждый общерусским интересам, гордый и спесивый, опирающийся на местное боярство и враждебный низам. Разрыв переговоров между князьями дал толчок к войне. Начались военные действия. [821] Князья идут к Чернигову, который был сдан Олегом без боя. Олег заперся в Стародубе, где очевидно, он мог скорей ожидать помощь от братьев, кстати сказать, игравших во всех перипетиях борьбы весьма пассивную роль. Владимир и Святополк осадили Стародуб, упорно сопротивлявшийся в течение 33 дней. Но тщетны были усилия «Стародубцев», т. е. «земского» и городского ополчения, и немногочисленной дружины Олеговой справиться с превосходными силами противника. Олег вынужден был попросить мира, который и был заключен на тех условиях, что он уйдет к Давиду в Смоленск, откуда они оба приедут в Киев на съезд. Мир был заключен не только потому, что осажденные выбились из сил, но и осаждавшие получили недобрые вести. В тылу у них было неспокойно. В мае месяце половцы ворвались в Киевскую и Переяславльскую земли. Боняк сжег княжеский дворец в Берестовом под Киевом, а 24 мая Куря разрушил город Устье в Переяславльском княжестве. 30 мая осадил Переяславль тесть Святополка Тугоркан. [822] По-видимому, эти нападения были как-то связаны с борьбой князей с Олегом. Была ли это сознательная помощь союзников-половцев Олегу, причем Олег отошел от Чернигова к Стародубу, чтобы выиграть время и дать возможность половцам собраться и ударить на Киев или Переяславль, или же половцы просто воспользовались тем, что внимание князей было отвлечено осадой Стародуба, — сказать трудно. Достоверность первого предположения отнюдь не исключена. На нем настаивает П. Голубовский, мнение которого, как талантливого и чуткого исследователя, заслуживает внимания. [823] Как бы то ни было, субъективно или объективно, половцы помогли Олегу заключить мир, правда, далеко не почетный. Олег идет в Смоленск к Давиду. Летопись по этому поводу дает два противоречивых указания. То она говорит, что «не прияша его Смольняне», как будто он собирался сесть в Смоленске, и он идет к Рязани, а позже, в противоречии с первым вариантом, летопись излагает события иначе. Олег якобы берет «воев» в Смоленске, т. е. земское ополчение, и идет к Мурому. На это противоречие обратил внимание Д. Багалей, но не попробовал его анализировать. Вряд ли Олег действительно собирался сесть в Смоленске. Скорей всего он думал устроить со Смоленской землей то же, что устроил он с Рязано-Муромской, где, несмотря на наличие особого князя, его брата Ярослава, Олег распоряжался как в своей вотчине. Смоленцы дали Олегу понять, что двух князей они не потерпят, тем более, что он всю свою политику собирался построить так, чтобы Смоленск служил только базой, доставляющей ему все необходимое для борьбы за Чернигово-Северскую землю, а это, кроме разорения, ничего Смоленску не сулило. Небольшое «земское» ополчение Олегу все же удалось получить, и с ним он уходит в Рязань к Ярославу, а оттуда к Мурому на князя Изяслава Владимировича. Последний собирает в Ростове, Суздале и Белоозере сильную дружину и готовится дать отпор. Олег предложил Изяславу очистить Муром, по праву принадлежавший Святославичам, так как отсюда он хотел решать спор с Мономахом, изгнавшим его из «отчины». Изяслав отказался, рассчитывая на свою дружину. 6 сентября 1096 г. под Муромом разгорелся бой. Изяслав был убит, а дружина его разгромлена. Муромцы вынуждены были снова принять Олега. Олег, заковав пленных суздальцев, ростовцев и белозерцев, принялся «воевать» Ростово-Суздальскую землю. Захватив Ростов и Суздаль, Олег в землях своих врагов действовал так, как вообще действовали князья в завоеванной области. Взяв Ростов и Суздаль, он ограбил и сослал многих знатных бояр и купцов, посадил всюду по Муромской и Ростовской земле своих посадников и установил дани.

821

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 222; Соловьев С. Русская история с древнейших времен. Т. II. С. 323; Голубовский П. В. История Северской земли до половины XIV столетия С. 95–96; Багалей Д. И. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 172–173; Ляскоронский В. История Переяславльской земли с древнейших времен до половины XIII столетия. С. 310–311.

822

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 222–223.

823

Голубовский П. В. Ук. соч. С. 96.

