Ода абсолютной жестокости
Шрифт:
– Ладно, – говорю я. – Куда ведёт эта дорога на твоей карте, если не на Сунну?
– Она вела к горам когда-то. А теперь, наверное, теряется в пустыне.
На моей карте упомянутая дорога к горам отпочковывается от суннской дороги километров через десять. В начале они представляют собой единое целое.
– Надо сравнить карты.
Я смотрю ему в глаза. Другого выхода просто нет, читает он в моём взгляде.
Он спешивается, я тоже. Мы разворачиваем карты синхронно, опираясь о бок его лошади, стоя рядом. Я пробегаю глазами по его карте. Первым делом
Смотрю в угол карты Бера. То же самое: «Гуда из Дворца».
– У нас карты одного мастера, – говорю я. – Правильной должна быть более новая.
– Он как-нибудь обозначал время написания?
– На моей карте есть цифра. Восемьдесят шесть. На обратной стороне.
Он переворачивает свою.
– Никогда не обращал внимания.
На оборотной стороне его карты тоже стоит цифра: шестьдесят четыре.
– Думаю, это порядковый номер. Моя более поздняя.
Теперь у Бера есть «официальный» повод благодарить судьбу за встречу со мной. По своей карте он бы не добрался. То есть он мог и добраться, но явно более длинным путём.
Он сворачивает свою карту и говорит:
– Тогда едем по твоей.
Мы забираемся на лошадей и продолжаем путь.
Дорога уныла и однообразна. Никаких видимых опасностей, ни малейших изменений рельефа. Не верится, что раньше тут были цветущие долины и богатеющие день ото дня деревеньки. Кажется, эта угольная равнина была здесь всегда, и иначе быть не могло.
– Слушай, – говорит Бер. – А опасности тут вообще есть?
Мне неожиданно становится смешно.
– Нет, что ты. Сейчас нас встретит делегация полуобнажённых девиц с живым Зарроном во главе и вручит главный приз в виде мешка жемчуга.
– Издеваешься.
– Глупые вопросы незачем задавать.
На этом диалог прерывается. И в самом деле, создаётся ощущение какой-то эфемерной безопасности. Будто мы едем на увеселительную прогулку.
А это совсем не так.
К вечеру мы подъезжаем к оазису. Теоретически, можно ещё ехать, потому что стемнеет только через час. Но ночевать на траве под сенью деревьев гораздо приятнее.
Привязываем лошадей.
– Завтра к полудню уже будем в Сунне, – говорю я.
– Только вот куда дальше, неизвестно.
– Найдём.
Он разводит костёр. Навыки у него есть, вполне даже профессиональные. Складывает нарубленные ветки красивой смесью домика и колодца, чиркает огнивом, ветки вспыхивают. Топить деревом приятнее, чем торфом.
Ручья в этом оазисе, к сожалению, нет, поэтому подстреленную днём птицу (похожую на вчерашнюю, но крупнее) также приходится жарить на вертеле. Впрочем, у меня нет претензий к Беру насчёт качества его стряпни. В его седельной сумке находится соль и перец. Я бы никогда не взял эти вещи в путешествие, потому что без них можно обойтись. Но Бер, похоже, собирался по принципу «что я люблю в своей обыденной жизни».
Закат кроваво-красен.
– Бер, – спрашиваю я. – Скажи мне, ты серьёзно намеревался доехать до Сунны, собравшись как на лёгкую прогулку?
Он улыбается.
– В общем, да. Мы же бессмертны. Туда бы добрался, а обратно – уж как-нибудь.
– А сжигатели? Ты слышал про сжигателей? А про чёрных?
– Про чёрных слышал. Из-под земли появляются как будто. А про сжигателей – нет.
– Они ловят путников и держат их в подземных пещерах. И каждый день ритуально сжигают.
Он ёжится.
– Гадость какая. Ну, понадеялся на удачу.
– Да.
Он мне нравится. Конечно, он что-то скрывает. Но с виду он такой непосредственный, такой лёгкий в общении.
Бывают такие ситуации, когда кого-то нужно принести в жертву, чтобы выбраться самому. Сейчас я думаю, смогу ли я принести в жертву Бера, если с нами случится что-либо подобное. Ещё вчера – смог бы. Сегодня – не знаю. В то же время во мне зреет мысль, что Бер без всяких колебаний принесёт в жертву меня. Оставит на растерзание.
Я не ошибаюсь насчёт полудня. Когда солнце в зените, впереди появляются развалины. Это и в самом деле развалины города, а не случайные холмы или просто обожжённая равнина. Силуэты стен покрыты чёрным налётом, проломаны во многих местах. Дорога приводит нас к главным воротам. Самих ворот, конечно, уже нет, но боковые башни уцелели. Правая сохранилась почти полностью, даже круглая крыша, пусть и пестреющая дырами.
Мы въезжаем в город медленно, осторожно. Такое место не может пустовать. Наверняка какая-то из сект, обитающих в Чёрных землях, избрала Сунну своей вотчиной.
– Куда теперь? – спрашивает Бер.
– Я знаю не больше твоего. Наверное, к центру. Карты Сунны я не нашёл, но дворец наместника должен быть где-то там.
Я чувствую чей-то взгляд, и это не Бер, поскольку я еду чуть позади. Я осматриваюсь: никого нет. Ни единого дуновения ветерка, тишина и спокойствие.
Мы едем по центральной улице города. Руины справа и слева покрыты слоем чёрной пыли. Иногда можно распознать здание: чернеют окна или дверные проёмы. Иногда – просто холм и не более того.
– Интересно, как мы узнаем дворец наместника, – говорит Бер.
Почему-то мне кажется, что мы сразу его узнаем. Есть в этом месте нечто загадочное.
Неожиданно Бер останавливается и спешивается.
– Что такое? – спрашиваю я.
– Я хочу зайти в этот дом.
Дом сохранился неплохо. Под слоем пыли видны изящные барельефы на стенах. Два этажа, да и крыша выглядит целой.
– Зачем?
– Интересно.
Я не собираюсь его отговаривать. Он исчезает в чёрном проёме. Я также слезаю с лошади и беру обоих животных под уздцы. Привязываю к обломку перил на крыльце. При этом перемазываюсь чёрной пылью. Захожу в здание. Тут достаточно светло, свет проникает сквозь окна. Но смотреть не на что. Всё покрыто пылью, мебель давно рассыпалась в труху. Бер сидит на корточках у стены и что-то рассматривает.