Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)
Шрифт:
Указанное нами уже раньше печальное обстоятельство, затрудняющее изучение Чернигово-Северской земли в области ее внутренней истории, а именно, отсутствие местной черниговской летописи, сказывается и в данном случае [755] . Пред нами выступает главным образом борьба за власть, за обладание княжеским «столом», происходящая непрерывно в течение столетий между князьями, затем — второй тип борьбы — борьба между Чернигово-Северским, т. е. данным конкретным русским княжеством, и соседями, либо с запада, либо с востока. Мало нам известная внутренняя история несомненно заключает в себе и борьбу третьего вида, проявление основного противоречия феодального общества, но нам о ней сказать что-либо определенное вряд ли удастся, и в этом отношении исследователи истории Чернигово-Северского княжества поставлены в более тяжелые условия, нежели занимающиеся историей других княжеств.
755
М. Д. Приселкову удалось обнаружить следы черниговского летописания, начавшегося в конце первой половины XII в., но они мало дают исследователю. Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. С. 49–52.
Памятуя указанный недостаток нашего летописания, подойдем к истории Чернигово-Северской земли в конце XI–XII вв. После смерти Святослава на черниговском столе оказывается, правда на весьма непродолжительный срок, Борис Вячеславич. Князь-«изгой» сел в Чернигове не без участия и поддержки со стороны черниговского боярства и купечества, так как, по правильному замечанию П. Голубовского: «Чернигов начал действовать, отлично зная, что ожидает его с переменой обстоятельств». [756] Времена господства при Святославе черниговского боярства должны были, теперь отрицательно отразиться на Чернигове, и киевско-переяславльская, боярско-дружинная верхушка князя Всеволода, некогда испытавшая на себе хозяйничанье черниговской знати, после смерти Святослава не хотела подчиняться, а хотела сама властвовать. Внешняя обстановка этому способствовала. Союз Святослава с Болеславом и брак дочери Святослава с польским королем привели в конце концов к тому, что союзные Болеславу дружины Олега Святославича и Владимира Всеволодовича оказались в земле чехов, воюя с врагом Болеслава — чешским королем Вратиславом. Когда разбитые русскими дружинами и ляхами чехи попытались заключить мир, предлагая 1000 гривен серебра, русские князья, несмотря на очевидное желание Болеслава закончить войну и даже на заключение им мира с чехами, отказались мириться, сославшись на то, что, мол, надо «взять свою честь». Князья
756
Голубовский П. В. История Северской земли до половины XIV столетия, С. 82.
757
Татищев В. Н. История Российская. Т. II. С. 140.
758
Ипатьевская летопись, с. 140.
Не без давления со стороны Изяслава, прекрасно учитывавшего, какую угрозу для его княжения в Киеве представляют черниговские князья Святославичи, этих последних решают оставить без уделов или, вернее, предоставить им или Тмутаракань, где уже сидел Роман Святославич, или Муром с Рязанью. Прежде всего Всеволод расправляется с Борисом Вячеславичем, который, не ожидая, по-видимому, столкновения с ратью Всеволода, бежит в Тмутаракань к Роману. [759] Всеволод садится в Чернигове, а Олег, выведенный из Владимира Волынского, состоит при дяде, живет в его дворе в Чернигове. Из «Поучения детям» Мономаха видно, что Олега пытались всячески задобрить, и, вернувшись к отцу из Смоленска, Мономах вместе с Всеволодом устраивает Олегу обед на Красном Дворе в Чернигове. [760] Но если для Мономаха эти средства казались достаточными, то никакими обедами успокоить Олега, у которого буквально из-под носа стащили лакомый кусок, было невозможно. Как только оттираемый своими сородичами на задний план Олег убедился, что из положения «изгоя» ему не выйти, он бежит 10 апреля 1078 г. в Тмутаракань. [761] Именно здесь со свойственной ему энергией он рассчитывает набрать дружину для борьбы с оружием в руках за свои интересы на Руси. Олег был типичным носителем дружинных традиций, князем-воином, настойчивым и твердым человеком. Правда, он был не очень искусным дипломатом, так как позволил себя провести, не обладал хитростью и политической гибкостью Мономаха, но он всегда оставался грубым воином, с оружием в руках боровшимся со своими дядями и братьями за свои попранные права князя-феодала и не останавливавшимся ни перед какими жертвами для достижения поставленных себе целей.
