Очнись. Все боги - эгоисты
Шрифт:
– Доброе утро, проснись и пой, поднимайте свои задницы и пошли! – слышу крики за окном, так что посильнее укутываюсь в кофту и бреду в туалет, дабы умыться. Смачиваю лицо водой и провожу по заклеенной руке. Словно это поможет остановить кровотечение, которое вновь начинается. Тихо шепчу себе что-то под нос, вслушиваясь в шум воды, после чего резко отдираю от раны пластырь, стиснув челюсть и пискнув от боли. Часто дышу через нос, теряясь, смотрю в зеркало и вижу насколько резко побледнела, выделив синяки под глазами.
Мотаю головой, после чего сую руку под ледяную воду, предварительно повернув нужный кранчик. Чувствую как слабость подкашивает ноги,
Промываю порез, в который вчера успела попасть грязь, после чего забинтовываю запястье, сжав в зубах марлевый рулончик, дабы не привлечь внимание к себе. Сижу на крышке унитаза, окровавленной рукой завязывая узелок и трясясь от неприятных ощущений. В глазах темнеет, а затем свет вновь вспыхивает, вызывая тревогу.
Резко подскакиваю, когда слышу стук в дверь. Вспоминаю, что закрылась на замок, чтобы парень не увидел, чем занимаюсь. Быстро убираю всё в аптечку, стираю кровь на полу и раковине, расчёсываюсь и опускаю рукав, прикрывая уже намокший бинт. Делаю контрольный вздох для того, чтобы собраться с мыслями, после чего с улыбкой открываю дверь и делаю шаг вперёд, тут же хватаясь за проём.
– Бледная ты какая-то, - задумчиво произносит он, а мне хочется прикрыть глаза и провалиться в темноту. Ещё одна фальшивая улыбка, к которым уже давно привыкла, так что прохожу дальше и падаю на кровать, понимая, что придётся ждать, пока парень выйдет из душа. Смотрю в потолок, наблюдая за танцующими огоньками. Пульсирующая боль в запястье напоминает о процессах воспаления. Аккуратно провожу по бинту пальцем, нахмурившись. Тяжело вздыхаю, принимая мысль о том, что сегодня будет довольно трудно вынести даже простой шаг, нежели тренировки.
Журчание воды прекращается. С трудом принимаю сидячее положение и тру лоб, который, кажется, горит и покрывается потом. Вытираю его, облизываю сухие искусанные губы, а затем встаю, опираясь на шкаф. Выгляжу не важно, даже приведя себя в порядок с помощью воды. Слабыми ногами перебираю и добираюсь до рюкзака, в который спрятала немного косметики. Быстро замазываю синяки и выравниваю тон лица, лишь бы не выслушивать поддельное беспокойство.
Через десять минут блондин выходит из ванной с полотенцем на плечах и влажными светлыми волосами. Чуть улыбаюсь, ведь выглядит забавно. Быстро вытирает голову и кидает влажную ткань на стул, махая рукой, мол, высохнет и без его помощи.
С каких это пор я понимаю его жесты?
С опаской выхожу на улицу, тут же сжимаясь от холода и улавливая движение рядом. Кастеллан закрывает дверь с характерным хлопком, а затем потирает шею, спокойно идя на завтрак, что мне даётся с превеликим трудом. Но не показываю своих проблем, считаю, что они никому не сдались. Часто вытираю лоб утайкой и поверхностно, но тихо, дышу, ощущая тяжесть во всём теле.
Чуть ли не падаю на лавочку за столом, ловя на себе приветливые взгляды. Поджимаю губы и приподнимаю уголки, дабы не показаться грубой. Просто сейчас меня больше заботит пульс в руке, нежели разрешение на общение со мной. Кусок курицы встаёт поперёк горла, из-за чего закашливаюсь, пока не получаю осуждённый вздох и нехилый хлопок по спине. Смахиваю проступившие слёзы и тихо благодарю парня, а тот даже виду не подаёт что услышал. Продолжает спокойно трапезничать, перекидываясь шутками с сёстрами и братьями. А кто я им?
