Очертя голову, в 1982-й (Часть 1)

Карлов Борис

«Держится неплохо, — подумал Ежов. — Другой бы на его месте сквозь землю провалился».

— Пьёте?

— Никак нет. С момента поступления в органы не пью.

— Хорошо. Но цвет лица всё-таки выдаёт. Это уже не смоешь, на всю жизнь.

Кизяк покорно молчал.

— Добросовестный, железная хватка, это хорошо…

Ежов перелистал до конца личное дело, захлопнул и отодвинул папку.

— Ладно, подойди. Ещё ближе.

Кизяк упёрся ляжками в край стола.

— На вот… — Ежов вынул из ящика стола маленькую звёздочку на погон и, положив перед собой, подтолкнул указательным пальцем. —

Ну! Хватай!

Кизяк прихлопнул звёздочку, зажал в кулаке и выпрямился по стойке «смирно».

— Служу Советскому Союзу, товарищ полковник!

— Приказы о назначении и о воинском звании получишь в кадрах. Иди.

Кизяк развернулся на каблуках и, печатая шаг, вышел из кабинета.

Вскоре он принимал дела у Зубова. Когда необходимое было сказано и ключи от кабинета защёлкнулись на карабине нового владельца, Зубов присел и закурил.

— Должен посвятить тебя в одно внутреннее дело. Есть основания полагать, что младший лейтенант Бабаёв сел на иглу.

— Этого… не может быть, — растерянно произнёс Кизяк. — Говорили, что он на больничном…

— Нет у него никакого, к едреней фене, больничного. Оброс щетиной, ходит в парике до плеч, покупает ширево на Маяке. В его отсутствие я произвёл беглый осмотр его квартиры. Ампулы, шприцы, окровавленные клочки ваты. Фонотека забита записями зарубежных рок-ансаблей.

— Бред какой-то.

— Но это не всё. Прослушав его телефонные разговоры за пару дней, я сделал однозначный вывод о гомосексуальной ориентации Григория Бабаёва.

— Что?!

— Что слышал.

— Не может быть… Такой здоровый парень, хохол… Спорт, шахматы, просто образец сотрудника. Я думал, он дослужится до генерала…

— Не дослужится. Он уже ни до чего не дослужится. Посвященными в этот позорный эпизод останутся только трое.

Кизяк сосчитал себя, Зубова и Ежова.

— Трое?…

— Нельзя бросать тень на всю организацию из-за одной паршивой, больной овцы.

Кизяк, наконец, всё понял, и по его спине пробежали мурашки.

— Я?… — прошептал он испуганно.

Бабаёв

Бабаёв вырос на Украине. Красивый парень, с прямым и честным взглядом. Девчонки влюблялись, а его холодная неприступность разжигала только больше. Никто не мог подумать, что под этой внешностью скрывается одинокая, мечущаяся и бесконечно страдающая душа гомосексуалиста. Океаны желаний перехлёстывались через край и находили выход в общественной деятельности.

Закончив школу, он пошёл служить в армию. Получил специальность радиста и лычки сержанта. Во время дежурств, надев наушники и коротая досуг, он отправлялся в плаванье по коротким волнам ночного эфира. Тогда, в 80-м, хеви-метл зацепил его скрытый, но всегда натянутый как струна темперамент.

Незадолго до дембеля старшину Бабаёва вызвал к себе начальник Особого отдела части. После непродолжительной беседы Григорий согласился продолжить службу в рядах комитета Государственной безопасности. Он закончил Высшую школу НКВД, а затем, по иронии судьбы, получил направление в отдел Наркомании, рок-музыки и гомосексуализма Главного управления НКВД г. Петрограда.

Заряд жизненной энергии молодого офицера был столь велик, а документы в личном деле столь безупречны, что состояние его теперь можно было уподобить плотно сжатой стальной

пружине, готовой сорваться с упора и в одно мгновение взлететь на недосягаемую для других высоту служебной и партийной лестницы…

Бабаёв поселился в освобождённой от прежних жильцов квартире на ул. Ракова (б. Итальянской). Два раза в неделю к нему приходил осведомитель по линии мужского гомосексуализма. Это был высокий голубоглазый блондин из Дома моделей. Он уходил от Григория только ранним утром. Конфискованные кассеты с записями западных рок-ансамблей всегда поддерживали в его квартире атмосферу праздника.

Эти весенние дни, когда окончательно определилось его место в обществе, а работа приносила радость, остались самыми счастливыми в его жизни.

И только по линии наркомании его результаты с трудом дотягивали до средних показателей… Григорий лез вон из кожи, но не мог понять ни души, ни интересов, ни смысла жизни питерских наркоманов. А разве можно ловить преступников, не понимая хорошенько мотивов их нелогичного, противоестественного поведения? Отношения с наркоманами-осведомителями не складывались, на допросах они бессовестно врали, легко соглашаясь на вербовку, превращая дальнейшие контакты в глупейший фарс.

Привыкнув выполнять порученное дело с полной отдачей, Григорий скрупулёзно перелопатил доступную литературу и протоколы допросов, просмотрел километры видеоматериала, прослушал диалоги наркоманов, от которых ум заходил за разум.

Всё тщетно; в результате этой изнурительной работы он ещё меньше стал понимать загадочную, саморазрушительную логику наркомана. Облачко тревоги разрасталось в огромную чёрную тучу, застилавшую ему радость бытия и государственной службы. Всё чаще Григорий стал задумываться о допустимости негласного, но только в интересах дела, неформального эксперимента — добровольной одноразовой инъекции наркотика в свой организм…

Но поможет ли этот жертвенный шаг влезть в шкуру матёрого наркомана? Сможет ли Григорий понять струны его души и найти с ним общий язык? Сомнения и вопросы мучили Григория во время бессонных ночей, когда в наушниках гремела музыка с последнего альбома «Вайтснейк»…

Григорий решился на этот шаг в первых числах июня, в полнолуние, после очередного, особенно неприятного, сопровождавшегося истерикой подследственного наркомана, допроса.

Он вколол иглу в синий бугорок вены на внутренней стороне локтевого изгиба, отпустил жгут и осторожно, не спеша, ввёл наркотик в кровь. Отбросил шприц, приложил к месту укола ватку, смоченную одеколоном, согнул руку в локте, откинулся в кресле, прикрыл глаза и стал прислушиваться к ощущениям…

Через пару недель Бабаёва знала и держала за своего вся левоцентральная тусовка. У него даже появилась кличка — Хэвик. Для новых приятелей он был фигурой недостаточно выясненной, однако то, что он сидел на игле по полной программе, было совершенно очевидно. Теперь Григорий жил в мире, не имевшем ничего общего с тем, в котором он пребывал до недавнего времени. Абсолютно всё, казавшееся доселе главным и составляющим смысл жизни, как то: пища, земля, вода, воздух, жильё, одежда, служба, карьера… — абсолютно всё было только кругами на воде; настолько глупыми и бессмысленными, что на воспоминания о них было жалко тратить даже мгновение.