Ода на рассвете
Шрифт:
– Нет. Я все понимаю. Вы сейчас нужны жене и детям.
По стуку дверей Сашка понял, что они вышли. Через минуту он снова слышал тяжелые отцовские шаги. Они поднимались на второй этаж. Мальчик всё ещё сидел один. В гостиную вошла Лиза. Она выглядела уставшей и удрученной.
– Саша,– удивилась сестра, – ты был здесь всю ночь?
– Да, но я только что проснулся. А что с мамой?
– Всё будет хорошо… Всё будет хорошо…
Сюда вошёл и Роман. Было видно, что и он не спал.
– Давайте помолимся, – предложил он.
Они подошли поближе друг к другу и склонили головы.
– Отец, – начал Роман, – мы сейчас
– Аминь.
Роман и Лиза присели возле Сашки. Лиза, обнявши братца, обессиленно оглядела комнату, в которой они находились. Ее утомленный взгляд скользнул по часам, по диванам, креслам, камину, их портрету, окнам, в которые спешил заглянуть первый луч солнца, по шкафам и стульям, и остановился на колыбели.
– Роман, когда придёт дядя Вася, – сказала она, не сводя с неё глаз, – возьмите ее и вынесите в кладовую, в самый угол. – Едва ли она закончила, как за парадными дверьми послышался шум. – Это, наверное, он. Иди.
Рома вышел. Не прошло и двух минут, как дверь в гостиную распахнулись и сюда молча вошли Василий Павлович и старший Мохов, и вынесли деревянное изделие.
– Лиза, а почему они ее выносят? – спросил Саша.
– Так будет лучше, Сашенька…– тяжело вздохнула девушка. – Так будет лучше…
Наступил сентябрь, первый месяц золотого и тревожного времени года. Первые деньки еще никак не выдавали смены природного настроения: смятения и умиротворенность, щедрость и розга ожидались впереди. А пока люди занимали свои умы совсем другими суждениями.
Во дворе знакомой нам усадьбы стояла повозка. Василий Павлович погружал туда чемоданы, узелки и бумаги.
На порог вышла вся семья Моховых. Они провожали Романа в Москву. У студента закончились каникулы, и он возвращается в университет.
– Прощай, Рома! – первой нему подошла Лиза и обняла его. Она была освещена милой улыбкой, а волнистые волосы оплели ее голову и шею так, что девушка, казалось, дышала свежестью. Ростом сестра была ниже на две головы, поэтому, чтобы обнять Романа, ей пришлось стать на цыпочки. – Будь тверд и мужествен,– кротко прошептала она ему на плече.
Тут же к ним подбежал Сашка и обнял их вместе:
– Приезжай быстрее обратно! И купи мне тетради. Я тоже буду учиться как ты.
Затем Роман подошёл к матери. Она было ещё бледна и слаба. По рекомендациям врача, Елизавета ее лечила. Лидия Ивановна проведывала женщину. Нельзя было не заметить улучшений: она уже понемногу выходила на улицу, улыбалась и подбадривала всех.
– Мне очень жаль, что я покидаю тебя в этот час…– признался старший сын. – Буду молиться за вас…
– Сыночек, – оборвала его Наталия Михайловна, прильнув к сыновьей груди. – Езжай с Богом и ни о чем не беспокойся. Нас ведет Пастырь. Все что ни происходит, происходит под Его контролем и по Его воле,– она выпустила сына из объятий и, держа его за руки, смотрела на него, как будто пытаясь запомнить каждый штрих. Измученные глаза умоляюще бегали по лицу сына и как будто кричали: «Останься, не уезжай!» Но матери нужно было возобладать над собой. Сознание напомнило ей, что и это идет на благо. Печальные мысли убежали прочь и, облегченно просияв, Наталья Михайловна, ласково прикоснулась к щеке первенца. Наконец, она и вовсе не задерживала Романа. Он подошел
– Пусть Господь будет с тобой, сын,– пожал Федр Николаевич сыновью руку и похлопал его по плечу. Отец и сын. Они долго ещё находились в таком положении, глядя друг другу в глаза. Это было больше, чем какие-либо слова и красноречивые пожелания.
– Всё готово! – подойдя, сообщил дядя Вася. Отец кивнул ему в знак понимания, и сторож вернулся к лошадям, усевшись на козлы.
– Ступай …– отпустил сына Федр Мохов.
Роман спустился на одну ступеньку, оглядывая каждого. Вскоре он развернулся. Сцены расставания были ему особенно тяжелы. Он должен покинуть их на год (на период обучения и работы по профессии) и только письма и молитвы будут его связывать с родным кровом через тысячи верст. Старший Мохов рывком пошел к повозке и сел.
– Но! – приказал лошадям Василий Павлович, и те покорно начали свой шаг.
– Погодите! – закричала Марья Петровна, выбегая из дома. – Ромочка, подожди!
– Что там ещё? – остановил лошадей дядя Вася, немного негодуя.
– Да подождите! …– женщина, переводя дыхание, очутилась у повозки. – Рома, так пирожочки! Ты забыл? Я только что из печи вынула. Вот, держи,– протянула она небольшую корзинку, укутанную полотенцем, в салон.
– Няня, – сказал тронутый юноша, принимая корзинку, – спасибо вам! – он взял ее руку. – Прощайте. Мне вас будет не хватать,– он тут же выглянул из повозки и, обращаясь к своей семье, всё также стоявшей на лестнице, крикнул: – Прощайте! – и помахал рукой. Все Моховы ответили ему такими же взмахами и улыбками.
– Едем, Василий Павлович, – приказал Роман, усевшись обратно.
Дядя Вася снова дернул вожжи. Повозка тронулась и вскоре исчезла за воротами.
III
Первые две недели сентября почти не отличались от августа. Правда, молчаливое переливание из одного сезона в другой ознаменовалось волной бешенных, крикливых переворотов. В СССР началась новая реформа, жестокая и кровавая.
К семи часам утра, к воротам усадьбы Моховых подъехал грузовик и несколько повозок. Из кузова грузовика выскочила пара ретивых солдат. Они с легкостью вскарабкались и перебрались через забор. Оказавшись во дворе, раскрыли ворота и впустили всю эту процессию внутрь.
– Эй-э-э! – начал было останавливать их Василий Павлович, выбежавший из кладовой. – Вы куда это? Кто вам позволил?
– Уймись, старик! – оттолкнул его один из солдат. – Делом занимаемся. Ради твоего же блага!
– Да оставь ты старикашку! – надсмеялся другой. – Дурной ведь! Не поймет.
– Ты, товарищ, служишь Советскому союзу? Или как? – присоединился к ним третий.
– Чего? – не понял дядя Вася.
– Ну, что же я вам говорил? – отметил снова второй. – Э-э-й! Рябяты! Айда сюда, старика непросвещенного просвещать! – крикнул он остальным солдатам, которые слизали с грузовика. Никто из них не был прочь поучаствовать в этом, поэтому все отправились на товарищеский призыв. Там вскоре собралась немалая компания. Найти что-то в глубинке интересное для молодых ребят, пышущих здоровьем, гордостью и энергией, было не так-то просто. Они ловились за любую физиономию, лишь бы та потешила их глотки хохотом. Нельзя сказать, что парни были в этом виноваты. Такова была ситуация, такова была история, такова была жизнь.