759
Там же
760
«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 239.
761
Там же. С. 193.
Вместе с Олегом при дворе Всеволода оставался еще один Святославич — Давид. Сообщение Татищева о пребывании Давида еще при жизни Святослава в Новгороде вряд ли достоверно, так как в Новгороде в течение всех последних лет Святославова княжения сидел Глеб. Но все, что было не по душе Олегу, всегда действовавшему открыто, очевидно (за это говорит дальнейшая политика и ориентация Давида), было приемлемо для Давида. В Новгороде еще и по смерти Святослава княжит Глеб, которому на помощь, очевидно, в его борьбе с Всеславом Полоцким, идет со своей ратью Владимир Мономах. [762] О гибели Глеба мы подробно говорили в предыдущем разделе. В Рязанской земле, вдали от потерявших право на отчину братьев, сидел младший Святославич — Ярослав. Этот свой удел Ярослав, по-видимому, получил от дяди Всеволода, при дворе которого он жил. По своему малолетству Ярослав вряд ли мог принять какое-либо участие в борьбе Олега за «отчину». Это обстоятельство, между прочим, сказалось и на дальнейшей судьбе Ярослава. Вернувшийся в 1094 г. из Тмутаракани Олег распоряжался в земле Ярослава, в Муромо-Рязанском крае, особенно в районе Мурома, где сидели его посадники, как в собственной земле. Очевидно, пожалования Всеволода Олег рассматривал, как незаконные, хотя, по-видимому, Муромо-Рязанская земля предназначалась еще Святославом именно Ярославу. Подобное отношение Олега объясняется еще и тем обстоятельством, что Муромо-Рязанская земля служила для него плацдармом в начатой им войне. Сам же Ярослав облюбовал Рязань, вокруг которой и развернулась вся его деятельность. [763] На княжении Ярослава мы еще остановимся подробнее, а пока вернемся к Тмутаракани. Потеряв Новгород, вместе со смертью Глеба ускользнувший из-под влияния Святославичей, братья Олег и Роман и Борис Вячеславич особенно цепко держатся за свой последний оплот — Тмутаракань. Организованная ими дружина и наемные половецкие орды дают им возможность перейти в наступление, и «приведе Олег и Борис поганые на Русьскую землю». [764]
762
Там же. С. 239.
763
Иловайский Д. И. История Рязанского княжества С. 17–19, 26–27;
764
«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 194.
В Тмутаракани остался Роман. 25 августа 1078, г. на реке Сожице [765] между выступившим навстречу князьям-тмутараканцам Всеволодом и половцами произошла битва, «и победиша Половци Русь». Всеволод вынужден был бежать и просить поддержки у киевского князя Изяслава. Олег и Борис заняли Чернигов. Летописец неодобрительно относится к Олегу и Борису, главным образом за то, что они пригласили для помощи половцев и «повоевали землю русскую». Летописец — враг новых порядков, княжеских споров и усобиц. Он — за «одиначество», за мир на русской земле. Летописец в этом вопросе становится на точку зрения киевского князя, идеализируя Изяслава, много обид и унижений перенесшего в годы своего вынужденного скитальчества, тогда как притязания Олега и Бориса, очевидно, с его точки зрения, незаконны. Но особенное ударение «Повесть временных лет» делает на факте приглашения князьями-тмурараканцами половцев, тем более, что впервые одни русские князья громят других руками «поганых». Летописец, упоминая об убитых в сражении у Сожицы боярах, Иване Жирославиче, «Тукы, брат Чудинов, Порей и ины мнози», далее говорит: «А земле Русьскей много зло створше, проливше кровь хрестьянску, ея же крове взищеть Бог от руку ею, и ответ дати има за погубленыа душа хрестьянскы». [766] Приведенный отрывок иллюстрирует отношение составителя летописи к Борису и Олегу. Летописец — патриот своего времени, прекрасно понимавший, что княжеские усобицы ослабляют Русь и делают ее достоянием «поганых». Черниговцы доброжелательно приняли Олега и Бориса, так как для черниговского боярства и купечества княжение Олега означало восстановление самостоятельности и независимости от Киева, а, быть может, даже возвращение ко времени Святослава, когда, правда на короткий срок, черниговские бояре сумели выдвинуться на первый план и даже похозяйничать в «мати градов русских». Вопрос, конечно, не только в преданности своей княжеской линии, как утверждает Д. Багалей, а в том, что Олег был знаменем и даже, вернее, условием для возвращения Чернигову его былого, недавно