Другой сын Мономаха, брат убитого Изяслава, новгородский князь Мстислав, направил к Олегу послов с предложением покинуть Ростово-Суздальскую землю, после чего он брался помирить Олега с Мономахом. Захватив Муром, Ростов и Суздаль и рассчитывая овладеть

Новгородом («помышляше и Новгород переяти»), Олег в своих планах зашел далеко за пределы борьбы за «отчину» и ни о каком мире не хотел и слушать. Поэтому посольство Мстислава вернулось ни с чем. Тогда Мстислав, «сдума с Новъгородци», пошел ратью против Олега, и его передовой отряд под начальством Добрыни Рагуиловича захватил олеговых даньщиков, собиравших дань в пограничных областях. Здесь воины Добрыни сталкиваются с передовыми отрядами Ярослава, который стоял «в сторожах» на Медведице. Ярослав немедленно же отходит назад и предупреждает Олега о движении Мстислава. Олег отступил к Ростову и, преследуемый Мстиславом, оттуда ушел в Суздаль. Вскоре он и его уступил без боя, предварительно спалив до тла, и ушел в Муром. Мстислав приостановил наступление, не желая врываться на чужую территорию, и направил к Олегу послов с просьбой выпустить дружинников-белозерцев, ростовцев и суздальцев, неудачливых воинов Изяслава, взятых в плен Олегом, и обещал в таком случае слушать Олега во всем. В то же время Мстислав, как младший и к тому же крестный сын Олега, указал ему, что вмешиваться в его борьбу с отцом он не намерен. Олег решил не отказываться от мира, но не складывал оружия, а ждал, пока Мстислав не распустит свою дружину по селам. Когда дружинники-бояре Мстислава, ввиду прекращения военных действий, разъехались по своим селам, а их села были расположены недалеко, так как Мстислав набирал дружину тут же, среди устрашенных расправою Олега с изяславовыми боярами ростовских, суздальских и белозерских бояр, а сам Мстислав мирно выжидал конца переговоров с Олегом, сидевшим в Муроме, — Олег неожиданно для него появился с ратью на Клязьме. У Мстислава даже не были выставлены сторожевые посты, и Олег рассчитывал своим неожиданным появлением вынудить Мстислава бежать. Но Мстислав сумел сохранить ядро своей дружины и в два дня собрал новгородских, ростовских и белозерских бояр. Четыре дня еще ни тот, ни другой не решались начать военные действия. Промедление было губительным для Олега. Мало того что оно дало возможность Мстиславу собрать рать, так как разъехавшиеся было по своим домам бояре, узнав об активных действиях Олега, успели в два дня доскакать до сожженного Суздаля, у которого их ждал Мстислав, на вскоре последний еще усилился с приходом его младшего брата Вячеслава Туровского, присланного Мономахом вместе с наемниками-половцами, предводительствуемыми Кунуем. На пятый день Олег решил наступать и двинулся к городу. Навстречу ему выступили рати Вячеслава и Мстислава и половцы Кунуя. Олег был разбит и бежал к Мурому, где оставил Ярослава, а сам пошел дальше к Рязани. Мстислав шел за ним. Муромцы заключили мир с Мстиславом и не поддержали Олега, так как им, по-видимому, было абсолютно все равно, какой князь сидит, лишь бы его княжение обходилось как можно дешевле. Муромцы выдали Мстиславу плененных Олегом ростовских и суздальских бояр, но, не удовлетворясь этим, Мстислав решил изгнать опасного соперника Олега из соседнего княжества вообще. Летопись не указывает на то, какую роль играл Ярослав в этой сделке муромцев с Мстиславом, ушел ли он из города вслед за братом в тот момент, когда рать Мстислава подходила к Мурому, сам ли он, растерявшись, договаривался с Мстиславом, — сказать трудно. По всей вероятности, все же он ушел, так как о переговорах одного князя с другим летопись не преминула бы упомянуть, тогда как в тексте летописи говорится именно о «муромцах», т. е. о боярах и горожанах. [824] Мстислав обложил и Рязань, откуда еще раньше бежал Олег, и заключил такой же договор с рязанцами, как незадолго перед этим с муромцами. Рязанцы также выдали плененных Олегом ростово-суздальских дружинников.

824

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 231–232.

