Один из многих

Григорьев Аполлон Александрович

Она была мала - мала до той уродливости, которая есть высшая красота и малейший шаг за которую дальше будет безобразием. Ее мягкие светло-каштановые волосы, тонкие и длинные, падали довольно небрежно на щеки, нежные до болезненности; глаза ее, темно-голубые до того, что их с первого взгляда не различили бы вы с черными, облиты были преждевременной, опередившей года сладострастной влагою, и она опускала их так стыдливо-лукаво, так боязливо-смело... Бюст ее был совершенно античный; все тело ее, молодое и упругое, способно было гнуться и извиваться по-змеиному, и когда она села, небрежная поза ее дышала невыразимо обаятельным сладострастием;

правая нога, выставившаяся из-под платья, была мала и вместе высока в подъеме, и это одно, что перешло в ней восточного от ее матери, гречанки по происхождению. Одета она была прекрасно, но фантастически-театрально: белое платье, короче обыкновенных модных, черный бархатный спензер, венок на голове и прекрасные, почти до плеча голые руки! Это была, казалось, театральная гитана. {17}

– Папенька, - начала она, смотря на отца очень выразительно, - ваш барон мне надоел... Долго ли он еще будет к нам ездить?

Старик не отвечал.

– Я вас спрашиваю, - повторила она со смехом, - долго ли будет ездить барон?

– Ты глупа, - с сердцем сказал старик.

– Я вам говорю, что он мне надоел, - вскричала она с нетерпеливою досадою ребенка...
– Он настоящая сова.

– Да вот так для тебя и прогоню я его сейчас, - проворчал старик.

– Он мне говорит любезности!

– Ну так что ж?

– Знаете ли, что он мне сказал вчера?

– Ну!..
– и старик, заложив руки за спину, вопросительно глядел на дочь.

– Угадайте...
– сказала она с веселым хохотом.

– Да ну же.

– Он уговаривал меня бежать с ним. С ним!

И девочка хохотала.

Старик заходил по комнате быстрее прежнего.

– Ну что ж?
– сказал он с величайшим спокойствием, остановясь опять перед нею.
– Он богат... играет скупо - так не скуп будет на другое. Не мытьем, так катаньем!

– Фуй!
– сказала девочка и, сделавши презрительную мину, порхнула к роялю и запела чистым, хотя немного детским голосом какой-то романс.

– Ой ты!
– сказал отец, - все вздор в голове. Ведь я разведал про Севского-то: ничего нет за душою.

– Он хорошенький, - сказала Лидия, прерывая романс и закинув назад головку.

Двери передней отворились. Вошли уже известные читателю Сапогов и его спутник, которого звал он Антошею. Антоша, впрочем, был во фраке, довольно чистом, хотя, кажется, сшитом не по нем. Лица Сапогова и Антоши раскраснелись от чего-то и черты последнего дышали отвратительным беспутством.

Лидия окинула их взглядом и, слегка кивнувши головою, продолжала играть.

– А, почтеннейший Андрей Сидорович!
– засуетился старик, - наконец-то вы, - и он исподлобья взглянул на его спутника.

– А я к вам не один, Сергей Карлыч... Рекомендую, мой закадычный Антон Петрович.

– А по фамилии, смею спросить?
– сказал старик, протягивая спутнику руку и прищуря левый глаз.

– Позвонцев, - громко отвечал Антоша, пожимая протянутую ему руку и раскланиваясь с ухарскими ухватками. Видно было, что он не совсем в трезвом положении.

– Прощу полюбить да быть без церемонии, - сказал старик.

И сам же подал пример нецеремонности обращения, схвативши Сапогова и отведя его в сторону, спросил тихо:

– Играет?

– Ни гроша за душой.

– Так зачем?

– Нужен!

– Гм!

– Знает кой-кого.

– И может?

– Приведет.

– Когда же?

–

Да уж приведет.