утраченного положения. [767] И недаром, когда соединенные силы князей Изяслава, Всеволода, Владимира и Ярополка осадили город, несмотря на то, что в городе не было ни Бориса, ни Олега с их дружинами, очевидно, воевавшими где-то в окрестностях, отвоевывая новые и новые земли, черниговцы, «затворишася в граде», оказывали упорное сопротивление и на предложение сдаться ответили отказом. Тогда началась осада города. Приступом от р. Стрижня Мономах берет восточные ворота, оттесняя защищавших их черниговских ратников. Прорвавшись в одном месте через укрепленную линию, дружина Мономаха берет и весь «окольный град», который подвергает грабежу и сожжению. Черниговцы отступают в «дънешний град», т. е. во внутренний город, и «детинец», находившийся в южной части Чернигова, отделенный от «окольного града» рвом и, очевидно, валом. [768] В это время до осажденных доходит весть о том, что на выручку черниговцам спешат дружины Бориса и Олега. Идя на помощь черниговцам, Борис и Олег, кстати сказать, очевидно не совсем ясно представляли себе силы своих врагов. По этому вопросу П. Голубовский, несмотря на всю тщательность его анализа источников и ряд весьма интересных положений выгодно отличающих его работу от ряда других, ей подобных, несмотря на всю солидность научной аппаратуры, допускает грубую ошибку, которая может быть объяснена только невнимательным чтением летописи. П. Голубовский замечает: «Между тем (речь идет именно о моменте захвата Мономахом «окольного града». В. М.) Олег и Борис действовали; не желая подвергать город разорению, они вышли из него с дружиной в другие ворота, так как обложить город со всех сторон было не по силам осаждавшим. Они отошли к югу, вероятно подкрепили себя новыми ополчениями и двинулись на освобождение города». [769] Совершенно не представляется возможным определить, откуда уважаемый историк Северской земли почерпнул эти сведения. «Повесть временных лет» совершенно определенно указывает, что во время осады Чернигова «Олег же и Борис не бяста». [770] Во время осады они не вошли в город, как и не выходили из него. Если бы они были в городе, летопись не преминула бы указать на выход князей, очевидно, с боем, из осажденного города. Предполагать, что объединенные рати Изяслава (который, кстати сказать, памятуя деяния своего брата Святослава и опасаясь той же участи и от его сына, своего племянника Олега, серьезно готовился к войне и не рассматривал ее как легкую военную прогулку, а «повеле сбирати вой от мала до велика»), Всеволода, Владимира Мономаха и Ярополка Изяславича не смогли, в силу своей слабости, обложить города и действительно его не обложили со всех сторон, — прямо невероятно. Летопись излагает события следующим образом. Тогда, когда пал уже «окольный град» и союзные дружины князей осаждали «внутренний город», «детинец», что было уже нелегким делом, к Изяславу и Всеволоду дошла весть о приближении Олега и Бориса. Навстречу последним немедленно же выступают дружины Всеволода и Изяслава во главе со своими князьями. В то время как часть дружины Мономаха и Ярополка Изяславича продолжала, по-видимому, осаду (так как снятие осады развязало бы руки черниговцам, и они могли бы ударить в тыл), другая часть их дружин присоединилась к дружинам Изяслава и Всеволода. Об этом ясно говорит реплика Олега, приводимая летописью. Олег и Борис не успели соединиться с половцами и шли только со своими дружинами. Олег, узнав, какая грозная сила движется против них, и видя, что справиться с объединенными силами четырех князей они не смогут, предложил Борису начать переговоры, на что получил от него гордый ответ: «Ты готова зри, аз им противен всем». [771] Видя решимость своего, союзника, Олег решил идти дальше, и у села на Нежатине Ниве 30 октября 1078 г. сошлись обе рати. В начале битвы был убит Борис, затем к спешившемуся Изяславу подъехал какой-то воин и ударом копья в плечо убил его. Силы были неравны. Олег, потерявший своего союзника, был разбит и «в мале дружине» едва успел спастись бегством и поспешил укрыться в Тмутаракань. [772] Всеволод садится в Киеве, «приим власть Русьскую всю», Владимира он сажает в Чернигове, Ярополку Изяславичу дает Владимир-Волынский и Туров, Святополку Изяславичу —
765
По-видимому, Сожицу следует усматривать в современной речке Оржице, притоке; Сулы.