Вскоре начались переговоры и между князьями. Мстислав предлагал ходатайствовать перед своим отцом о предоставлении отчины Олегу, что и сделал, вернувшись к себе в Новгород. Олег получает от Мономаха письмо, в котором он говорит, что понужден был к этому поступку просьбой своего сына Мстислава, крестника Олега. В письме своем Мономах развивает целую систему взглядов на феодальную усобицу. Прежде всего он считает причиной начала усобиц нежелание Олега договориться с ним по своем возвращении из Тмутаракани и захват им Чернигова. Захват волости Святославичей своим сыном Изяславом он также не одобряет, так как это ввело его «в стыд и печаль», но убийство Олегом Изяслава рассматривает как противоестественный акт. Кстати сказать, занятие Изяславом Мурома Мономах объясняет «корыстью» и жадностью отроков, стремившихся к захвату добычи. Мономах говорит, что «научиша бо и (т. е. Изяслава. В. М.) паропци, да быша собе налезли, но оному налезоша зло». [825] Усиление значения этой прослойки феодалов заставляет князя пускаться на захватнические авантюры, минуя «обычая отьцов». Все письмо Мономаха наполнено одним основным содержанием — договориться о границах, об отчинах и противопоставить единый массив уже расползающегося на отдельные части единого некогда государства соседним вражеским народам. Типичные же тенденции феодальной раздробленности представлены Олегом.

825

Там же. С. 245.

Результатом компромисса этих двух тенденций и был созванный по инициативе Мономаха в 1097 г. Любечский съезд князей, начало которому положили переговоры Мстислава с Олегом под Рязанью и письмо Мономаха. Любечский съезд — конец первой ступени периода феодальной раздробленности, характеризуемой полной анархией и всеобщим хаосом, неясностью границ и княжеских прав на те или иные области, и начало второй его ступени, когда более или менее закрепляются границы определенных феодальных образований-полугосударств, а зачтем идет процесс дальнейшего дробления и распадения княжеств, сопровождаемый шумом феодальных усобиц, пока, наконец, великокняжеская власть, подобно королевской власти на западе, как прогрессивный элемент, не приведет к созданию централизованного государства. [826]

826

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. XVI. Ч. I. Энгельс Ф. О разложении феодализма и развитии буржуазии.

