Один коп, одна рука, один сын

Линд Аманда

— Вон! — заорала мадам Гастон, жаждавшая вернуться к своему большому телевизору.

— Да, поехали с нами, а? — затараторил Сэмми. — Что вы тут сидите целыми днями и превращаетесь в сушеную сардину?

— Хочу и сижу! Au revoir! [9]

Она вытолкала их за порог и молниеносно захлопнула дверь.

— Она всегда такая зануда! — обиженно сказал Сэмми. — Ну, а как насчет вас?

— Нет, нам надо домой, — отказалась Фрэнси.

9

До свидания! (фр.)

Они

расстались у входа в дом мадам Гастон. Сэмми намеревался найти где-нибудь веселую вечеринку, и поскольку он решил идти пешком, то предложил Фрэнси с Пером свой лимузин, ожидавший неподалеку.

— Ну и чокнутый! — заявил Пер, усевшись на заднее сиденье и сообщив шоферу адрес.

— Просто развлекается, что тут плохого? — сказала Фрэнси.

— Да, конечно. Можем и мы попробовать.

— Мне вполне хватило травки. Мне нельзя выпадать в осадок.

— Я люблю тебя, Фрэнси.

— Что?

— Я люблю тебя.

— Ага. Я тоже.

Она рассеянно его поцеловала. Он вопросительно смотрел на нее. Словно чего-то искал. Чего он искал?

Женщину, а не стену.

— Тогда поедем домой, — сказала Фрэнси. — Что бы нам приготовить на ужин?

За окнами лимузина было темно. Падал свет от уличных фонарей. Ветви деревьев чертили кривые тени на асфальте. И взгляд Фрэнси остановился на этих тенях. Словно растопыренные пальцы, такие острые, что ее передернуло.

Адриан же, наоборот, считал, что они очень красивы.

Адриан, любивший смотреть, как ветви деревьев отбрасывают резкие тени на слякоть сада.

Адриан, на самом деле не любивший слякоть, радовался, что она скрывает его следы. Потому что, когда в саду лежал хрустящий снег, он не выходил из дому, как сейчас.

Адриан сбежал, когда Наташа была занята Бэлль. Он прошмыгнул в сад. Прошел мимо трех вишневых деревьев, сарайчика с инструментом садовника, оставил позади кусок каменной стены, покрытой плющом, дальше, мимо садовых качелей, и, наконец, пробравшись сквозь кусты шиповника, оказался у лаза, вход в который он закрыл самодельной крышкой, сплетенной из веток шиповника и можжевельника.

Все прошлое лето он каждый день прокапывал маленький отрезок садовой лопатой, которую стащил из сарая. Землю он пересыпал в рюкзачок с Винни-Пухом. К концу лета он вывел-таки свой подземный ход за забор. Ему повезло. Лаз вышел в соседский заросший сад, в котором не было злой собаки и прочного забора. Адриан быстренько изготовил еще одну крышку и прикрыл ею лаз с другой стороны. И вот путь на свободу открыт.

Прореха в жестко отлаженной охранной системе Фрэнси.

Когда строили стальную ограду, Адриану было очень любопытно, как это делается, и он целые дни путался у строителей под ногами. Однажды они порядком под выпили и совершили ошибку, о которой ни они сами, ни Фрэнси так и не узнали. Дело в том, что они пропустили чуть меньше метра ограды там, где проходила можжевеловая изгородь.

Если бы Фрэнси об этом узнала, она пришла бы в ярость, а Адриан был только рад. Лаз, прорытый под оградой, был его тайной. Билетом на свободу. Не сказать, чтобы он чувствовал себя узником в собственном доме, но всегда, когда он собирался куда-нибудь отлучиться, было необходимо, чтобы мать дала отмашку, а она, как правило, настаивала, чтобы ребенка везде возили на машине, и на футбольную тренировку тоже, хотя до поля всего пятнадцать минут на велосипеде. А Адриану хотелось быть самостоятельным и не чувствовать

постоянно взгляд взрослого у себя на затылке. Хотелось, чтобы ему хотя бы позволили ездить в школу на автобусе. Потом разрешили бы сесть на метро и поехать просто пошататься в городе, как это делают парни из седьмого класса. Конечно, ему купили новый велосипед, на котором разрешили кататься по кварталу, но от этого ощущения особой свободы не наступило. К тому же, если его слишком долго не было, мать отправляла Наташу на поиски, и, хотя они были с Наташей вроде как товарищами, та ни за что не посмела бы ослушаться Фрэнси.

Наташа боялась Фрэнси. Хоть и не очень явно, но Адриан прекрасно знал, что это так. У его мамы большая власть. Но это не впечатляло мальчика. Что же это за власть такая, если человек так редко чему-нибудь радуется? А эта глубокая морщинка у нее на лбу, делившая лицо пополам. Сжатые челюсти. Напряженный изгиб губ. Глаза и уши, вечно наблюдающие и прислушивающиеся: вдруг кто-то решит к ним приблизиться?

И вот он пролез по своему ходу и выбрался наружу в соседском саду Убедившись, что поблизости никого нет, он выпрямился и забросал отверстие ветками. Затем, снова пригнувшись, прокрался тому месту у соседского забора, где росла ель. Еще раз убедившись в том, что его никто не видит, он перелез на улицу.

Адриан собирался просто немного погулять, совсем недолго, просто насладиться моментом. Он быстро пошел в сторону от дома, отряхивая одежду (из гладкой ткани, надетую специально для этого случая) и приглаживая взлохмаченные волосы.

Свет в окнах домов, мимо которых он проходил, запахи, которые улавливал по дороге, лица, мелькавшие по пути, — все это его завораживало.

Во время этих прогулок ему всегда было ужасно любопытно узнать, как живут все эти люди.

Счастливы ли их дети? А матери? А отцы у них такие же тихие и скромные, теряющиеся на фоне жен? Как часто мамы и папы дотрагиваются друг до друга? Есть ли в этих домах сигнализация? Есть ли правила, которые нельзя нарушать? Есть ли у них няни, садовники, комнаты, для которых никто не мог придумать назначения, спрятанное то здесь, то там оружие, а еще бриллианты и пачки тысячных купюр, которыми набиты толстые скрипучие сейфы?

Побродив так минут десять, он заметил белый лимузин. Адриан много раз видел лимузины и даже ездил в них, поэтому сам по себе лимузин не мог заставить его застыть как вкопанного.

Нет, там еще была девочка.

Она стояла, прячась в темноте на другой стороне улицы, и следила взглядом за лимузином. Волосы — длинные и светлые, вся в темном. В темноте ее почти не было видно.

Он слегка попятился и тоже спрятался в темноте. Вскоре лимузин проехал мимо. И он заметил на заднем сиденье своего отца, устало прислонившегося лбом к стеклу.

Когда лимузин проехал, Адриан заметил, что девочка на другой стороне улицы пристально смотрит на него.

Ему показалось, что этот взгляд буквально пригвоздил его к земле. Он не мог понять, какие у нее глаза — злые или добрые. В следующий миг она уже укатила прочь на черных роликах, в сторону, противоположную той, куда поехал лимузин.

Адриан сбросил с себя оцепенение и побежал к дому. Только бы никто не успел заметить его отсутствия.

На следующий день за завтраком Адриан едва осмеливался поднять глаза на своих изрядно потрепанных родителей, не отрывавших глаз от газеты, в которой они читали о себе. Конечно, он понимал, что они были как-то связаны с этой погоней на машинах. Конечно, он понимал, что чуть не потерял их обоих.