766
«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 194.
767
Багалей Д. И. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 168.
768
Голубовский П. В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 84.
769
Там же. С. 84–85.
770
«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 195. Ипатьевская летопись сообщает, что «Олег и Борис бяшета в Чернигове», а затем, в противоречии с этим утверждением, говорит о подходе дружин Олега и Бориса «противу» осаждающих. Указанное обстоятельство и дало возможность Голубовскому построить свой фантастический рассказ (Ипатьевская летопись, с. 141).
771
«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 195.
772
Там же.
773
Там же. С. 197–198; Багалей Д. И. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 168.
Для того чтобы удержать в повиновении черниговское боярство, Всеволоду необходимо было посадить в стольном городе Северской земли такого князя, который мог бы управлять не только силой меча, но и путем дипломатических маневров. Для такой роли, несомненно, наиболее подходящей была кандидатура Мономаха, который и в последующей своей деятельности и, очевидно, в предыдущей зарекомендовал себя как дальновидный политик, умело лавирующий, в целях установления «одиначества» Русской земли и власти «самодержца», между противоречивыми интересами различных классовых группировок. Было бы неправильно усматривать во Всеволоде и Мономахе представителей политики, характерной для Ивана III, как это делает П. Голубовский, ссылаясь на авторитет Лашнюкова. [774] «Единодержец земли Русьстей» Мономах, как и его отец, жил в эпоху, когда еще не создались условия для объединения недавно возникших княжеств. Но необходимо отметить, что уже в Мономахе мы можем видеть представителя объединительных тенденций, опирающегося на «молодшую дружину» и горожан. Забегая несколько вперед, отметим, что уже Всеволод под конец своей жизни начал опираться на «менших», «уных», «несмысленных» и перестал считаться со старшей дружиной из родовитых, богатых бояр, «възлюбише смысл уных». Мономах, продолжая в этом отношении политику отца и стремясь к объединению распадающейся на уделы Руси и к централизации власти, начинает опираться и на другую социальную силу — горожан, купечество и ремесленников. Это положение можно проиллюстрировать тремя фактами: 1) во время своей усобицы с Олегом Святославичем Мономах выдвигает в качестве арбитра киевлян, т. е. не только бояр и духовенство, но и вече, 2) после восстания в Киеве в 1113 г. Мономах дает свой знаменитый «Устав», направленный в сторону некоторого облегчения участи закабаленных горожан, что свидетельствует о стремлении князя опереться на городские массы, и 3) строит город Владимир, населенный ремесленниками, сослужившими службу его внукам, во время их борьбы с родовитым боярством «старых городов»: Ростова и Суздаля. Конечно, город был еще настолько слаб, что не мог помочь даже такому талантливому политику, как Мономах, приостановить процесс распадения русских земель. Феодальное раздробление «империи Рюриковичей» было обусловлено развитием производительных сил, ростом феодального землевладения, феодальных форм эксплуатации, господства и подчинения и концентрированием богатого и сильного боярства в отдельных областях древней Руси, и в этом отношении феодальный распад. Киевского государства был показателем роста производительных сил. Но в то же самое время феодальное раздробление земель ослабляло Русь, способствовало успехам иноземных захватчиков (ляхов, венгров, позднее немцев, литовцев, шведов), затрудняло борьбу с вековечным врагом русского народа — половцами. Поэтому стремление Мономаха сохранить единство Руси, столь необходимое для борьбы с врагами, следует расценивать положительно. Можно утверждать, что развитие производительных сил феодального общества могло протекать и при условии очень ранней ликвидации феодальной раздробленности, как это имело место, например, в Англии, но для этого необходимо было создание социальной опоры для сильной власти — мелких феодалов-дружинников и многочисленного городского люда. В древней Руси все эти факторы были еще очень слабы, и попытки Мономаха не могли увенчаться успехом. Конечно, нельзя думать, что Мономах и Мономаховичи — представители нейтралистских стремлений, пытающиеся реставрировать распадающуюся лоскутную «империю» Рюриковичей, а Олег Святославич и Ольговичи — типичные представители «областнических» тенденций, замыкающиеся в рамках интересов своей «отчины». Нет сомнений в том, что Ольговичи были тесно связаны с «землей» (т. е. с «земским», местным боярством) и вынуждены были прислушиваться к голосу «земли». Их интересы лежали в пределах их «отчины», где расположены были их огромные княжеские вотчины, и Ольговичей часто было трудно втянуть в общерусские дела, но и они считали себя такими же Рюриковичами, с такими же правами на Киев и «старейшинство», как и другие князья, и также не раз захватывали Киев и мечтали об «одиначестве» Русской земли под своей властью, как и Мономаховичи, тогда как последние, забравшись, в леса северо-востока, стали впоследствии проявлять не менее типичные «областнические» тенденции.