Любечский съезд закрепил за Святополком Киев, за Мономахом — Переяславль, Смоленск и Ростово-Суздальскую землю (причем в Новгороде оставался Мстислав), за Давидом Игоревичем — Владимир на Волыни, за Ростиславичами — Перемышль и Теребовль, причем в первом сел Володарь, а во втором Василько. Святославичи же поделили между собой Северскую землю. Давид Святославич получил Черниговское княжество, Олег — Новгород-Северск с Курском и Посемьем, а Ярославу досталось Рязано-Муромское княжество. Самый выбор места съезда, находящегося в Северской земле, показывает, что Мономаху, инициатору съезда, приходилось считаться с Олегом. И действительно, Олег силой своего сопротивления, несмотря на поражения и неудачи продолжающий борьбу, добивается реставрации «отчины» Святославичей. В этой борьбе братья Олега, особенно Давид, принимают слабое участие. Помощь Давида выразилась в предоставлении Олегу возможности вербовать дружину в его землях. Давид не желал связывать себя с Олегом, чтобы, в случае неудачи, не разделить с ним судьбу князя-изгнанника, и занимал такую позицию выжидательного нейтралитета в период самой горячей борьбы Олега, которая бы дала ему возможность во всяком случае не проиграть при победе любой стороны. Несколько иную роль играл Ярослав, помогавший брату и предводительствовавший ратями. Но поведение его отличалось неуверенностью и нерешительностью. Вообще Ярослав не вел самостоятельной политики, а был проводником того или иного влияния. Как мы видели, он воспитывался у Всеволода и Мономаха, что не могло не оказать на него влияния, когда Олег уже начинал борьбу с ними. Поддержка Всеволода и Мономаха обеспечила за ним княжеский стол в Рязани, и это обстоятельство не могло не повлиять на его деятельность. Малоинициативного Ярослава, которого можно было использовать кому угодно, Олег взял в руки и распоряжался им как хотел. Любечский съезд, предоставив Рязано-Муромскую землю Ярославу, положил начало самостоятельности этого княжества, которое еще некоторое время входит в орбиту влияния Чернигова и Новгород-Северска, а затем начинает ориентироваться на Ростово-Суздальскую землю. В решениях Любечского съезда, продиктованных Мономахом, мы сталкиваемся с одним фактом, знаменательным для дальнейшей истории Левобережья. Последнее, бывшее ранее «отчиной», становится группой княжеств. И как раньше единое Левобережье — Северская земля — со времен Ярослава распалось на две неравные части, каждая со своими особенностями строя общественной жизни и политикой феодальной верхушки во главе с князем, Переяславльское и Чернигово-Северское княжения, так теперь последнее распадается на три области, одна из которых, как мы уже указали, входит в иной комплекс княжеств Северо-восточной Руси, а две другие захватываются двумя княжескими линиями, отличающимися друг от друга своей политикой по отношению к прочим княжествам и внешним врагам, по формам и методам своего господства и управления внутри своего феодального полугосударства. Эта мысль, правда неясно, была сформулирована еще П. Голубовским, писавшим, что «историческая жизнь обоих княжеств сразу же пошла по двум различным путям: Олег стал продолжать начатую им раньше охранительную политику; Давид совершенно поддался влиянию Мономаха и ввел Чернигов в общую жизнь со всей остальной Русью. Эти пути были намечены еще раньше. Их проложили, с одной стороны, связь Курска с подонским населением, а с другой — борьба Чернигова с Киевом за первенство». [827] Прежде чем дать общую характеристику княжению Олега, мы остановимся на событиях, последовавших за Любечским съездом. Давид, засевший в Чернигове, был послушным вассалом Мономаха и Святополка. В этой паре, несмотря на то, что в Киеве сидел Святополк, первенство во всех мероприятиях несомненно принадлежало Мономаху. Сын Давида, Николай Святоша, действует против Давида Игоревича вместе с дружинами Святополка, ходит вместе с другими князьями на половецкие вежи, в 1103, 1100 и 1111 гг. Давид Святославич верно служит Мономаху и в борьбе с другими князьями, что доказывается его походами по предложению Мономаха на Глеба Полоцкого и на сына Святополка, Ярослава, в 1117 г., участвует на Витичевском съезде князей в 1110 г. [828] Черниговское княжение во времена Давида не имело еще сил для борьбы с Киевом, а политика Давида, обусловленная его прошлым и внутренней ситуацией, сводилась к сглаживанию возможных шероховатостей в отношениях между Киевом и Черниговом. Сам Давид поступал по отношению к Мономаху как находящийся в полувассальной зависимости, за что и получил соответствующую оценку от летописца, совершенно явно симпатизирующего Киеву и Мономаху с его тенденцией к сохранению «одиначества» Русской земли и реставрации «готической империи» на Днепре. Иное дело Олег. Последний прочно обосновывается в своем Новгород-Северском княжении и становится своеобразным князем-домоседом. Он не претендует на вмешательство в общекняжескую борьбу за Киев, но и не дает кому-либо вмешиваться в свои дела. Он не стремится к расширению своих границ за счет прирезки киевских и соседних с ними территорий, но, по-видимому, в любой момент готов начать борьбу за свою, с таким трудом добытую «отчину». Олег занят своими «внутренними делами», т. е. широко ведет свое феодальное хозяйство и расширяет хозяйство своих бояр-дружинников, подготавливая тот расцвет феодального хозяйства северских князей пышность и роскошь их дворов, которые мы уже отмечали по отношению к XII в. Последнее является, конечно, результатом ограбления «своего» смерда.

827

Голубовский П. В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 101.

828

Ипатьевская летопись, с. 252–284.

Олег со времен Любечского съезда замыкается в своем Новгород-Северском княжении, занимаясь внутренними делами и с неохотой выбираясь за границы своих земель, что как нельзя больше соответствовало интересам занятого теми же делами боярства. Сохранись у нас черниговская летопись, мы наверное увидели бы Олега в роли князя-вотчинника, что так, казалось бы, шло в разрез со всей его прошлой деятельностью князя-изгнанника.

Свободный смерд-общинник постепенно исчезает, смерды-данники трансформируются в различные категории населения, эксплуатируемого уже в хозяйстве феодала: князя, боярина, монастыря. Для смердов все это осложняется тем, что феодальные усобицы 1094–1097 гг. отзываются прежде всего на них и сказываются в их разорении и порабощении. Недаром «Слово о полку Игореве» вспоминает о временах Олега, как о годах, когда стонало под тяжестью усобиц сельское население: «Были пълци Олговы, Ольга Святославича. Тъй бо Олег мечем крамолу коваше и стрелы по земле сеяше… Тогда при Ользи Гориславичи сеяшется и растяшеть усобицами, погибошать жизнь Даждьбожа внука, в княжих крамолах веци человеком скратишась. Тогда по русской земле ретко ратаева кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупия себе деляче, да галица свою речь говоряхуть, хотят полетети на удие». [829]

829

«Слово о полку Игореве». Изд. «Academia», 1934. С. 67–68.

