Одаренный 2

Archer

А еще он был очень наивным. Кажется, даже наивнее меня в его возрасте. Но мне откровенно повезло. Во время подросткового возраста, когда формирование матрицы характера у человека уже практически подходит к концу, жизнь свела меня с нужными людьми. Я подчерпнул много от них, сперва сам того не замечая, но со временем все чаще улавливал в себе эти изменения.

Но странно другое — что при таком полунищенском образе жизни, будучи часто битым сельскими мальчишками и с издевками старших, Веля оставался чистым и искренним. Он не стал озлобленным на весь мир

замкнутым ребенком, ненавидящим всех людей, а оставался добрым, веселым и открытым. Воистину, дар влияет на характер человека. На его духовный мир.

Мой характер подобен воде — изменчив и гибок, способен принимать любую форму. Сначала это ровная гладь, тихая и безмятежная, переливающаяся под солнечным светом. Но потревожь — и поднимутся волны — яростные и неукротимые, сметающие все на своем пути.

Но Велимир был целителем. И смею предположить, что он сильный, раз его определили в Академию. Утверждаю это на собственном опыте.

Так вот, быть может, Веля не сломался только из-за своего дара. Он не окрысился, как многие дети с неблагополучной судьбой. Дар целителя само по себе чудо-расчудесное — редкий и востребованный. И кто знает, как он способен влиять на характер человека?

Я водил нового друга к Енисею, думал, что он проникнется его величием и неторопливым течением, посидит на бережке, помедитирует, наконец. Успокоится и не будет доставать меня хотя бы денек.

— Ну, речка, — пожал он плечами. — Большая.

— Ясно все с тобой, — махнул я рукой. — Пошли обратно.

Батюшку-Енисея я чувствовал уже и на территории Академии. То ли мое непомерно возросшее восприятие уже позволяло, то ли что-то произошло в прошлый раз, и я заглянул куда не следовало. Или наоборот — следовало. Мне уже не было смысла ходить к берегу, но хотелось просто смотреть на воду. Смотреть и чувствовать ее в непосредственной близости.

Рассказывать про себя мальчик сперва стеснялся, но со временем, то ли привык ко мне, уже считая близким человеком, то ли просто начал доверять, но я узнал его историю где-то на третий-четвертый день после его подселения.

Пацана звали Усков Велимир Борисович, десяти с половиной лет отроду. Родителей своих он не помнил, а воспитывали его бабка с дедом. Года четыре назад помер дед, а меньше года назад и бабка отправилась следом. Приютил мальчонку местный священник, который и углядел в деяниях мальчика поразительные вещи. Веля тащил домой сперва букашек, да таракашек, а после и кошек с собаками. И все бы ничего, этим балуются все дети. Но Веля был не из всех. Он специально отыскивал особей раненных и больных, словно чувствовал, где они, и знал, как им помочь.

И ведь помогал. Не всем, но многим. За что часто был бит соседскими ребятами, науськанными родителями, дома которых были рядом с сельской церковью, возле которой уже обитало огромное количество собак и кошек. Благодарные животные не особо торопились покидать место спасения и наверняка устраивали частые потасовки между собой — с воем и лаем, шипением, выпущенными когтями и растопыренными усами. Это должно

было сильно нервировать жителей близлежащих дворов.

— Хорошо, пусть так, — я был немного озадачен его рассказом. — Теперь что получается, ты ветеринар? Или людей тоже можешь лечить?

— Говорят, что буду лечить людей, — неуверенно произнес мальчик. — Но я бы лучше животных.

— Ну, спешу тебя расстроить. Люди — те еще животные.

— Как это?

— Подрастешь — поймешь.

На каникулах я совсем не скучал по учебе в Академии, но теперь просто возненавидел ее. Большая часть занятий была ни о чем. Мне совершенно не интересно было знать, кто царствовал на престоле Руси после Алексея Годунова, прозванного в народе Пестрым. Мне было совершенно безразлично, почему у Скуратовых на семейном гербе корона с двумя зубьями, а не тремя или четырьмя. Пусть хоть с десятью.

Мне казалось, что меня заперли в душной комнате и не позволяют даже открыть форточку, чтобы впустить глоток свежего воздуха. Я был как пересохшая лягушка, которая медленно умирала без воды. Мне хотелось действий, а не каждодневного монотонного бубнежа преподавателя о том, о сем, о третьем.

Злость снова начала накапливаться, как в ситуации с Профом. Снова пришлось избавляться от нее физическими нагрузками до изнеможения. Альберт Елисеевич — наш преподаватель по фехтованию, вот уж кто действительно был доволен.

— Ты делаешь успехи, Дубравин, — похвалил он меня на очередном занятии, спустя месяц посещения его кружка. — Боевой шест — непростое оружие, но ты справляешься.

Разрядить обстановку помог случай. После него я разгрузился, что называется, по-полной.

В один из вечеров в нашу комнату вернулся Веля с измазанным кровью лицом и огромными фингалами сразу под двумя глазами.

— Это кто тебя так? — ошалевши спросил я.

— Мальчики, — ответил он, всхлипывая и растирая кулаком кровь по лицу.

— Мальчики? Не один мальчик? Их было несколько?

— Четверо.

— Умойся. Сходим в лазарет, а после поищем твоих мальчиков.

— Они не мои.

— Пусть так. Иди умывайся. И одежду смени.

Ясное дело, что всех четырех мальчишек я не поймал — разорваться не мог. Но одного пацаненка, лет двенадцати, я отловил и прижал к стене. Схватив за форму, я поднял его вверх, припечатав к стене.

— Не стыдно вчетвером на одного? — строго спросил я. — Да еще и младшего?

— Отпусти меня, холоп! — дерзко ответил мальчишка. — Я не обязан отвечать на твои вопросы.

Изначально я не собирался вредить мальчику, просто напугать, да и отпустить, но обидные слова, сказанные им, взывали к более жестким мерам.

Я дернул рукой, приложив пацана головой о стену. Не сильно, но вполне ощутимо, чтобы сбить спесь.

— Нравится? — зло зашипел я.

Не знаю, что изменилось в моем облике, но мальчишка не на шутку испугался.

— Не надо, дядя Энки, — жалобно произнес он, кажется, готовый натурально расплакаться. — Это все он. Он нас науськал. Обещал денег дать.