774
Голубовский П. В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 85.
Отмечая это, все же хочется подчеркнуть, что чрезмерное увлечение централистскими идеями Мономаха, когда еще не сложились условия для их осуществления, было бы неправильным, как и превращение Ольговичей в князей-вотчинников, сидящих в своей «отчине» и кроме нее не желающих ничего видеть. Все же проводить особенно резкую грань между обеими княжескими линиями вряд ли возможно.
Всеволоду и Мономаху далеко до позднейших «собирателей Руси», и их «уные» еще не дворянство, развившееся в эпоху самодержавия, а гридь, садящаяся на землю.
Поэтому следует пересмотреть установки П. Голубовского и Д. Багалея, усматривающих в Мономахе и Мономаховичах носителей идей самодержавия, а в Ольговичах — «идеи областничества, федерализма». Конечно, Ольговичи тесно связаны с местным боярством, которое влияет на их политику, что и делает ее более типичной для эпохи феодальной раздробленности, чем была политика Мономаховичей, основанием которой была тенденция опереться на дружинников и горожан против местного боярства и против старых городов с их боярской олигархией, фактически руководившей вечем. Для Мономаховичей типично также стремление к объединению отдельных феодальных государств.
Несмотря на эти отличия, провести резкую грань между политикой обеих линий княжеского дома довольно трудно, так как и Ольговичи, потомки одного из Святославичей, знаменитого Олега Гореславича «Слова о полку Игореве», часто выступают инициаторами воссоединения давно уже распавшихся «лоскутьев» «скороспелой империи Рюриковичей».
Через год после битвы у Нежатиной Нивы Святославичи вторично пытаются отобрать захваченную у них вотчину — Чернигово-Северскую землю. На этот раз неудачник Олег оставался в Тмутаракани, а поход возглавил Роман Святославич. Снова в качестве основной силы князей-изгнанников выступают половцы. По-видимому, сама княжеская дружина состояла из пестрой в этническом отношении толпы воинов-дружинников, в числе которых были и русские, и ясы, и касоги, и хазары. Последние сыграли большую роль в этом походе Романа, да и во всей жизни изгнанников Святославичей. Разгромленный Святославом и добитый походом византийцев и русских 1016 г. Хазарский каганат перестал существовать, но многочисленное население хазарских городов и остатки собственно хазар, некогда господствующего класса Хазарии, продолжали жить в селениях и городах нижней Волги и на Северном Кавказе. Хазарские дружины, в известной своей части, сменили службу кагану на службу тмутараканскому князю. Но в их среде, по-видимому, были еще сильны стремления, если не к реставрации каганата, что было уже невозможно и им не под силу, то, во всяком случае, к ликвидации владычества русских князей на Северном Кавказе. Поэтому нет ничего удивительного, что среди хазар Тмутаракани (очевидно, довольно многочисленных), служивших в дружине тмутараканских князей или торговавших в самой Тмутаракани, Корчеве и других городах Кавказа и Крыма, была определенная и немалая группа людей, которая и старалась отомстить русским за разгром каганата. Византия также с большим опасением следила за ростом могущества тмутараканских князей, за укреплением сильного соперника на берегу Черного и Азовского морей, все ближе и ближе подбиравшегося к ее торговым городам и колониям. Византия не прибегала к оружию, не начинала войну сама, а действовала путем подкупов, через подосланных убийц и т. п. Один случай подобного рода расправы византийцев с тмутараканским князем мы уже приводили, теперь расскажем о другом. Вполне естественно, между недовольными хазарами Тмутаракани и Византией, с тревогой следившей за Тмутараканью, установился союз, ставивший своей целью расправиться с укрепившимися в Тмутараканской земле Святославичами. В Тмутаракани созрел заговор, осуществить который должны были хазары, хотя инициаторов его следует искать в Византии.
