Один день Христофора
Шрифт:
Почти все обвиняемые по этому делу покончили с собой тем или другим способом... иные не без принуждения...
Тетя Киры увезла меня и ребенка в свой замок в провинции, подальше от городской заразы...
В газетах о Кире писали как о деве революции... называли ее Жанной д`Арк...
Кажется, я был влюблен в нее...
Видимо так и было... помню, однажды ночью она набросилась на меня, обвила как змея... я едва не задохнулся от ее дыхания...
Все происходило в темноте и молчании... я был человеком
Я сдался... но не смог совсем отдаться произволу страсти...
С воспитанником мы изучали историю, дошли до религиозных войн...
Ради бога люди убивали друг друга...
Мальчик слушал с невозмутимой улыбкой на лице, хотя, как мне кажется, он был взволнован до глубины души...
Он и внешне был копией Киры...
Я говорил о Риме, и пытался восстановить в памяти, что же произошло прошлой ночью...
В городе было неспокойно, действовали силы, скрывающиеся за кулисами, пытающиеся толкнуть события куда-нибудь, неважно куда, вправо или влево...
В городе плелись сети заговора... многие подвергались угрозе ареста...
Город стоял на краю пропасти безумия и насилия...
Круг знакомств Киры давал мне информацию о том, что происходило и волновало город, правда, эпизодами...
Они посылали мне письма с утешениями и деньги...
Помню, мальчик захотел увидеть город, театр... до театра мы добрались, переодевшись в женскую одежду...
Я изображал музу, мальчик был ангелом, он был рожден с нежными чувствами, одаренный воображением...
Нас провели в зал... на сцене давали мою пьесу...
На сцену Кира не выходила, а восходила как на лобное место...
Все взоры устремлялись на нее... все с нетерпением ждали ее слов, речений, но были среди зрителей и желающие ей провала, смерти...
Помню, я увидел ее танцующей в петле над оркестровой ямой с высунутым и постепенно чернеющим языком...
У Киры было много любовников, и еще больше врагов...
Я с ужасом слушал, что мне доносили шпионы и осведомители Киры...
Слухи унижали ее, не щадили даже ребенка, которому уже исполнилось 13 лет... доставалось и мне..."
"Воспоминания о смутном времени отравляли мне жизнь... лучше их забыть...
Как-то Кира созналась мне... она собиралась бежать со мной и ребенком куда угодно, в первое попавшееся место на карте...
Иногда Кира удостаивала меня внимания, позволяла оспаривать свое мнение о театре и пьесах...
Кира играла роль девы революции, но я различал в ее игре борьбу честолюбия, жажду власти и успеха... она жаждала рукоплесканий, криков восторга...
Увы... власти театр закрыли...
Кира не собиралась терпеть подобное унижение... она отправилась в ссылку на остров со свитой...
Кто в это смутное
Все боялись заглянуть в глаза друг друга... и использовали друг друга для своих выгод...
Помню, Кириллова, последнего любовника Киры: невысокий, близорукий блондин, с тихим голосом...
Он выглядел провинциалом... он был просто смешон, но Кира доверяла ему, говорила:
– - Он далеко пойдет... до конца... он верит в то, что говорит...
* * *
Стук в дверь отвлек Христофора от воспоминаний...
"Откуда у меня эти воспоминания?.. и мои ли они?.." – размышлял он, открывая дверь...
Пришел почтальон, который принес телеграмму от Киры. Неделю назад она уехала на гастроли с театром.
Сонно жмурясь, Христофор прочитал телеграмму и ничего не понял.
Взгляд Христофора остановился на портрете Киры, который висел над комодом. Она была изображена в жемчужно-сером платье, зауженном в талии и подчеркивающем форму груди.
Христофор невольно вздохнул, полистал семейный альбом дяди Гомера, наткнулся на письмо, написанное им еще в детстве. Он узнал почерк и снова пережил то, что чувствовал когда-то, давно, в доме с крыльями флигелей.
Восточное крыло дома занимала француженка больше похожая на немку с тощими кошками и племянницей... девочку звали Соня...
В западном крыле дома жил Гомер, дядя Христофора. Свою кличку он получил в лагере, располагавшемся на одном из западных островов, их еще называют блуждающими. По ночам он рассказывал обитателям барака "Илиаду".
Он боялся заснуть. Сны казались ему темными омутами, в которых можно утонуть.
Христофор подошел к окну и увидел дядю. Он сидел на веранде в шинели и читал газету. Он вечно мерз даже в жару. За его спиной на покосившемся заборе висели прогнившие мешки из-под картошки и дремали вороны.
Вороны слетались к дяде Гомеру со всего неба.
С некоторых пор чтение газет стало его страстью. Этой страстью он был обязан жене. Она пела в церковном хоре, но мечтала об опере и славе. На вид она была высокая, стройная, с глазами совы и с голосом сирены, который очаровывал и тревожил, приводил в трепет прихожан.
Однажды Гомер задержался на службе в конторе и вернулся домой около полуночи.
В доме царила странная тишина, как в театре после представления.
Гомер зажег лампу.
Длинная тень, отбрасываемая его фигурой, поднялась по стене к потолку.
На зеркале Гомер нашел письмо, в котором жена сообщала ему о том, о чем уже давно говорили в городе.
От слухов, которые могут сделать из мухи слона и выбелить эфиопа, не спрячешься.
Гомер глянул на свое отражение в зеркале и отвел взгляд.