Годы княжения в Тмутаракани не прошли бесследно для Олега и наложили определенный отпечаток на его дальнейшее правление. Мы имеем в виду его половецкие симпатии, союз с половцами, ставший традиционной политикой Ольговичей. Новгород-Северская земля с ее Посемско-степной окраиной, во-первых, не могла вести борьбу с половцами, так как ее пограничье со степью тянулось на много километров открытых пространств и требовало грандиозного строительства укрепленных городков, на которые также особенно рассчитывать, как на надежный оплот против половцев, не приходилось, [830] а во-вторых, и не хотела, так как ее князь (а его политики в основном придерживались и его преемники) считал более целесообразным для всей Северщины поддержание добрососедских отношений с половцами, чтобы они не мешали движению торговых караванов по древним торговым путям на юг и юго-восток и укреплению земледельчески-скотоводческо-промыслового хозяйства смешанного населения пограничья со степью. Северская земля была, безусловно, тесно связана с оседлым и полукочевым населением Дона, Донца и Северного Кавказа, славянским и неславянским, которое вошло в состав феодализирующегося половецкого общества, причем порывать экономические и, прежде всего, торговые, социально- и этно-культурные связи с этим населением северские князья не хотели и рассчитывали на него как на оплот в борьбе с кочевниками, как на своеобразную опору в торговых сношениях с кавказским, а через него и со среднеазиатским миром. Не считаться с половцами было нельзя, и половецкие симпатии Олега, которые чуть не стоили ему княжества, хотя и являлись только предлогом к тому, нам уже известны. После Любечского съезда Олег продолжает старую, политику по отношению к степнякам. Когда в 1101 г. половцы предложили мир русским князьям, Олег, Давид и Мономах на съезде у Сакова заключают с ними мирное соглашение, подтвержденное обменом заложниками. [831] Мир с половцами, без всякого повода с их стороны, был нарушен Святополком и Мономахом в 1103 г. Бояре-дружинники Святополка резонно рассуждали, что если начать поход весной, то это отразится на хозяйстве смердов, но Мономах уговорил дружину Святополка. К Святополку и Мономаху примкнул Давид Святославич, и в данном случае Мономах выступает главным вдохновителем политики князей и ярым врагом половцев. Только Олег отказался принять участие в походе, ссылаясь на болезнь. [832] Не принял участия он и в походе князей вглубь половецких степей в 1111 г. [833] Олег выступал противником наступательных войн против половцев, но налеты отдельных половецких племен на свои границы он энергично отражал. В 1107 г. он отбивает вместе с Мономахом Шаруканя и Боняка, осадивших Лубны, в 1113 г. также с Мономахом громит половцев у Выря. [834] Сам женатый первый раз на половчанке, воспитывавший в своей семье сына половецкого князя Итларя, в 1107 г. он женил одного из своих сыновей, Святослава, на дочери половецкого хана Аэпы. [835] «С этого момента еще больше укрепляются связи северских князей с половецкими ханами. В 1110 г. Олег принимает участие в Витичевском съезде князей, посылая к Давиду Игоревичу своего боярина Торчина, очевидно, выходца из торкской аристократии, осевшей на землю в Заднепровье». [836] В 1113 г., тогда, когда киевское восстание заставило Мономаха срочно заняться социальной профилактикой, Олег посылает для участия в выработке «Устава» «своего мужа», боярина Иванка Чюдиновича, что свидетельствует о заинтересованности и новгород-северского князя в мероприятиях Мономаха, проводимых с целью разрядить напряженную атмосферу ожесточенной классовой борьбы.

830

Голубовский П. В. Печенеги, горки, половцы до нашествия татар. С. 91–114.

831

Ипатьевская летопись, с. 250.

832

Там же. С. 252–253.

833

Там же. С. 264–266.

834

Там же. С. 258–276.

835

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 272. Ипатьевская летопись не сохранила нам упоминания о том, что половчанку Олег «поя» для сына, и при том искажает половецкие имена Аэпы и Гиргеня. См. Ипатьевскую летопись, с. 259.

836

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 264.