Один из многих
Шрифт:
Флегматическая тетушка машинально последовала ее примеру.
И они пошли. Обыкновенные посетители сада осматривали их с наглым любопытством.
– Как вы тихо идете, тетушка, - сказала Лидия, выставив вперед нижнюю губку, с нетерпением и досадою.
Но в эту минуту чья-то рука коснулась ее левой руки и без церемонии взяла эту руку.
– Куда вы спешите, Лиди?..
– раздался звучный голос Званинцева.
– Ах, это вы! где вы были, я вас не видала здесь, - сказала Лиди с худо скрываемой злостью.
–
– Я не заметила.
– Я знал, что вы сегодня будете здесь.
– Ах, да!.. благодарю вас за книги...
– А где же Севский?
– спросил равнодушно Званинцев.
– Странно, что его здесь нет.
– Отчего же странно?
– Полноте скрытничать, Лиди, я знаю, что вы вчера приняли его письмо.
Взгляд Званинцева был так холодно насмешлив, что Лидия потупила глаза, несмотря на свою досаду.
– Ну, что же? очень страстно это послание?
– продолжал Званинцев: - как оно начинается? вероятно - Lydie! и, вероятно, это слово написано по-французски, хотя Севский очень хорошо знает, что вы знаете только по-русски.
Эта наглая дерзость могла взбесить даже и не девочку. Лидия кусала губы от досады.
– Что ж тут смешного?
– сказала она чуть не сквозь слезы.
– Вы сами зовете меня Лиди.
– А! так я угадал... Но не в том дело, я совсем другое, я могу звать вас, как мне угодно.
Эти слова, произнесенные равнодушно и спокойно, вывели из терпения Лидию. Не привыкши удерживать свои внутренние движения, она вырвала свою руку из-под руки Званинцева.
– Как вам угодно?..
– сказала она, взглянувши на него с гневом своим блестящим взглядом.
Званинцев смотрел с улыбкою.
Он любил, когда из-под бархатной кошачьей лапки выступали когти тигра.
– Ну вот вы и рассердились, - сказал он добродушно, схватывая опять ее руку и кладя на свою...
– Мне хотелось вас взбесить немного сегодня, чтоб видеть, к которой из кошачьих пород надобно вас причислить.
Лидия, несмотря на досаду, не могла удержаться от смеху.
– Дитя, дитя, вы и не знаете, как я люблю вас, - продолжал Званинцев, тихо и нежно.
Но Лидии хотелось не такой любви, спокойной и очень флегматической; она выставила нижнюю губку с досадою.
– Покорно вас благодарю, Иван Александрович, - отвечала она с ироническою улыбкою.
– Ну, что же писал вам Севский?
– продолжал Званинцев, не обращая внимания на досаду девочки.
– Предлагал вам руку и сердце? Не так ли, вероятно, с согласия своей маменьки?.. Может быть, также писал обо мне?..
Опять должна была потупиться Лидия перед этим ослепительным взглядом.
– Иван Александрович, - сказала она тихо, - знаете ли вы, что вы очень ошибаетесь, что я вовсе не так глупа и проста, как вы думаете, чтобы не заметить...
– Чего?
–
Лидия молчала.
– Не того ли, что я влюблен в вас?
– продолжал Званинцев насмешливо. О, о! вы порядочно самолюбивы.
Лидия была уничтожена... она ненавидела Званинцева, она хотела бы сгрызть его, как пантера, в эту минуту.
И между тем она шла с ним, покорная невольно. Они замолчали оба и шли долго, не говоря ни слова.
– Советую вам, впрочем, не слишком верить письму Севского, - сказал наконец Званинцев.
– Я не имею причин ему не верить, - сухо отвечала Лидия и поклялась в душе завтра же отвечать на это письмо.
– Севский молод, у него есть матушка.
– Он меня любит, и я его также, - сказала твердо Лидия, освобождая наконец свою руку.
Званинцев захохотал.
– Он до того еще ребенок, что продаст вас, бедная Лиди: извините за слово "продаст", оно очень верно, он вас продаст, говорю я, за одну минуту спокойствия от наставлений своей матушки.
В эту минуту он увидел перед собою Воловских, мужа и жену. Воловская посмотрела на его спутницу и побледнела.
Званинцев это видел, и лицо его сделалось грустно.
– Я был у тебя сегодня, - сказал Воловский, пожимая весело его руку.
– Merci. {Спасибо (франц.).}
И, кивнув головою Лиди, он пошел с ними.
– Походи, пожалуйста, с женою, - начал Воловский: - мне надо поговорить вот с этим гвардейским полковником, что стоит подле дамы в цыганке.
Званинцев и Воловская пошли вместе.
– Кто это?
– спросила она с беспокойством, следя глазами за быстро удалявшейся Лидией.
– Так, дочь одного приятеля.
– Она чудесно хороша!
– сказала опять Воловская, грустно поникнув головою.
Званинцев взглянул на нее с изумлением. Ему, кажется, было непонятно, чтобы она могла ревновать.
– Неужели я в ней ошибся?
– подумал он. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
– Неужели я в ней ошибся?
– продолжал думать Званинцев, входя на другой день утром в гостиную Воловских и останавливаясь перед занавесом арки, отделявшей эту комнату от спальни Мари.
Он остановился, как будто в нерешимости, но только на минуту. Он отдернул и тотчас же опять задернул за собою занавес. Мари лежала на диване, бледная, расстроенная, с заплаканными глазами.
– Что с тобою, Мари, что с тобою, мой добрый ангел?
– сказал он, взявши обе ее руки.
Она зарыдала.
– Ты меня не любишь, - прошептала она.
– Безумная!
– почти вскричал Званинцев, сжавши с необыкновенною силою ея руки, - безумная, - повторил он тише.
– Если я что-нибудь искренно любил в мире, так это тебя... тебя, слышишь-ли ты, одну тебя и только тебя!