Во время этого лаконического разговора Антоша рассеянно смотрел в сторону; ему не было даже неловко.

– А я, представьте себе, какая со мной скверная была вчера история, Сергей Карлыч, - громко начал Сапогов, остановись посередине комнаты.

– Что такое, Андрей Сидорыч?
– с участием спросил Мензбир.

– Да вообразите себе... Есть у меня приятель, служит со мною вместе, малый и того бы, кажется, умный... разбитной. Я, знаете, - продолжал он, щелкнув по ладони пальцем, - раз этак отвожу его в сторону и говорю: что, братец, мол, жизнь человеческая, говорю, - просто сад заглохший, как Шекспир говорит.
– Ну-с!

– Есть, говорит, Андрей Сидорыч, извольте... А уж я, мол, говорю, тебе, любезный друг, десятый процент. Будете, говорит, вы завтра дома. Буду... Ну так я привезу к вам. Хорошо, мол. Ну, вчера утром сижу у окна, знаете, вижу, едет мой приятель в коляске, и с ним молодец в золотых очках, франтом таким. Я принимаю. Расшаркивается на всю комнату, и по-французски. Что, мол, он, братец, такое говорит? Charme, {Очарован (франц.).} говорит... Ну, мол, шарме так шарме. Вы, говорит, Андрей Антоныч, здесь, верно, скучаете? Да, мол, - а вы? Я, говорит, ма тант, {моя тетя (от франц. ma tante).} княгиня такая-то, ма гран-тант, {моя бабушка (от франц. ma grand-tante).} говорит, баронесса, там черт знает, что несет!
– Не сыграть ли в преферанс нам, говорю я.
– Извольте, говорит. Приятель мой ушел, дело, говорит, есть, после зайду. Садимся. Сыграли игры две...

– Ну-с, ну-с, - с видимым участием сказал Мензбир.

– Сыграли игры две, вижу - дока! Так уж и не играем, известно как с открытым, взятки ведь все на чистую. Что ни сдадим, у меня, говорит, семь, и бросит карты. Проиграл я пуанов 200.

– А помногу ли куш?
– спросил, вмешиваясь в разговор, Антоша.

– А тебе что?
– насмешливо сказал Сапогов.
– По рублю серебром. Ну, да вдруг привалило мне счастье, как пошел, как пошел, храбро этак отыграл свои пуаны. Рискую страшно. Что мол? "Злато - мечтанье пустое, ужели нам жалеть его?" Да и наиграл на него 800 пуанов.

– 800 серебром!
– вскричал старик, и маленькие глаза его запрыгали.

– Пора, мол, кончить! Сочлись - 800 серебром, он в проигрыше. Со мною, говорит, только билет в 10 тысяч. Ну что ж, давай его сюда. Я, говорит, завтра, да и давай, знаете, вилять, как лисица хвостом. Что, мол, завтра, подавай сюда. Ма тант, говорит, княгиня.
– Я-те дам, мол, княгиня, ты подавай деньги... Я его, знаете, обыскивать, не дается, я людей, ну, Петрушку, вы знаете, малый дюжий, обыскали. Ни полушки. А, мол, так-то ты, на шарамыгу, да и давай его, и давай его, и тузил, тузил. А он, какой вы, говорит, шутник, мусье Сапогов. Я-те дам, говорю, шутник, я-те дам, говорю, шутник, да с лестницы-то его, с лестницы.

И под конец рассказа Сапогов хохотал оглушительным смехом; Мензбир улыбался.

Двери отворились, и ввалилась целая толпа игроков.

– А, барон, барон, - подбежал Мензбир к высокому мужчине в коричневом сюртуке, застегнутом доверху, с орденом в петличке, в высоком галстухе и с накладкою на голове.

Барон сухо отвечал на его приветствия и прямо отправился к роялю.

– Здравствуйте, Лидия Сергеевна, - начал он очень почтительно.

– Здравствуйте, - отвечала ему девочка насмешливо.