Кто-то, кто живёт с их старостой.
Кто-то, кто не имеет
Кто-то, кто с трудом был признан своей матерью.
Больше не прикасаюсь к еде и не спешу, хотя недоумённые взгляд на меня всё же кидают. Поэтому улыбаюсь и вру, что всё в порядке. Выгляжу вполне нормально и бледность кожи скрыта косметикой. Волноваться не о чем, если не захочу окунуть лицо в озеро. А этого я не сделаю из-за царствующего среди деревьев сквозняка, проникающего под кофту.
Из-за знакомой всем толстовки на меня кидают многозначительные взгляды, подмигивают и всячески намекают на отношения с блондином, отчего хмурюсь, выказывая всю неприязнь к нему. Быть с таким? Упасите. Он из тех, кто не заботится о чужих чувствах и лишь берёт то, что хочет. Я не желаю быть в списке его жертв.
Поднимаюсь на ноги медленно, оперевшись слабыми руками на поверхность стола, после чего перешагиваю скамейку под «увидимся» дочерей и сыновей Гермеса. Учтиво хмыкаю, поворачиваясь спиной, и иду по направлению к домику, дабы отсидеться, пока самочувствие не придёт в норму до начала тренировки. Иду пошатываясь, стараюсь держаться как можно лучше. Сильнее тяну рукава вниз, скрывая пульсирующие неприятные ощущения. Тыльной стороной ладони провожу по лбу и смахиваю новые капельки пота, смазывая тональный крем и пудру.
Осознаю всю ситуацию только тогда, когда глаза закатываются наверх, а ноги заплетаются. Слабость разливается по всему телу, в последнее мгновение пребывания во внешнем мире даря импульс боли, ведь не успеваю вытянуть не сгибающие руки перед собой и сильно бьюсь головой об твёрдую землю.
***
– Зевс, - в который раз не унимается блондинка, вымаливая время для дочери. Время, за которое она должна успеть пожить. Тяжелые вздохи поднимают хрупкие плечики увенчанные серебряными тонкими цепочками и лунными камнями. Ей больше нравится такое одеяние, нежели доспехи.
– Прошу, оставь её в покое.
Мужчина бьёт молнией в воздух, заставив юную девушку на миг присесть и сжаться от страха. Если подобное попадёт в неё, то жизнь покинет её тело, несмотря на божественное происхождение. Светлые волосы заплетённые в две косы переливаются привычным серебром, но голубые глаза отдают печалью и тревогой за единственную дочь.
Дочь, которая ошибка.
Дочь, которая не должна жить.
Дочь, которая не должна была родиться.
– Я принял решение. Твоя дочь не имеет права на жизнь лишь по твоей вине, - холодный голос, а внутри у бога грома и грозы всё сжимается от собственного приговора. Он король на Олимпе, властитель, тот, кого все должны беспрекословно слушаться. Ему нельзя показывать ни слабость, ни сожаление. Гордость слишком высока и сильна, чтобы позволить пресмыкаться перед подобными просьбами, ведь богиня действительно породила самую большую ошибку, испортив своё существование.
Дело чуть не дошло до изгнания с Олимпа, но Зевс сжалился над родственницей, потерев переносицу. Он устал всё время наблюдать с небес за человечеством, которое гниёт, за цивилизациями, которые уничтожают сами себя. Столько воды ушло, а гниль пробралась и к ним, запятнав честь тех, кто дал обет безбрачия.
– Я прошу, отец, дай ей хотя бы месяц. Один месяц, чтобы она свыклась, что у неё полная семья. Чтобы она осознала, что не одинока в этом мире. Чтобы она познала тот мир, куда попала не по своей воле, - опускает глаза, а из них вырываются слёзы. Тут же смахивает их рукой, понимая, что погоды это не сделает. Тяжело вздыхает, оставаясь в зале под невыносимым осуждающим взглядом.