Третьим врагом Святославичей выступил Всеволод, который, очевидно, был осведомлен о заговоре в Тмутаракани против Олега и, естественно, не только не противодействовал ему, но всячески поддерживал и его результатом, как мы увидим дальше, не замедлил воспользоваться.
В 1079 г. со своей многочисленной и, очевидно (в известной части своей), не совсем надежной дружиной, с половцами, составлявшими главную силу, надавав им больше обещаний, чем он смог выполнить, Роман Святославич направляется из Тмутаракани через степи к границам Переяславльского княжества, где у городка Воинь он встретился с вышедшими ему навстречу ратями Всеволода. Тут-то, очевидно, и выступили хазары, участники заговора. Не без их помощи половцы вступили в переговоры со Всеволодом и сумели добиться заключения с ними мира, выбив таким образом из-под ног Романа почву. Это было тем легче, что Роман только давал обещания, тогда как Всеволод мог дать и несомненно дал нечто уже реальное. Этим была решена судьба и похода и самого Романа. Хазары оказались, по словам летописца, «светници на убьенье» Романа, да и сам Всеволод, подстрекал половцев к его убийству. И половцы действительно на обратном пути затеяли с Романом ссору и, воспользовавшись упреком в измене, брошенным их вождям князем, — убили Романа. [775] Начав дело, хазары должны были его и закончить и, по сообщению летописи, «Олга емше Казаре и поточиша и за море Цесарюграду». За участие Всеволода в заговоре, организованном Византией и тмутараканскими хазарами против тмутараканских Святославичей, говорит то обстоятельство, что Всеволод был хорошо осведомлен о всех делах в Тмутаракани, и как только последний Святославич, в качестве пленника, отплыл в Византию, Тмутаракань не стала ни самостоятельным государством, ни, областью, принадлежащей Византии, а немедленно получила от Всеволода посадника Ратибора. Тмутаракань становится, правда на очень короткий срок, колонией Киевского княжества. Следом недолговременного посадничества Ратибора являются вислые свинцовые печати с надписью «от Ратибора» и изображением св. Климента, разновременно найденные одна в Ени-Кале, под Керчью, две на Тамани, одна под Севастополем и одна под Киевом. [776] Тмутараканским епископом назначен был Николай. В это время усиливается влияние Киева в Тмутаракани. Киевские купцы чаще начинают посещать Тмутаракань, о чем свидетельствуют находки на Тамани, на месте древней Тмутаракани, камня-балласта из породы, залежи которой есть только под Киевом. Недаром и находки Ратиборовых печатей протянулись цепью по Днепру, Крымскому побережью и закончились Таманью, т. е. расположились по пути киевских купцов, плывших с товарами в Тмутаракань по Днепру и вдоль южного побережья Крыма.
775
«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 196; Татищев В. Н. История Российская. Т. II. С. 136.
776
Орешников. Материалы к русской сфрагистике // «Труды Московского нумизматического о-ва». Т. III, табл. II, 15; Толстой И. И. Древнейшие русские монеты великого княжества Киевского // Русские древности. Вып. IV. С. 172; Репников Н. И. О древностях Тмутаракани // Труды Секции археологии / РАНИОН. 1928. Т. IV.
Ратибор впоследствии неоднократно выступает на политической арене. В 1095 г., при Мономахе, он громит половцев, в 1100 г. едет к Давиду Игоревичу с решением Витичевского съезда, в 1113 г. участвует в составлении «Устава» Мономаха. Н. И. Репников замечает, что Ратибор — его языческое имя, а печать Климента указывает, что его христианское имя было Климент. Ратибор, игравший в событиях 1095 г. крупнейшую роль, — богатый боярин, имеющий свою «чадь» — дружину («чадь» — собственно и «чадь» — домочадцев), отроков, вооруженных слуг и холопов, энергичного сына — Ольбега Ратиборича («Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 219–222, 264).